– Но вы же сами только что сказали…

– Вы, в сущности, находились в состоянии анабиоза – или приостановленной жизнедеятельности, так будет, пожалуй, понятнее.

Вещи быстро становились на свои места. Узел еще не распутан, но уже видны свободные концы.

– Но вам нужно было вернуться назад во времени, в мои дни, чтобы… чтобы сделать то, что вы со мной сделали. Чтобы управлять моими действиями.

– Вернуться – но не нашим телам, мистер Когсуэлл. Материя не может путешествовать во времени. Разумеется, не считая ее нормального движения, в естественном ритме жизни. Однако разум способен путешествовать во времени. Ведь именно так работает наша память. Во сне разум даже заглядывет в будущее – правда, так беспорядочно, что проанализировать и обобщить полученную информацию практически невозможно.

Джо Эдмондс добавил:

– В данном случае нам необходимо было вернуться в прошлое, взять под свой контроль ваш разум и тело, чтобы заставить произвести действия, которые привели бы к вашему… э-э… к приостановке жизнедеятельности, как изволил выразиться академик.

Тон его почему-то вызвал у Когсуэлла раздражение. Какими бы благими намерениями ни руководствовалась эта парочка, ей придется ответить кое за что. И до чего они ухоженные, упитанные, безмятежно уверенные в себе. Уж эти-то урвали от жизни все. А в доме, небось, не меньше дюжины обслуги, готовой выполнить любое пожелание холеных самоуверенных господ А сколько народу трудится, не разгибая спины, где-то на заводах или в офисах, чтобы эти двое купались в сказочной роскоши?

Паразиты!

– Так вы, значит, разработали способ возвращаться в прошлое, – бесстрастным голосом произнес Трейси, – чтобы передать моему загипнотизированому телу некую команду. И вам было наплевать, что, скрывшись из виду, я невольно прихватил с собой около двадцати тысяч долларов. Может, для вас это небольшие деньги, но они сложились из тысяч и тысяч малых пожертвований на общее дело. На попытку сделать мир чуть лучше.

Стайн растерянно хмурился и негромко пыхтел; зато на лице Эдмондса играла довольная усмешка. Когсуэлл оскалился:

– Дайте мне поднабраться сил, Эдмондс, и я попытаюсь стереть эту самодовольную усмешку с вашей смазливой физиономии. А пока я хочу знать только одно: для чего вы это сделали?

Тут вошла эта девушка, Бетти, и остановилась, переводя взгляд с одного лица на другое.

– Господи, – недовольно воскликнула она, – вы, что, не видите, в каком состоянии мистер Когсуэлл? Я-то думала, вы не станете обсуждать наш проект, пока пациент окончательно не придет в себя.

Когсуэлл сверкнул на нее глазами:

– Я желаю знать, что они из себя представляют – эти ваши замечательные проекты. Меня просто-напросто выкрали. И вдобавок я оказался виновен в краже двадцати тысяч долларов.

Он чувствовал, что кровь приливает к его щекам.

– Вот видите? – возмущенно крикнула Бетти Стай-ну и Эдмондсу.

Те растерянно глядели на Трейси.

– Виноват. Ты права, – сказал девушке Эдмондс, круто развернулся и вышел.

Стайн опять засуетился, засопел. Он попытался пощупать пульс у Трейси, но тот выдернул руку:

– Я хочу знать, в чем дело, черт побери!

– Позже, позже, – попытался ублажить его Стайн.

– Послушайте, Трейси, – вмешалась девушка. – Вы среди друзей. Дайте нам возможность действовать по-своему, и скоро вы получите ответ на все ваши вопросы, – И добавила тоном заботливой няни: – Завтра я, пожалуй, возьму вас с собой в поездку к Гибралтару и вдоль Солнечного Берега.

Утром Трейси Когсуэлл впервые завтракал вместе с ними в небольшой комнате, которую он окрестил про себя «утренней трапезной». Чем ближе он знакомился с домом, тем сильнее впечатляло его сочетание великолепия с продуманной рациональностью. Впрочем, «впечатляло» – не то слово. Биография Когсуэлла даже в перспективе не сулила ему доступа к подобной жизни, да он к ней и не стремился. «Движение» и его идеи – в них была вся жизнь Трейси Когсуэлла. Пища, одежда и кров были чем-то вторичным, необходимым лишь для поддержания работоспособности. Роскошь? – он мало ее видел на своем веку, а жаждал и того меньше.

Он ожидал, что подавать на стол будет марокканская прислуга, может быть, даже французская или испанская. Но, похоже, его пребывание здесь хранилось в глубокой тайне – их обслуживала Бетти, носившая тарелки и блюда из кухни.

Еда, надо признать, была просто неземная. Интересно, подумал он вдруг, это она сама готовила или нет? Нет, конечно, нет. Бетти Стайн слишком хорошо смотрелась, чтобы обладать еще и полезными качествами в придачу.

Разговор за столом был какой-то беспорядочный – по-видимому, не без умысла. Однако в глазах Джо Эд-мондса поблескивали веселые искорки.

Ближе к концу завтрака Стайн спросил:

– Как вы себя чувствуете, мистер Когсуэлл? Что вы думаете о прогулке, которую предлагала Бетти?

– Почему бы и нет.

Чем больше информации он получит о своем окружении, тем лучше будет подготовлен к побегу, если до этого дойдет.

Он самостоятельно добрел до гаража, хотя Стайн всю дорогу озабоченно суетился рядом.

Когсуэлла усадили на переднем сиденье транспортного средства, которое с виду почти ничем не отличалось от автомобиля – разве что отсутствием колес; Бетти заняла место водителя.

Отличие от автомобиля обнаружилось после того, как они выкатили из гаража, проскользили несколько метров и плавно взлетели, несмотря на отсутствие крыльев, винтов, реактивных сопел или еще каких-либо атрибутов летательного аппарата.

– Что случилось? – Бетти заметила озадаченную физиономию Когсуэлла.

– Я не ожидал такого прогресса за столь короткое время. В наши дни для полета требовались крылья.

По всем повадкам Бетти чувствовалось, что она опытный водитель – или, точнее, пилот.

– Я не очень сильна в датах, – проговорила она, – но мне казалось, что в ваше время уже появились устройства типа автомобилей и катеров на воздушной подушке.

Когсуэлл разглядывал пейзаж, расстилавшийся под ними. Танжер сильно изменился. Видимо, его превратили в курортную зону для богатой верхушки. Исчезла Касба с ее марокканскими трущобами. Исчезла базарная площадь, когда-то кишевшая тысячами нищих арабов и берберов.