Примите его, отче, если вам угодно, за птицу, потому что он крылат и является самым изящным и резвым из всех крылатых существ, которых можно держать в клетке. Примите его, если хотите, за дикое животное, потому что он существо, единственное в своем роде, редкое и странное, и нет другого более смелого, чем он, животного, которое можно было бы держать в яме или пещере. Относитесь к нему, если захотите, как к домашнему животному, потому что он послушен, вежлив и услужлив; он - наилучший приятель, какого можно иметь в доме. Смотрите, как бы он не удрал из ваших рук, потому что это самый лучший скакун, какого только вы можете кормить, или лучше сказать, который может кормиться у вас в конюшне; это - лучший домочадец, который может стать вашим спутником и собеседником. Обращайтесь с ним как с драгоценностью, потому что вы не можете иметь более замечательного сокровища в вашем тайнике. Прикасайтесь к нему как к святыне и любуйтесь им с великим уважением, потому что вы не можете обладать лучшей книгой, лучшей картиной и лучшим зеркалом в вашем кабинете.

Наконец, если и при всех этих соображениях он не понравится вам, то вы сможете подарить его кому-нибудь, и тот не будет вам неблагодарен. Если найдете его игривым, отдайте его какому-либо доброму рыцарю, чтобы тот передал его своим пажам для заботливого ухода за ним, как и за обезьянами, длиннохвостыми мартышками. Если примете его за рабочую скотину, отдайте крестьянину, который поместит его между своей лошадью и волом. Если вы сочтете, что он лесное животное, уступите его какому-нибудь Актеону, который заставит его бродить с козами и оленями. Если он вам покажется вещицей для забавы, то любезно уступите его придворной даме, которой он заменит куний мех или собачку. Если, наконец, вам покажется, что у него есть способности математика, подарите его астроному, чтобы осел передвигался скачками между северным и южным полюсами одной из кольцевых сфер, которой он может дать непрерывное движение не хуже, чем ртуть, влитая в сферу Архимеда, дабы последняя могла быть более верным образцом макрокосма, где, благодаря внутренней душе, происходит совпадение и гармония прямого и кругового движений.

Но если вы, как я думаю, мудры и посмотрите на него после зрелого размышления, то вы удержите его при себе, считая, что я преподнес вам не менее достойную вещь, чем папе Пию V, которому я посвятил “Ноев ковчег”, чем королю Генриху III французскому, которого я обессмертил “Тенями идей”, чем его послу в Англии, которому я уступил “Тридцать печатей”, и кавалеру Сиднею, которому я посвятил “Торжествующего зверя”. Ибо здесь вы имеете не только торжествующего зверя живым, но, кроме того, тридцать вскрытых печатей, совершенное блаженство, разогнанные тени и управляемый ковчег; здесь осел не завидует жизни колес времени, простору вселенной, счастью умов, свету солнца, балдахину Юпитера, - он сам открыватель, разъяснитель, утешитель и председатель.

Нет, это осел не из стойла, но из тех, которые могут всюду выступать, повсюду двигаться, во все входить, везде заседать, все сообщать, понимать, советовать, определять и делать. Если я вижу, как он хорошо работает мотыгой, папкой, как он опрыскивает и поливает, то почему вы не хотите, чтоб я назвал его огородником? Если он пашет, сажает и сеет, почему ему не стать земледельцем? По какой причине он не сделался и кузнецом, если он ремесленник, мастер и зодчий? Кто мне помешает назвать его художником, если он такой изобретательный, деятельный и способный?

