«Почему они так заспешили?»— подумал я. Подошел лифт. Спустившись вниз, я вышел на ярко освещенную полуденным солнцем оживленную авениду Корриентес. Было время ленча. Недавних посетителей нигде не было видно. Может быть, зашли в кафе? Или в соседний подъезд? В их движениях я отметил некоторую суетливость. Может быть, мне так показалось? Скорей всего показалось. А почему Норберто пожал плечами? Ведь он тоже отметил необычность их поведения. А у него огромный опыт ведения переговоров. Неужели что-то не так? У входа в кафе стоял высокий сутулый мулат. Скользнув по мне безразличным взглядом, он стал смотреть куда-то по ту сторону авениды. (В ночь ареста он будет стоять за моей спиной во время первого допроса.) Взгромоздясь на стульчик у стойки бара, я не спеша выпил чашечку черного кофе, исподволь разглядывая посетителей кафе. Тех двоих здесь не было. (Но мои подозрения подтвердятся через несколько часов: те двое были сотрудниками контрразведки из группы захвата, и визит их был не чем иным, как визуальным контактом с объектом перед арестом.) Я вышел на улицу. Мулат, стоявший у входа, исчез. «Мало ли что может померещиться? — думал я. — Не шарахаться же от каждой тени? Если что-то есть, то это где-то проявится. Ведь аресту всегда предшествует длительная разработка. Однако осторожность никогда не помешает. Посмотрим, будет ли «хвост» за машиной».
Поднявшись в офис я взял пишущую машинку, сказав Норберто, что перед отъездом мне нужно поработать дома, и отправился по Корриентес до Нуэве-дэ-Хулио, где в конце авениды под сенью деревьев на платной стоянке стоял наш зеленовато-серый «Пежо-404». Сел в машину. Запустил мотор. С Нуэве-дэ-Хулио свернул на Ривадавию, затем через железнодорожный переезд — на авениду Сан-Мартин, через Федерико Лакросе — в Белграно, оттуда — в Палермо, выехал на Костанеру Норте (набережная Рио-де-ля-Плата) и лишь затем домой в Оливос. Похоже, что слежки все же не было. По пути я миновал несколько «игольных ушек», которых у меня было предостаточно, и при наличии наружки я бы ее непременно засек. Если, конечно, они не установили «маячок» на машину, что позволяет вести на расстоянии.
«Веста» была дома с детьми. Старшая недавно переболела ветрянкой, ее лицо все еще было в красных пятнах. После обеда немного постучал на машинке. Составил несколько деловых писем в Мексику, Колумбию и Венесуэлу. Стал собирать чемодан для поездки в Чили. Там, в Чили, готовились к выборам Сальвадоре Альенде, и Центр направлял меня с заданием, суть которого мне будет изложена на явке в Сантьяго. (Но явка не состоится, о характере задания мне не суждено будет узнать никогда.) «Веста» собирала на стол, готовясь к ужину. Младшая дочь уже спала, старшая смотрела по телевизору мультики. Вечер. Мы только что приняли радиограмму из Центра, и сразу после ужина собирались ее расшифровать. Я направился было в ванную, когда с улицы по домофону позвонили. Я поднял трубку. Мужской голос. Спрашивают Гонсалеса. Я ответил, что никакого Гонсалеса здесь нет. Там, на улице, дали отбой.
— Что это еще за Гонсалес? — спросила «Веста». — Разве у нас в доме есть такой?
— Может, кто из новых жильцов, — ответил я и вышел на балкон. С высоты пятого этажа была видна часть слабо освещенной улицы, на которой, как обычно, стояло несколько машин. По пустынной узкой улице медленно двигался полицейский джип: рядом — резиденция президента страны, и полицейский патруль явление обычное. Ничего подозрительного.
— Ну, пошел мыться, — сказал я «Весте». — Через десять минут буду готов.
Я заканчивал принимать душ, когда в коридоре послышался какой-то неясный шум и сдавленный возглас. Занавеска в ванной резко отдернулась в сторону, и в глаза холодно уставился черный зрачок револьвера. Из-за шума воды я не слышал, как в квартиру ворвалась группа захвата.
— Руки за голову! — скомандовал молодой, белобрысый, верткий, небольшого роста парень, державший меня на прицеле. За его спиной коридор был забит вооруженными людьми в штатском, среди них был один полицейский в форме, с автоматом «узи». Все они, вытянув шеи, лицезрели мою обнаженную фигуру, по которой все еще стекали струи воды. Перебросив револьвер в левую руку, белобрысый своей правой рукой перекрыл воду.
«38-й калибр — излюбленное оружие полицейских, действует безотказно, — машинально мелькнула мысль. — За кого же они меня принимают? Что это? Провал? А что же еще? Случайность исключается?»
— Не вздумай шутить! Стреляю без предупреждения! — продолжал белобрысый хриплым голосом. — Пошли! — Он был в бежевой рубашке без галстука, в сером пиджаке нараспашку.
