Через час стихотворение о падшем ангеле было готово. Я немедленно его возненавидела, но это не остановило меня, и, потеплее закутавшись, я отправилась в деловой центр города.

Мистер Моррис опустил мою рукопись:

– Ангелы, миссис Осгуд? Нынче в цене демоны.

– Падшие ангелы – это что-то вроде демонов, – сказала я, но даже самой себе не показалась убедительной.

Он постучал пальцами по верхнему листу:

– Но не ваши. Они бесповоротно ангельские. И ваш ангел пал недостаточно низко. А люди хотят видеть отчаяние. Они хотят видеть ужас. Они хотят, чтоб дневной свет померк от ужаса у них перед глазами.

– Я знаю, – промямлила я.

– Все это, – сказал он, вручая мне мою рукопись, – не годится.

Я убрала ее в сумочку.

– Может быть, вам следует обратиться в дамские журналы.

– Спасибо, что уделили мне время, мистер Моррис.

Он проводил меня до дверей. Когда я обернулась, чтоб предложить ему еще одну идею, его внушительная фигура уже двинулась по коридору обратно в кабинет.

Я уныло пустилась в обратный путь. На Энн-стрит обнаружилось несколько наемных экипажей, и большинство из них было поставлено на полозья: после двухдневной оттепели снова похолодало, поэтому мокрая грязь на тротуарах и проезжей части превратилась в лед. По дороге в редакцию «Миррор» я несколько раз поскользнулась и, пытаясь избежать падения, потянула спину. Сейчас, потеряв надежду продать стихи, я гораздо сильнее чувствовала, как она болит. Я мелко, осторожно перебирала ногами по льду, ломая голову над идеей толкового – а вернее, отвратительного – стихотворения или рассказа.

Глядя на бьющие на дешевый эффект афиши музея Барнума и пытаясь почерпнуть вдохновение в изображенных на них фантастических созданиях, я поскользнулась и грохнулась, как мешок с углем. Я сидела на тротуаре, ощущая, как, невзирая на нижние юбки, пробирает до костей его холод, и тут перед моим капором вдруг возникла рука в перчатке. От наглаженных брюк мой взгляд проследовал к застегнутой на все пуговицы армейской шинели цвета серого ореха и уперся в пару опушенных темными ресницами серых глаз, которые спокойно смотрели на меня из-под полей лоснящейся шляпы.

– Хватайтесь, – и мистер По пошевелил рукой, – я не кусаюсь.

Я приняла руку. Он помог мне встать и отвернулся, когда я начала приводить в порядок одежду.

– Вы целы? – спросил он.

– Да.

Он снова посмотрел на меня, чтоб удостовериться, что я говорю правду.

– Вы так неудачно упали. Я как раз переходил улицу, когда это произошло.

– Впечатляющее, наверное, было зрелище.

– Не слишком, – сказал он, улыбаясь.

Сейчас, когда в его глазах светилось веселье, они казались почти добрыми. Впрочем, он тут же бросил взгляд на противоположную сторону улицы, и улыбка исчезла, уступив место обычному холодному выражению лица.

– Если вы уверены, что с вами все в порядке…

– Уверена. Большое спасибо за помощь.

Он приподнял шляпу и зашагал по Энн-стрит.

Я бросила взгляд на противоположную сторону Бродвея. Маргарет Фуллер махала мне с тротуара у «Астор-хауз».

Дождавшись просвета в потоке мчавшихся по улице саней, я перешла дорогу.

– Как поживаете? – спросила она, когда я наконец добралась до другой стороны улицы. – Мы не виделись после вечеринки у Энн Линч на прошлой неделе.

– У меня все благополучно, спасибо. А как ваши дела?

Хотя мы с мисс Фуллер были знакомы, нам едва ли доводилось беседовать. Я была известна, главным образом, как автор детских стихов и, наверно, была ей не слишком интересна. Во время наших встреч ее внимание привлекал к себе мой муж с его шармом, приятной внешностью и умением всего за пару минут набросать дамский портрет.

– Я видела, как вы только что беседовали с мистером По, – сразу взяла она быка за рога. – Он сказал вам, как сильно понравились ему ваши новые стихи?

