Двое молодых мужчин с твердыми намерениями объясниться направились в кабинет. Они закрыли дверь и сели друг напротив друга. Эдвард не потрудился зажечь свечу. Он подбросил несколько поленьев в огонь, и по комнате распространился теплый мягкий свет.

Ханс упал в кресло и закрыл глаза. Эдвард не смотрел на него. Он знал, каким бледным и худым стал Андерсен за эти несколько недель. Тот запас сил и психической энергии, что дал ему летний отдых в Ютландии, Ханс Кристиан растратил в мучительных личных переживаниях об утраченной Элсбет и напряженной работе над книгой. Эдвард поставил одну ногу на решетку камина и наклонился, наблюдая за огнем.

— Тебе нужна перемена, Ханс, — задумчиво произнес он. — Мы с отцом обсудили эту проблему и решили, что тебе не следует дольше оставаться в Дании.

— У меня нет денег, — ответил Ханс, не открывая глаз.

— Ты должен позволить мне опубликовать «Фантазии». Это глупо хранить рукопись в ящике, заставлять пылиться, в то время как она сможет принести тебе некоторые средства, достаточные для сносного проживания.

Фигура Ханса Кристиана слегка шевельнулась в кресле.

— Как ты можешь заставлять меня опубликовать эту книгу, когда ты уверен, что она не такая хорошая, как «Путешествие»? Неужели ты не понимаешь, что скажут критики?

Эдвард пожал плечами.

— Какое это имеет значение? Ты должен жить на те средства, которые способен получить. У тебя еще не так много заслуг перед отечеством, чтобы просить короля установить тебе пенсию.

— Но разве ты не считаешь, что книга слабая? — упрямо настаивал Ханс.

— Плохая она или хорошая, но она будет хорошо продаваться благодаря популярности твоей предыдущей книги.

Ханс вздохнул и закрыл глаза. Намного проще было разговорить камень, чем вытянуть похвалу из Эдварда.

— Я никогда не буду больше писать. Мое чувство радости от творчества уничтожено. Мой ум болен, а тело устало. Я всегда работал лишь ради одной цели, всеобщего одобрения, но теперь и она испарилась. Мои ранние амбиции превратились в дурацкие мечты. Мне больше не к чему стремиться.

Эдвард окинул своего друга таким взглядом, что если бы последний увидел его выражение, то подлетел бы к нему, охваченный радостью. Но его слова были далеки от всего, напоминающего нежность.

— Почему бы тебе не поехать в Германию? Там ты избежишь холодной зимы и длительной непогожей весны. Познакомишься с новыми людьми. Твои первые стихи были переведены на немецкий, и, несомненно, в Германии ты встретишь теплый прием и Тика и Шамиссо. Неужели тебе не хочется увидеть Гамбург или Любек и горы Гарца.

Ханс Кристиан сел и схватил руку Эдварда.

— Ты серьезно говоришь? Или нет?

Эдвард улыбнулся и отнял свою руку, но на этот раз без своей обычной резкости.

— Спроси моего отца, если ты не веришь мне. Он подтвердит тебе, что я абсолютно серьезен.

— Но деньги?

— Они будут, если только ты мне позволишь опубликовать «Фантазии».

Исчезло последнее сомнение.

— Я сделаю это. Если нужно, я покину Данию и уеду так далеко, что критики не найдут меня. Возьми книгу! Опубликуй ее завтра. Пойдем ко мне домой, я отдам тебе ее!

Эдвард немедленно последовал за ним. Данное обстоятельство было вполне весомым оправданием для их исчезновения от гостей. Двое нашли свои шляпы и пальто и быстро вышли из дома. Ночь была ледяной, а в воздухе плавало несколько снежинок. Но никто из двоих не заметил этого. Они смеялись и болтали, планируя грядущее путешествие Ханса. В эту ночь они стали еще большими друзьями, чем были когда-либо до этого.