Если он такой изысканный аргументатор, если он пишет такие диссертации и апологии, то почему вам не нравится, что я называю его схоластом? Если он такой превосходный блюститель нравов, изобретатель доктрин и реформатор религии, то кто постесняется назвать его академиком и считать его архимандритом какой-либо главной школы? Почему ему не быть монахом, если он умеет петь, читать священное писание и спать? Ежели он выполняет обеты бедности, целомудрия и послушания, разве выбраните вы меня за то, что я назову его монастырским ослом? Неужели вы мне запретите назвать его соборным ослом, когда он действует по активному и пассивному обету, пригоден для избрания и способен к епископству? Если он тонкий, неопровержимый и просветленный доктор, хватит ли у вас совести требовать, чтобы я не уважал его и не считал за достойного советника? Разве вы свяжете мне язык, чтобы я не мог выставить его в качестве монастырского эконома, если в голове его покоится вся политическая и хозяйственная мудрость? Может ли власть церковного авторитета сделать, чтобы я не считал его столпом церкви, если осел этот выказывает себя до такой степени милосердным, набожным и воздержанным? Если я вижу его столь возвышенным, блаженным и торжествующим, может ли небо и весь мир помешать мне назвать его божественным, олимпийским и небесным ослом? В заключение, чтобы больше не ломать головы ни мне, ни вам, мне кажется, что он - сама душа мира, все во всем и все в любой части.

Итак, вы видите, до какой степени важна эта почтенная тема, относительно которой мы составляем настоящее рассуждение и диалоги; и если вам покажется, что вы видите здесь большую голову без туловища или с маленьким хвостом, то не приходите в трепет, не негодуйте, не удивляйтесь; ведь в природе находится много видов животных, которые имеют из всех членов только голову или кажутся состоящими только из головы, имея ее слишком большой, а другие части - почти незаметными; и все же ничто не мешает им быть в своем роде совершеннейшими. А если этот довод вас не удовлетворяет, то вы должны далее, принять во внимание, что сочиненьице это есть художественное описание и что в портрете в большинстве случаев достаточно изобразить только голову без остального. Я не говорю уже о том, что иной раз превосходное искусство проявляется в изображении только одной руки, ноги, ступни, глаза, изящного уха, половины лица, которое закрыто деревом, или краем океана, или вычеканено в углублении, имеющем форму гусиной лапы, орла или какого-нибудь другого животного; и все же такая работа не осуждается, не презирается, не принимается и одобряется. Так и я убежден, уверен, что вы примете этот дар в качестве столь же совершенного, как совершенно чувство, с которым он преподносится вам.

Приветствую вас.

?

СОНЕТ В ЧЕСТЬ ОСЛА

Священная ослиность, святое отупенье,

О, глупость пресвятая, блаженное незнанье.

Одна ты нашим душам даруешь назиданье,

Ведь не приносят пользы ни ум, ни обученье.

Бесплоден труд познанья, бессильно вдохновенье.

Философов мудрейших бесцельно созерцанье,

И в небеса проникнуть напрасно их старанье -

Там для тебя, ослиность, готово помещенье.

Любители науки! А вам-то что за горе!

Зачем вы знать стремитесь, каков закон вселенной,

И есть ли в сфере звездной земля, огонь и море?

Священная ослиность, в невежестве блаженна,

Упавши на колени, с покорностью во взоре,

Пришествия господня с молитвой ждет смиренной.

Все в этой жизни тленно,

Но вечны мир дарован блаженному покою,

Чем бог нас награждает за гробовой доскою.

ОБРАЩЕНИЕ К ПРИЛЕЖНОМУ, НАБОЖНОМУ

И БЛАГОЧЕСТИВОМУ ЧИТАТЕЛЮ

О, мой читатель, не обойтись мне без пылкого вздоха, без горьких слез и трагического ропота, со всей страстью открывая правду и убеждая доводами; увы, не может не сказать мой ум, не разъяснить моя аргументация, не прозвучать мой голос о том, насколько обманчиво чувство, смутна мысль и неопытно суждение, которое под действием извращенного, несправедливого и предвзятого мнения не видит, не сообщает и не выносит решения в согласии с природой, с истиной разума и с законами справедливости относительно чистой доброты, царственной искренности и великолепного величия святого невежества, ученой глупости и божественной ослиности! Увы! Несколько ошибочно и сколь горделиво некоторые современники терзают эти небесные добродетели, против которых одни, задирая нос, выступают в качестве цензоров, другие бросаются, кусаясь оскаленными клыками, третьи выступают насмешниками с шутливыми издевками.