Вскоре из пакгауза вышел мужчина в форменной куртке МЧС России.

– Журналисты, значит, прибыли, – смерив взглядом молодую женщину, а затем и ее спутника, угрюмо сказал мужчина. – Я – старший… Фамилию мою можете прочесть здесь, – он коснулся прикрепленного к нагрудному карману бэйджа. – Попрошу ваши документы – для порядка. Паспорта и «аккредитацию»!

Анатолий поставил сумки на платформу. Расстегнул куртку, достал из «борсетки» загранпаспорт, пластиковую карту и документ, выданный сирийцами, передал старшему.

– Котов Анатолий Николаевич…

– Он самый, – чуть усмехнувшись, сказал широкоскулый парень с короткой стрижкой.

– Информационное агентство… ЭйЭнЭй…

– Мы круче, чем всякие там Reuters и France Presse…

– Котов, вы в списках на второй рейс.

Старший по линии МЧС вернул документы фрилансеру[5]. Анна передала ему свой паспорт и аккредитацию.

– Снимите, пожалуйста, капюшон.

Анна, не выказывая недовольства, отбросила на плечи капюшон куртки. Мужчина посмотрел на фото, затем на стоящий перед ним оригинал. Высокая, под метр восемьдесят… Голова повязана двухцветной – сине-зеленой – банданой. Ну, или косынкой. Возможно, это дань местным традициям, а может, известное женское нежелание показывать на людях неприбранные волосы.

По паспорту… двадцать восемь лет. Славянская внешность: высокие скулы, зеленые глаза (их цвет гармонирует с расцветкой головного убора). Просторная куртка и длинная юбка скрывают фигуру. Ни грамма косметики. Лицо несколько отстраненное, уголки рта опущены, под глазами залегли тени.

«Какого хрена, молодка, ты лезешь в самое пекло? – раздраженно подумал эмчеэсник. – Раньше из журналюг в горячие точки одних мужиков отправляли… А теперь каждый второй фронтовой журналист – баба…»

– Рощина Анна Алексеевна? – для порядка спросил старший от МЧС.

– Да.

– Вы работаете в том же агентстве?

– В аккредитации все прописано.

– Вы тоже внесены в список на второй рейс, – сухо заметил эмчеэсник, возвращая девушке документы. – Горячее питание закончилось. Я распоряжусь, чтобы вам выдали сухой паек.

– Когда вылет, командир? – следуя за эмчеэсником в открывшуюся в браме дверь, спросил Котов. – Погода-то вроде улучшается?

– Второй борт по метеоусловиям с полдороги завернули в Москву.

– Что?!

– То, что слышали. Список первого рейса сформирован, вас в нем нет. Полетите на втором самолете.

– И как долго нам придется ждать? – спросила девушка.

– Раньше утра наш второй «ильюшин» не прилетит. Да и то, если местные синоптики не соврали про намечающееся улучшение погоды.

Зрелище, которое открылось фрилансерам, когда они прошли внутрь просторного терминала, более всего напоминало цыганский табор. Помещение наполнено гулом голосов; между скамейками и пластиковыми стульями носятся дети. Молодые люди прошли между рядами скамеек и пластиковых кресел – эту мебель, по-видимому, привезли сюда из основного здания пассажирского терминала. Все наличные сидячие места заняты. А если и не заняты, то на них разложены вещи – одежда, или пакеты, или еще что-нибудь. Наконец Котов поставил сумки на пол.

– Мать, следи за вещами!..

Анна открыла свою дорожную сумку. Пока она копалась в ее внутренностях, успел вернуться напарник – с двумя белыми пластиковыми креслами.

– Хреново… похоже, придется здесь до утра куковать, – сказал он. – Знал бы, прихватил бутылку чего-нибудь покрепче минералки.

Котов, протерев – скорее, обмахнув для виду – сиденье и налокотники пластикового кресла, подвинул его к напарнице.

– Присаживайся, мать!.. А как подумаешь, – продолжил он прежнюю мысль, – так и ладно… Уже завтра будем в Москве, а там можно будет и расслабиться!

– Вряд ли нас выдернули для того, чтобы мы могли «расслабиться»… – задумчиво сказала Анна.

– Ну, значит, «расслабят» нас с тобой. Хотя понятия не имею, за что – вроде бы никаких крупных косяков за нами пока не числится.

