Уолтер передал поводья жеребца в руки Хью. Он сразу расслабился, словно какой-то глубоко затаившийся у него в поврежденном мозгу импульс заставил его почувствовать под собой боевого коня.

— Да нельзя же… — Ротгар постарался подавить в себе протест из-за дурного обращения с жеребцом. В конце концов, не его это дело, достаточно было вспомнить перечень тех чудовищных преступлений, которые по приказу Марии собирались совершить норманны в отношении жителей Лэндуолда, чтобы понять, с какой одинаковой жестокостью они относились и к людям, и к животным.

Но, вероятно, Мария услыхала его слова.

— Нечего беспокоиться о коне, Ротгар. Его дух еще далеко не сломлен. Мне очень жаль, что пришлось его так погонять, но и в противном случае на него нельзя было бы посадить Хью. Фен за всем внимательно следит. У него поразительное чутье в отношении лошадей.

Откуда-то из складок своей туники она извлекала тонкую и мягкую кожаную полоску и, прикрепив ее к уздечке кобылы, с помощью оруженосца забралась в седло.

Уолтер со Стифэном тоже вскочили в седла, удерживая с натренированной легкостью копья под мышкой, — их смертоносные жала были направлены в сторону Ротгара, словно они опасались, как бы его жалкое средство передвижения не ускакало прочь.

— Ну, поехали, — крикнула Мария, натянув кожаную полоску. Медленным шагом, вероятно, чтобы не досаждать и без того изнуренному жеребцу, небольшая кавалькада выехала со двора дома Лэндуолда.

«Какую живописную картину представляем мы собой», — размышлял Ротгар. Новый владелец Лэндуолда ехал довольно легко, голову держал прямо, его могучий конь, спотыкаясь, покорно шествовал за сидевшей в седле женщиной. Лесной эльф Фен носился взад и вперед, словно вымеряя расстояние между Хью и норманнскими рыцарями. Поднятое облако пыли осело на Ротгаре и его осле, еще в большей степени оттеняя скучный серый цвет, свойственный и тому, и другому. Голова передвижного средства Ротгара доходила до шеи лошадей норманнов, а их уверенная поступь, виляющие широкие зады, заставляли осла время от времени переходить на трусцу, чтобы не отставать от неуклюжего шага лошади Хью. С каждым подпрыгивающим шагом хребет осла больно вонзался в промежность Ротгара, резкой болью отзываясь в позвоночнике, — такое неудобство заставляло его покрепче стискивать зубы, но он не мог этого долго делать, опасаясь, как бы вообще не остаться без них, если вдруг осел угодит ногой в яму. Прислушиваясь к этому мрачному приглушенному цокоту копыт, он раздумывал, как будет совершаться насилие над его родным Лэндуолдом.

Он увидел его в тот день, когда его снова поймали, и он уже должен был привыкнуть к этим звукам. Но от вида, который открылся перед ним, когда они въехали на невысокий холм, с такой силой сжалось его сердце, что он был вынужден ухватиться за гриву осла, чтобы не упасть. Несчастное животное встрепенулось, истошно завопило и взбрыкнуло в знак протеста.

— А вот и строительная площадка, — сказала Мария, когда ему наконец удалось справиться с возмущенным животным.

— Вы выбрали неплохое место.

Слова эти дались ему нелегко. В Лэндуолде были сосредоточены, в основном, равнинные земельные участки. Норманны случайно обнаружили невысокий, возвышавшийся над другими холм и заставили покоренных ими англичан трудиться, как рабов, что было отлично знакомо каждому, кто провел немало времени за подобным рабским трудом в таких же, по сути, обстоятельствах.

Подошву холма обнесли веревкой для ориентировки, от нее чуть подальше его окружала другая. Между ними пятнадцать или двадцать человек, стоя по грудь в земле, рыли котлован. Трудно было назвать их точное число. Они бросали через плечо лопатами землю, а мальчишки собирали ее в ведра и быстро затаскивали на вершину холма, который был очищен от леса и зеленых зарослей. Там другие мальчики передавали им пустые ведра взамен, опрокидывая свежевырытую землю на медленно растущий холм.

