…Второй раз биться лбом о Будапешт было бы глупо, и поэтому я взял с собой все: микрораскладушку, плед, простыню, банки с консервами, растворимый кофе, кипятильник, сахар и шесть двухфоринтовых монет для телефона. Но со мной имелось не только это. Я вез тренировочный костюм, спортивные тапочки, надорванные шиповки, и все это потому, что полгода назад случайная встреча в метро дала повод к новому сумасшествию.

Профессиональный спорт нынешнего олимпийского движения, замешенный на допинге, деньгах, политике, представляет собой полную противоположность олимпийским идеалам, провозглашенным в конце XIX века бароном Кубертеном. Барон был “идиотом” – именно так называли спортсменов-любителей в античной Греции, имея в виду вовсе не их умственное состояние. Просто это одно из значений емкого слова. Современный спорт ветеранов возрождает благожелательный “идиотский” дух олимпийского соперничества. Состязания атлетов старше сорока лет (в данном случае речь идет о легкой атлетике) проводятся на некоммерческой основе. Принципиально! На стадионах нет рекламы, победителей чествуют без гимнов, спортсмены сами оплачивают все расходы и делают паевый взнос за участие в каждом виде программы. Через каждые пять лет ветеран переходит в следующую возрастную группу, и у него есть шанс стать чемпионом Европы или мира хоть в шестьдесят, хоть в восемьдесят лет. Иногда выходят на старт и столетние старцы.

…Мне надоело ходить в молодых писателях, и я решил выступить в разряде мастеров-ветеранов. Когда-то – мама, когда это было! – я имел результат в прыжках в высоту 2 метра 15 сантиметров и подавал олимпийские надежды. Надежды оборвались вместе со связкой, в жизни начался рок-н-ролл, и, хотя через несколько лет я опять стал подтверждать мастерский уровень, поезд ушел.

Войдя в юность ветеранскую, я стал без фанатизма посещать стадион, частично изгнал из внутренностей никотин и пары алкоголя литературно-музыкальных буфетов, а ко дню сорокалетия был готов к победам и имел тренировочный результат около 1 метра 90 сантиметров.

Загодя я получил вежливое приглашение на чемпионат Европы, в котором, в частности, предлагалось оплатить расходы бундесмарками. Как и у других питерских ветеранов, марок у меня под рукой как-то не оказалось, и мы почти распрощались с надеждой, но тут пришло известие, что в виде исключения от советских граждан готовы получить и рубли. Сосчитал рубли – не хватило. Отправился во Внешэкономбанк, задолжавший мне деньги по договору с пражским издательством. В банке послали меня на три буквы, возможно, и на четыре. Я пошел, куда послали, рассчитывая по дороге ограбить прохожих. Деньги, однако, нашлись. Гордо заплатил положенное, стал прикупать консервы и по блату доставать растворимый кофе.

Итак, Львов: тепло, красивые женщины и митинги, в толпе которых видны лозунги типа “Хай живе КПСС на Чернобыльской АЭС!”. За Львовом поезд переваливает Карпаты, а там уже не наша земля. Перед таможней ветеранов бросало в озноб: все читали постановление об ограничении вывоза товаров. Продуктов на пять рублей, промтоваров на три рубля, не более, но все что-то везли, опять же по русской неизобретательности упирая на водку…

И вот мы в Европе! Вообще-то, в этой Европе я уже третий раз. Недавней зимой именно в Будапеште сутки околачивался по дороге в Италию без ломаного форинта и ночевал в ожидании поезда на холодном вокзале с неграми и наркоманами. Теперь же лето, есть консервы, телефоны местных литераторов и опять же опыт европейского бытия.

Мы выходим из поезда. Я самый молодой среди этих серьезных мужей, директоров и доцентов, полковников и подполковников, среди этих достойных старушек с выправкой ворошиловских стрелков. “Ах, молодость, вечная моя молодость! – думается мне, а губы разжимаются, выкатывая веселую фразу: – Здравствуй, город Будапешт!”

Я лежал на раскладушке и смеялся:

– Где же ваши хреновы спонсоры?!

Бывший Директор, свернувшись в углу по-собачьи на спальном мешке, не унывал:

– Спонсоры – народ железный. Но банк не произвел расчеты! Он просто не принял деньги!

– Вот и отлично! – нажимал Энергичный Работяга. – Посмотрите на Полковника! Он собрался спать по стойке “смирно”.

Полковник составил две парты, лег на спину, укрылся простыней, стал похож на мертвого, пожаловался:

– А я хотел двадцать километров идти. Двадцать километров идти в таких унизительных условиях!

– Ты можешь отдавать раскладушку за форинты, – посоветовал мне Доцент, протискиваясь в дверь с мягким предметом неясного происхождения, одолженным на соседней помойке.

– А у вас эти форинты есть?

– Будут! – сказали Директор и Энергичный Работяга, а Полковник уже спал по стойке “смирно”.

…Нас встретили на вокзале, посадили в трамвай, и мы зайцем переехали через Дунай. Затем отвели в обычную школу и заявили: “Будете здесь жить”. По школе уже бродили другие совграждане, превращая учебные классы в лежбища. Устраивались на партах, под партами, в коридорах на сквознячке – везде. Отсоединившиеся прибалты, увы, пока не достигшие конвертируемости, обеспечивающей комфорт отелей или мотелей, вскоре вернулись временно в состав Московского царства. Особо заслуженных, типа Брумеля, все-таки поселили в студенческой общаге со спальными принадлежностями, а скромный чемпион Мюнхена-72 Юрий Тармак решил спать на улице.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru