— Что это он тут ходит? — спросил я брата.
— А это наше управление. МГБ Украины. А ходит он здесь, чтобы на людей страху нагонять. Видишь, все переходят на другую сторону?
— А для чего?
— Чтобы нас уважали и боялись. Мы же ГБ. А ты вот в следующем году заканчиваешь школу. Не хочешь поступить в школу МГБ? Два года— и ты лейтенант.
А там дальше видно будет. Может быть, после училища поступишь заочно на юридический факультет университета. А что, дело хорошее. Получишь высшее образование.
— Я пока еще не знаю. Надо подумать. А где эта ваша школа находится?
— Во Львове. Там два факультета: оперативный и следственный. Ты какой предпочел бы?
— Я смутно представляю себе разницу.
— Но в принципе ты согласен?
— Надо попробовать, но сначала школу бы закончить.
— Тогда я переговорю с Колей Т., с которым ты был в ресторане. Он работает в отделе кадров областного управления, и он подаст на тебя заявку в Катеринопольское МГБ, если ты согласен. Идет?
— Идет. Пусть подает.
К тому времени во многих райцентрах Украины отделы МГБ, которые вели работу через доверенных лиц и агентуру, были упразднены. Оставались лишь уполномоченные. С уполномоченным МГБ, капитаном Губановым, я познакомился, еще когда он проводил инструктаж с учениками 10-го класса, накануне 33-й годовщины Октября. Мы должны были в праздники, всю ночь напролет патрулировать улицы окраин райцентра и сообщать в милицию о всех подозрительных лицах и явлениях.
В роскошном кабинете на втором этаже здания райисполкома, за огромным старинным письменным столом восседал капитан Губанов, рыжий, коренастый, плотного телосложения мужчина лет сорока. За спиной его висел написанный маслом большой портрет Сталина.
— Здравствуй, Мартынов, садись, — сказал Губанов. — Тут, понимаешь, пришла разнарядка на тебя в двухгодичную школу МГБ. Так как ты смотришь на то, чтобы поехать учиться в нашу чекистскую школу?
— А где она находится, эта школа?
— У нас их несколько. Есть, например, во Львове, в Могилеве, в Вильнюсе. Скорей всего ты попадешь во Львовскую.
— Я в принципе согласен. Только вот военкомат меня уже оформляет в военно-морское в Ленинград (я к тому времени, не надеясь на брата, подал документы в военно-морское училище в Ленинграде).
— С военкоматом я улажу, не беспокойся.
Однажды, в конце марта, Губанов случайно встретил меня на улице.
— Здравствуйте, товарищ капитан, — сказал я. — Как там мои дела?
— Да понимаешь, Мартынов, — сказал он несколько смущенно, — все переиграли. Пришел приказ набирать только тех, кто прошел армию. Так что оформляйся в свое морское училище. А нет — так иди в армию, выполняй свой священный долг перед Отечеством, а потом, если у тебя еще будет желание, придешь к нам.
— А что, могу и в армию. Только мне хотелось бы куда-нибудь в пограничные, или в воздушно-десантные, или там войска особого назначения.
— С этим проблем не будет. Поможем. Ну, пока. — И он пожал мне руку. — Иди готовься к экзаменам.
И вдруг перед последним экзаменом капитан Губанов снова вызывает меня к себе. Вхожу, а у него сидит капитан Орешко из военкомата, занимавшийся моим делом.
— Ну вот и он, — сказал капитан Губанов. — Так вот, Мартынов, — продолжал он, обращаясь ко мне, — видишь, как все интересно получается. Я ведь тогда зимой уже и документы на тебя отправил в Киев. А теперь вот телефонограмма: снова все переиграли. Сразу после получения аттестата зрелости тебе надлежит немедленно выехать в Киев и явиться в управление кадров МГБ по Киевской области, ул. Энгельса, 36. Разведке тоже нужны люди», — добавил назидательно он, обращаясь к Орешко. — Так что я у тебя его забираю, и, кажется, на этот раз насовсем.
— А не пожалеешь, Мартынов? — спросил капитан Орешко. — Фрунзенское училище в Ленинграде ведь как-никак дает высшее образование. Самое лучшее в Союзе. Ты все же подумай, перед тем как решиться.
— Да и впрямь, — сказал примирительно Губанов, — у тебя еще целая неделя на размышление. Так что ты сам волен решать. Если не передумаешь, заходи перед отъездом, и я тебе вручу направление.