Казалось, на вершине холма собрались все жители Лэндуолда. От самой старой старухи до ребенка, способного без помощи других стоять на ногах. Они притаптывали ногами свежую землю, утрамбовывали ее лопатами, какими-то другими неведомыми ему инструментами, которые были сделаны из плоского куска дерева с круглой дырой посредине, что позволяло человеку поднимать это приспособление и бросать вниз с большой силой.

Казалось, что вспарывают самую кожу Лэндуолда, а его свежеободранная плоть кровоточит чернотой под лучами слабого зимнего солнца; казалось, высыпавшаяся из ведер земля, потоком устремлявшаяся вниз по бокам холма, была густой черной кровью Лэндуолда.

«Мотте» — так называли норманны создаваемый таким образом курган. «Как это все чудовищно», — подумал Ротгар. Внутри у него прижилось глубокое чувство утраты, но вместе с тем он еще тайно, бессмысленно надеялся, что вернет себе Лэндуолд. Какой же он глупец! Он проклинал себя, не отрывая глаз от свидетельства полного господства норманнов над тем, что когда-то принадлежало ему.

— Сам Хью подыскал это место и сделал всю разметку, — объяснила ему Мария. Они продолжали медленно ехать к строительной площадке.

Ротгар бросил скептический взгляд на молчаливого норманнского рыцаря, который ехал на лошади рядом с ним.

— Да, это он, — повторила Мария, словно стараясь убедить его в возможности такого странного неведомого ему представления.

— Не нужно убеждать меня, миледи. Ведь я согласился говорить с народом от его имени. — Его губы, словно одеревенев, отказывались выговаривать даже эти простые фразы, — как же ему будет трудно отыскать слова, которые он обещал Марии произнести.

— Я думала… — Я заметила, как вы весь изменились в лице, увидев эти работы; и сразу поняла, что эти места вам куда дороже, чем нам, что вы их любите и должны поэтому получить соответствующие разъяснения.

Любовь? Что могли знать эти норманнские узурпаторы о любви к английской земле? Особенно, когда эти слова исходили из сладких уст той, которая только совсем недавно грозила смертью и пытками тому самому народу, о любви к которому она теперь толкует.

— Меня интересует только обещанная мне свобода после того, как я выполню взятое на себя обязательство, — больше ничего.

Мария проигнорировала замечание Ротгара.

— За это может поручиться Уолтер. Он сопровождал моего брата, когда Хью впервые приехал в Лэндуолд в ноябре, месяц спустя после замечательной победы, одержанной Вильгельмом при Гастингсе.

Славная победа для одного рыцаря означала позорное поражение для другого. В ноябре, когда беззаботный Хью де Курсон галопом носился по английским землям, он, Ротгар умирал с голоду, прикованный цепями к своим несчастным товарищам, которые не оказались такими проворными и не скрылись в лесах, когда разгром их норманнами стал вполне очевидным.

— Тогда Хью был самим собой и обладал великим стратегическим искусством, продолжала Мария. — Вильгельм отправил его осмотреть Лэндуолд и Кенуик, объяснив ему, что намерен подарить эти поместья одному из своих самых преданных рыцарей. Он попросил Хью найти наиболее удачную в оборонном отношении местность и провести границы, чтобы новый владелец мог приступить немедленно к обустройству. Когда Хью вернулся, то не смог воздержаться от восхвалений Лэндуолда и, по сути дела, был готов лопнуть от зависти перед тем человеком, которому предназначался сей щедрый дар.

Даже Уолтер, казалось, был в восторге от Лэндуолда. И тогда Вильгельм сказал, обращаясь к Хью:

— Старательно ли вы искали эти земли, Хью… сеньор Лэндуолдский? — Мария улыбнулась. — Хью должен был догадаться. Вильгельм всегда любил пошутить с Хью и был очень щедр.

— Мне он представляется совершенно иным, — возразил Ротгар.

До этой минуты здоровый, розоватый цвет на щеках Марии можно было объяснить их прогулкой по хрустящему, пронизанному солнечным светом воздуху. Но от его слов она еще больше покраснела. Бросив быстрый взгляд на его шрамы, она изменилась в лице. Только сейчас она осознала, что она хвасталась удачливой судьбой своего брата перед человеком, который позволил ей осуществиться, утратив при этом свою.