Я почувствовала, как вянет моя улыбка. Она что, издевается надо мной?

Мисс Фуллер пристально смотрела на меня из-под полей капора своими хищными птичьими глазами.

– Только не говорите мне, что ничего не слышали о лекции, которую он вчера вечером прочел в библиотеке. Вы там были? Я что-то вас не заметила.

– Я не смогла прийти.

– И вам никто ничего не рассказал?

– Пока нет.

– Дорогая, да вы просто были темой вечера. Все интересовались, не любовники ли вы с ним.

– Что?!

– Конечно, это они так шутили. Передайте своему очаровательному мужу, чтоб он не волновался. – Она рассмеялась и взяла меня за руку. – Давайте зайдем пообедать, и я обо всем вам расскажу.

– Я действительно не могу. – Я не была готова к встрече с администратором отеля, который вывел бы меня вон, едва завидев.

В этот миг с Барклай-стрит вывернули красивые сани, запряженные четверкой холеных лошадей. Их пассажиркой оказалась старуха, разодетая в великолепные меха.

– Вам не кажется, что она чересчур открыто злорадствует, построив свое счастье на женском страдании? – сказала мисс Фуллер, когда сани проехали мимо нас. Увидев недоумение на моем лице, она пояснила: – Мадам Рестелл.[29]

– Я ее не знаю.

– В прошлом году я написала о ней статью. Она дает рекламу в «Трибьюн», утверждая, что ей известен «европейский секрет» окончания нежелательной беременности. Знаете, что это за секрет? Я вам скажу: это аборт. И занимаются этим абсолютно неподготовленные люди.

Я проводила взглядом несущиеся по Бродвею сани, которые так нарядно смотрелись в общем сером потоке. Мадам Рестелл нашла золотую жилу. До тех пор, пока женщин не перестанут влечь мужские объятия, у нее будет много работы.

– Итак, – сказала мисс Фуллер, – что насчет обеда? Я угощаю. Вам же наверняка хочется услышать, что сказал о вас По.

Я позволила ей увлечь меня в отель.

Когда нас поглотила чересчур жарко протопленная утроба холла, мисс Фуллер повысила голос, чтоб заглушить отражающееся от высоких потолков эхо разрозненных обрывков разговоров.

– И все-таки вам действительно следовало прийти на это выступление. По был вчера в своей редкой ипостаси. В странной, вежливой форме он раскритиковал все произведения антологии «Поэты Америки», а Лонгфелло обвинил в плагиате.

– Не впервые, – пробормотала я, озираясь по сторонам. Плюшевые драпировки скрывали окна, не давая даже лучику дневного света смешаться с оранжевым светом газовых ламп. В потустороннем мраке медленно, будто в какой-то жидкости, перемещались хорошо одетые дамы и господа. У меня отлегло от сердца, когда я не увидела среди них управляющего отелем, который наверняка пожелал бы вручить мне наши неоплаченные счета.

Она кивнула.

– О да. Он назвал Брайанта банальным. А бедные беззащитные покойные сестры Дэвидсон?[30] Боже, он их просто уничтожил. Ивы бы слышали, что он говорил о Руфусе Гризвольде, как разгромил бедняжку за то, что он выбрал для антологии такие слабенькие стихотворения. Руфус сидел рядом со мной, и нужно было видеть его лицо: оно стало краснее, чем обивка этих диванчиков.

– Какой стыд!

– Вот почему я так взволновалась, когда сейчас увидела По. Я хотела добыть у него материал для моей колонки, ведь он наверняка опять сказал бы что-нибудь возмутительное. Но он сбежал. Он не сказал вам, в чем дело?

– На самом деле, мы толком не разговаривали. Он только помог мне встать, когда я упала на льду.

В странном оранжевом свете нос мисс Фуллер стал еще более ястребиным.

– Вы уверены?

– Не думаю, чтобы он запомнил меня на вечере мисс Линч.

Она негромко хмыкнула.

– Не обманывайте себя. Красоток вроде вас всегда запоминают.

Мы заказали table d’hote. В здешней гостиной было излишне много мрамора и атласа, а в столовой наблюдался такой же переизбыток массивного дерева. Как я могла тут жить? Это место душило меня своей роскошью.