Анна выудила из сумочки тюбик помады – лечебно-косметической. Анатолий достал из бокового отделения баула пакет с сухой колбасой, зеленью и купленными еще утром на одном из базарчиков Масиафа лепешками.

Но перекусить они не успели: все вокруг них вдруг пришло в движение…

Послышались громкие голоса на русском и на арабском. Женщины принялись созывать детей; взрослые спешно надевали верхнюю одежду и упаковывали разобранные вещи. Самые расторопные, подчиняясь командам, уже направились к открытым настежь воротам грузового пакгауза…

– Похоже, дали добро на вылет, – сказал Котов.

Он хотел добавить еще что-то, но в этот момент к ним подошли двое: уже знакомый им старший по линии МЧС и мужчина в летной форме, но тоже с нашивками Минчеэса.

Старший, остановившись возле них, продолжал еще какое-то время общаться с кем-то по спутниковому телефону:

– Ясно… – бросил он в трубку. – Так точно. Решим вопрос, не сомневайтесь… Слушаюсь! До связи.

Закончив разговор, он посмотрел на фрилансеров. Задумчиво почесав переносицу, сказал:

– Чего ждем, господа журналисты? Отдельного приглашения?

На него уставились две пары глаз.

– Командир, вы же сами сказали, что нас нет в списке пассажиров первого борта, – удивленно произнес Котов. – Вот мы и сидим на попе ровно.

– Приказ поступил… велено взять и вас тоже.

Старший МЧС повернулся ко второму пилоту.

– Максимыч, место для еще двоих найдется? Или оставим кого-то из «списочных» дожидаться второго борта?

– Не надо никого из-за нас высаживать, – сказала Анна.

– А вот это предоставьте решать нам.

– Тут женщины и дети! Если вы кого-то высадите, мы не полетим.

Пилот, улыбнувшись симпатичной журналистке, добродушным тоном сказал:

– Не сердись, красавица… все полетим. Как говорится – в тесноте, да не в обиде.

Он подмигнул; затем, оставив удивленных столь неожиданным разворотом фрилансеров, поспешил к замешкавшимся беженцам.

– Граждане, поторопитесь! – напрягая голосовые связки, призвал летчик. – Окно открывается! Даже не окно… форточка! Всем на выход! И внимательней, чтобы потом не было крика, что забыли что-то!..

В четверть девятого вечера от моря задул ровный свежий ветер. Быстро крепчая, он погнал клубы тумана от средиземноморского берега к сирийскому плоскогорью.

Воздушный лайнер МЧС, нагруженный под завязку беженцами и их нехитрым скарбом, поднялся в воздух с ВВП аэропорта Latakia Bassel Al-Assad International и взял курс на далекую северную страну.

Анна чувствовала себя неважно: последние несколько дней сплошь на нервах. Да и по части сна она во время этой командировки сильно не добирала. Думала, что едва усядется в кресло, едва они взлетят, как она сразу уснет. Но не тут-то было: сон улетучился, растаял, как растаял туман, окутывавший весь день взлетную полосу аэропорта.

Зато Котов, сидящий через два ряда от нее, сразу «выключился». Храпит так, что чей-то мальчишка, пацаненок лет шести, которого ему выделили в нагрузку, – сидит на коленях у Анатолия – периодически вздрагивает и испуганно водит по сторонам оливковыми глазенками. Вот же нервы у человека… стальные канаты.

Анну посадили в ряду с двумя незнакомыми женщинами – возле иллюминатора. У нее тоже на руках чужой ребенок. Девочка лет трех. По-русски почти не говорит, лепечет по-арабски. Сначала пугалась, просилась к матери. Но потом пригрелась, умостилась и уснула… Дети есть дети; некоторым из них, вполне возможно, доводилось слышать звуки стрельбы, грохот разрывов мин и снарядов. И видеть такое, от чего у взрослых кровь в жилах стынет.

В салоне, как в пчелином улье, накладываясь на ровный гул двигателей, взволнованное жужжание. Взрослые, кроме разве что Котова, бодрствуют. Разговаривают взволнованно, но негромко, как те две женщины, что сидят в одном с Анной ряду. У той, что ближе к ней, грудной ребенок. Младенец двух месяцев от роду. Сестричка девочки, что прикорнула на руках «журналистки».