Прошло четыре года, которые Ханс Кристиан провел, путешествуя по Германии, Франции и Италии, в кругу новых друзей, которых он так легко заводил. Он лишь раз вернулся в Копенгаген и задержался там ровно настолько, чтобы обратиться к королю с просьбой о стипендии для путешествия. Критики были безжалостны по отношению к «Теневым картинам», книге очерков, на написание которых его вдохновила первая поездка в Германию, а его длинная поэма «Агнета и Водяной» вызвала острые уколы практически от каждого человека. Даже Гетти Вульф была не в состояние похвалить ее. И когда Ханс Кристиан горько заявил, что все его друзья сговорились, чтобы уничтожить его и вытолкнуть из Дании, она смогла лишь с сожалением улыбнуться и предложить ему вновь отправиться в путешествие.

Это годы могли бы стать самыми счастливыми в жизни молодого писателя, если только можно назвать счастливым его лихорадочное существование. Радость от путешествия нарушалась резкими выпадами критиков, а долгие периоды мучительной депрессии сменялись еще более длительными периодами удовлетворенности. Но ему не давало покоя чувство, что он не выполнил обещание своих юных лет, данное им своим соотечественникам.

— Дания ненавидит меня, — сказал он Гетти при возвращении домой. — Я вновь уеду и не вернусь до тех пор, пока не сделаю того, за что она с гордостью назовет меня своим сыном!

Ханс Кристиан сдержал слово. Бесчисленные посредственные работы выставлялись на суд публики и всеми принимались с безразличным молчанием, за исключением критиков. Затем наступил переломный момент. Свет увидел его новый роман «Импровизатор». В ответ немедленно раздался хор восхищенных голосов, отдавшихся эхом во всех странах Европы. Переводчики спешили в Копенгаген, чтобы добиться разрешения на публикацию книги. Имя автора было у всех на языке. Роман читали и пересказывали в каждой гостиной страны. Ханс Кристиан Андерсен добился успеха!

Это был прекрасный момент для возвращения, и Ханс ни на миг в этом не сомневался. Он приехал прошлой ночью, и город принял его с распростертыми объятиями. По этому случаю в доме Коллина был устроен прием, на который собрался практически весь город, чтобы поприветствовать знаменитого путешественника. Его рука заболела от многочисленных пожатий, а лицо онемело от постоянной улыбки. Но он не обращал на это внимания. То, что происходило сейчас, было куда лучше, чем его мечты! Он стоял высокий, изысканно одетый, сияющей тем светом, который делал его безобразное лицо прекрасным, пытаясь найти ответы на всевозможные желания, которые нахлынули на него.

Ханс Кристиан едва ли имел возможность поговорить с Генриеттой, но она не возражала. Этим днем он навестит ее и расскажет о том, что он видел в путешествиях, о тех людях, с которыми дружил. Гетти оделась в свое самое красивое платье из шерсти цвета ее глаз, а вьющиеся темные волосы были собраны в сложную прическу и высоко подняты над головой. Ее детская непосредственность прошла, так как теперь она была хозяйкой дома. Любимая мать, на которой держался весь дом, скончалась около двух лет назад, а старшая сестра вышла замуж и занималась своей собственной семьей. Все изменилось. Даже Отелло вырос и превратился в увеличенный экземпляр того свирепого мокрого существа, которое нашло убежище у камина Гетти.

Сегодня огонь горел особенно ярко, так как cкай, холодный ветер, дувший с моря и приносивший с собой тучи мелкого песка, внезапно ожил. Сжав руки перед собой, Гетти ждала. Отелло дремал возле камина, абсолютно не интересуясь торжественностью события. А ей не было покоя. Она нервно ходила от окна к пианино и обратно к камину. Раздался звонок! Может быть, ей следует сесть или остаться здесь у окна?

Но спустя секунды она уже была в дверях. Он был одет в сюртук табачного цвета и очень широкие брюки, а его высокий воротник охватывала ленточка того же оттенка, что и костюм. Его ботинки сияли, как ботинки настоящего господина, а волосы были аккуратно смочены ароматной водой и уложены.

Очень долго они стояли, глядя друг на друга. Ханс заговорил первым:

— Ты не хочешь поприветствовать меня? Тебе нечего мне сказать после столь долгой разлуки?

Гетти улыбнулась и подбежала к нему, протягивая руку.