— Куда пошли? Не видишь, я весь мокрый!
— Лицом к стене! — приказал он. Я повернулся. Быстрыми резкими движениями он стал вытирать мне спину полотенцем. Из коридора крикнули:
— Быстрей!
— Вытирайся сам, да поскорей! — приказал белобрысый, бросая полотенце мне на плечо.
Я стал молча, не спеша вытираться. Мне некуда было спешить. Белобрысый поторапливал меня дулом револьвера под лопатку:
— Поторапливайся! Видишь, начальству некогда!
Я резко повернулся к нему. Он отпрянул, мгновенно вскинув свой 38-й, дуло которого снова уставилось в мою переносицу.
«Вроде как боится меня, голого, безоружного и беззащитного. Не смешно?»
— Сеньора! — крикнул кто-то в коридоре. — Одежду вашего муха!
Подали одежду. Я оделся под дулами пистолетов.
Те, что в коридоре, тоже были с пистолетами на изготовку.
«А может, они приняли меня за террориста? Может, все-таки что-нибудь перепутали?» Но уже в следующий момент мои надежды на недоразумение испарились.
Не успел я застегнуть последнюю пуговицу на рубашке, как белобрысый быстрым движением накинул мне на обе руки ременную петлю и повел меня по коридору в гостиную. Люди, заполнявшие коридор, расступились, пропуская нас. В квартиру тем временем продолжали входить люди в штатском. Их набилось уже человек двенадцать, не меньше. Среди них выделялись два рослых джентльмена с саквояжами из желтой кожи в руках. На ногах у обоих добротные американские ботинки на толстой подошве. Здесь же, в гостиной, прижавшись спиной к стене, стояли, обнявшись, жена и старшая дочь. Младшая, которой было девять месяцев, уже давно спала. Сон ее через минуту будет прерван. Наша пятилетняя дочь взирала отрешенно на все происходящее. Она не плакала. В ее глазах не было ужаса или страха. Только печаль и недоумение. Обе смотрели на меня. Я им ободряюще улыбнулся, пока мне, сняв ременную петлю, заводили за спину руки и надевали наручники.
— Это какое-то недоразумение, — сказал я им, сознавая, что эти люди знали, за кем пришли. — Разберутся и отпустят. — Надо же было их хоть как-то попытаться успокоить.
— Молчать! — приказал высокий, худой, смуглолицый с усами, в темном костюме, по-видимому, старший группы захвата. — Где оружие?
— Нет здесь никакого оружия, — отвечал я.
— Мы ведь все равно найдем, — сказал он. — Вам же будет хуже.
Мозг сверлила мысль: пленка с шифровкой среди белья, в платяном шкафу. Мы не стали ее прятать понадежнее, ведь через полчаса собирались ее расшифровывать. А отчет в Центр, фотокопия с которого уже ушла? Да, серьезные компроматы.
Я пожал плечами. Двое с саквояжами держались особняком, стояли молча, ни с кем не общаясь. «На аргентинцев не похожи, — думал я. — Кто они? Оба молчат, чего-то ждут. Они-то, наверное, и будут проводить обыск. Спецы из ФБР? Из ЦРУ?» В доме стояла гробовая тишина. Меня вели, крепко держа с двух сторон под руки, затягивая вокруг шеи пиджак, так чтобы не было видно лица. «Арест пытаются скрыть от окружающих. Девять вечера, улицы безлюдны, никто и не увидит ничего». Меня впихнули в машину, стоявшую у подъезда, уложили на заднем сиденье, куда сели еще двое, плотно прижав меня к спинке. Пиджак сдернули с головы, а то бы я наверняка задохнулся. Машина рванула с места. С начала операции по аресту прошло не более десяти минут.
«Спешат, — думал я. — Наверное, оставят засаду. Неужели моих тоже заберут?» Ехали около получаса. Может, чуть больше. В машине непрерывно работала рация. Старший группы поддерживал постоянную связь с хефатурой.[36] Что-то вполголоса докладывал. Слов не мог разобрать. Мы остановились. Меня вытащили из машины. Пиджак свалился с головы, и, пока мне его снова нахлобучивали, один из сопровождавших, худощавый, смуглолицый, к моему удивлению слегка сжал мой локоть, когда вблизи никого не было, негромко произнес: «Не робей!» Я промолчал. «Что это? Друг? Провокатор? Вряд ли здесь может быть друг», — думал я. Поддерживая под руки, меня куда-то ведут. Поворот. Еще один. Лязгнул засов. Заскрипела ржавыми петлями дверь. С меня сняли наручники, сдернули с головы и отдали пиджак. Оглушительно грохнула стальная дверь, лязгнул засов, и я оказался в темном каменном помещении с только-то политым водой бетонным полом. Слабый свет проникал через решетчатый проем высоко над дверью. В этом каменном мешке размером примерно 1 х 2 метра абсолютно ничего не было. Похоже на карцер. Присев на корточки, стал раскачиваться взад-вперед, обдумывая свое положение.