«Разведке нужны люди», — мысленно повторял я слова Губанова. — Речь шла, положим, не о разведке, а о контрразведке. А разве есть она у нас, разведка, в мирное-то время? Да и какой из меня, к черту, разведчик?! Ну, физически, может быть, подготовлен, и память вроде ничего, но ведь разведчик должен быть ого-го каким! Суперменом! Суперинтеллигентом! А я что? Мальчишка-девственник».
Наутро после последнего экзамена я выехал в Киев. В отделе кадров, на ул. Энгельса, оформлялись сотни молодых людей. Многие из них действительно прошли армию, но были и вчерашние школьники, и выпускники техникумов. В тот, 1951 год проводился расширенный набор в школы МГБ. Мы строчили подробные автобиографии, заполняли мудреные анкеты, где должны были отвечать на более чем полсотни вопросов. Некоторые из них вызывали недоумение. Например: «В каких партиях состоял перед 1917 годом? Служил ли в белой армии? Имел ли связи с троцкистами?» Ну и традиционные: «Есть ли родственники за границей» и т. д. и т. п. Затем — мандатная комиссия. Строгие люди, сидевшие за длинным столом, внимательно вглядывались в каждого из нас, листали наши досье, задавали разные вопросы, иные из них, казалось, совершенно не по делу. Затем медицинская комиссия, прямо здесь же, в управлении кадров. Затем нам объявили, кто куда направляется. Я должен был ехать во Львов.
К выпускному вечеру я вернулся в Катеринополь. После выпуска все мои одноклассники разъехались поступать в вузы, один я болтался по райцентру, пропадал на речке, вечерами резался в волейбол во дворе райкома комсомола и ходил на посиделки. В конце июля меня снова вызвал Губанов.
— Тебя почему-то снова срочно вызывают в Киев, — сказал он. — Не знаю причину, но так просто вызывать не будут. Что-то есть.
Снова Киев. Принимает майор средних лет, седой, щеголеватый, в белой гимнастерке с милицейскими погонами (?!). «При чем тут милиция? — думаю я. — Уж не в милицию ли он собирается меня сватать? Не пойду! Лучше уж тогда в Ленинград! Во Фрунзенское! Только не в милицию!»
— Товарищ Мартынов, у нас проводится набор в школу оперативных переводчиков МГБ в Ленинграде. Учиться там два года, — говорит майор. — Мы вам хотим предложить туда поехать. Как вы на это смотрите?
— Положительно, — отвечаю я, не раздумывая. — Только я в иностранных языках не очень… (Тройка по немецкому.)
— Это не имеет никакого значения. Вы заполните еще вот эту анкету, фотографии ваши у нас уже имеются, медкомиссию вы прошли, поезжайте к себе домой и ждите нашего вызова. Вот вам бумага в бухгалтерию, там предъявите свой железнодорожный билет, и вам его оплатят туда и обратно.
— Только из-за этого вызывали?
— Да, только из-за этого, — отвечал он с улыбкой. — Это очень важно. Необходимо было заручиться вашим согласием лично.
И вот снова Катеринополь. Вернулись ребята-абитуриенты. Почти все поступили в вузы, в военные училища. Сказался высокий уровень преподавания в школе. Как-то после матча в волейбол подошел ко мне первый секретарь райкома комсомола Леня Снегур:
— Слушай, Мартынов, ты куда это там оформляешься, в какие-то сверхсекретные спецвойска, что ли? Нам, понимаешь, впервые пришлось писать такую характеристику! Ну хорошо мы тебя знаем как облупленного, да и все тут тебя знают, а то сиди ломай голову, что писать. Все бюро заседало. Составили мы тебе характеристику пo высшему классу. Куда хоть едешь-то, если не секрет?
— Спасибо, Леня. Не секрет. Поступаю в школу военных переводчиков в Ленинграде.
— Ну, счастливо тебе. Думаю, что у тебя это дело пойдет. Это как раз по тебе. Ты вон какой здоровый. — В глазах его светилась добрая зависть. Он пожал мне руку, сутулый, щупленький, больной туберкулезом Леня Снегур, который приехал к нам в район вскоре после окончания войны.
А вызова все не было и не было. Заходил к Губанову. Никаких новостей. Я уже начал было тревожиться. Все ребята уехали, а я болтаюсь по местечку как неприкаянный. Уже 24 августа, а Киев все молчит. Утром 25-то пришел посыльный от Губанова: завтра быть в Киеве в управлении кадров. Со всеми документами.
