– А не испить ли нам, братцы, кофею? – проглотил слюну Потрошитель. – С египетской сдобой да с восточными сластями. Пока таможня там да шмон. А Гвар, раз ему надо, может и подождать. Теперь он вроде не гордый совсем.
Чувствовалось, что своего бывшего начальника он совсем не жалует. Это очень мягко говоря.
Ладно, двинули в кофейню, каких в аэропорту было множество, сели, взяли от души от местного меню. После баклавы[126], базбусы[127] и сочных, сваренных в верблюжьем молоке колобков из манки лед тронулся – в зале прибытия стало прибывать.
– Ну что, пойдем встречать, я так соскучился, – честно признался Потрошитель, встал и первым двинулся по стрелке «Arrival»[128] в просторный, светлый, из стекла и металла, внушающий уважение холл. Царила посадочная суета, народу всякого хватало, однако у Потрошителя был глаз алмаз, к тому же правильной огранки.
– Вот он, гад, с тростью. И в панаме, – процедил он сквозь зубы и устремил глаза на Бродова и Небабу. – Ежели что, ребята, вы уж отомстите за меня. Не давайте спуску всякой инопланетной сволочи. Ну все, гуманоиды, я пошел.
– Не боись, Сима, мы прикроем тебя, – пообещал ему Небаба, снял свою «гитару» со спины и повесил на плечо, будто собирался дать концерт. – Не ссы, земеля, если что, мы им такой устроим «испанский воротник»[129]!..
И Серафим подошел – к высокому амбалистому гуманоиду в нелепой защитно-серой панаме. С минуту они о чем-то поговорили, потом пожали передние конечности и медленно, в час по чайной ложке, направились к Бродову и Небабе – быстрее гуманоид не мог. Он шел, прихрамывая, сгорбившись, опираясь на клюку, и вообще производил впечатление существа, убитого жизнью. Если и бутафорил, играл, то гениально, Никулин и Миронов отдыхают.
– Сема, внимание, фиксируй его руки, – резко, не поворачивая головы, шепнул Бродов. – За вазомоторикой следи. Чем-то он мне очень напоминает одну ваххабитскую террористку-смертницу.
– Да, такой может и на теракт. Не жаль, небось, здоровья драгоценного, – тоже перешел на шепот Небаба. – Хотя Сима-то вроде не дурак и здоровье бережет, видимо, смолоду. Хрена ли ему с камикадзе-то общаться. Да еще к нам тащить. Не, рубь за сто – не ваххабитка. Вернее сказать, не ваххабит.
Тем временем анунникяне подползли, выдержали паузу. Потрошитель сказал:
– Это ассур Данила, а это землянин Семен. А это зиц-генералус Гвар.
– Здоровья, размножения и благополучия, – чуть слышно сказал тот, вздохнул и протянул трясущуюся руку. – Врагов – только мертвых.
Лицо его было перекошено, рука холодная как лед, а вонь – совсем как от тех тварей, порубленных в гостинице в капусту. Да, похоже, дела у генералуса последнее время шли не очень.
– Пошли отсюда, гуманоиды, у нас мало времени. – Он вдруг схватился за живот, скорчился от боли, и в его гноящихся, на выкате глазах загорелось адское страдание. – Быстрее. Я могу не успеть. И тогда – все…
Ладно, взяли его под хладны руки, выволокли из зала, посадили на скамью, и он, напоминая зомби в свете уличного фонаря, начал издалека.
– Они убили всех, тайно, исподтишка, мучительно, изощренно. Всех – Рхата, Пера, Уполномоченных, Стукадрона, Бывалых, Проверенных Бойцов. Скальпировали, кастрировали, подвесили за члены и оставили умирать от потери крови. У женщин они изъяли матку, вырезали клитор, вывернули вульву, сняли кожу на голове, с ягодиц и бедер. О, это сущие бестии, порождение ада, наиковарнейшие твари, какие были во Вселенной. И цель у них одна – смерть. Мучительная, изощренная, отмеченная кошмарами. Для всех прочих разумных видов. Так, чтобы остался только один вид…
Гвар вдруг замолчал, сгорбился, выдал утробный звук и начал выворачиваться наизнанку – содержимое его желудка изливалось рекой, вонь сделалась кошмарной, убийственно густой, однако никто не уходил, все ждали продолжения рассказа. И были за свое терпение вознаграждены. Наконец Гвару все же полегчало, он сплюнул, вытер губы рукавом, рыгнул и принялся рассказывать дальше. О страшном, безысходном и кошмарном, непросто умещающемся в головах.
Где-то с год тому назад по секрет-энергетическому гиперонному каналу в распоряжение Гвара прибыло подкрепление – группа прямоходящих разумных ящеров, дружественно настроенных к Дорбийскому режиму. Все, как полагается, все по уму: Матрица активации, Субкоды доступа, Личный, с подписью и печатями, Манифест Президента. Ну прибыли и прибыли – охватили их инструктажем, присвоили спецзвание да и кинули на периферию, в пахоту, на низовку. И забыли. Однако ящеры эти оказались ушлыми, как черти, скользкими, как угри и наглыми, как танки. А главное, невероятно жестокими. Они с ловкостью втирались в доверие, не боялись крови, не чурались дерьма, убирали неугодных и преследовали свои цели, внедрились в структуру Гвара, взяли его организацию под полный контроль, плотно наложив таким образом лапу на средства информации, правительства и конфессии. Мало того что они умели убивать, они еще умели изменять свое обличье. Мастерски, виртуозно, родная мать не отличит. И наверняка где-то там наверху рулит процессом левый Гвар, а он, Гвар истинный, здесь, в дерьме, в блевотине, в скверне…
Тут генералус замолчал, всхлипнул, и все, насторожившись, изготовились – ох ты господи боже мой, никак опять рвать будет… Однако ничего, Гвар справился, вздохнул, тягуче сплюнул и начал говорить – не по-нашему, по иноземному, обращаясь к Серафиму. А тот, послушав, побледнел, переспросил у генералуса и, тут же получив ответ, убито прошептал, по-русски:
– Ну, сука, бля, дела…
И в этот самый миг Гвару стало плохо, он охнул, схватился за живот и, тяжело поднявшись, исчез в кустах акаций. Оттуда понеслись сдавленные крики, отвратнейшие звуки, и потянуло зловонием.
– Да, бля, дела, – мощно покрутил носом Небаба и взглянул с интересом на Потрошителя. – А что, в деталях-то никак? Давай переводи, Склифософский.
– Сема, они начинили его, – вяло отреагировал тот, горестно мотнул головой и вдруг, словно резко проснувшись, пришел в неописуемую ярость: – Сема, эти гребаные твари посягнули на уважаемого ануннака! Они поимели его своими яйцекладами, как последнего пробитого пидораса, накидали ему яиц в кишку.
– Вот сволочи! – возмутился Небаба. – Так, может быть, клизму? Очистительную, на полведра? У нас ведь в спецназе клистир важнее пистолета[130].
– Ой, Сема, ты не понимаешь. Натурально, – заскрипел зубами Потрошитель. – Ты фильм «Чужой» видел? Ну, цветной, широкоформатный, с красоткой Уивер? Его, кстати, сняли с подачи рептов, для вящей подготовки общественности. Так вот, то, что внутри генералуса сидит, ни высрать, ни изблевать, ни клистиром не взять. А оно зреет, матереет, доходит до кондиции со страшной силой изнутри. Слышишь, каково ему? Слышишь, как кряхтит? А тебе, Дан, слышно?
– Слышу, Сима, слышу, – подтвердил Небаба, Бродов тактично промолчал, а Потрошитель с горечью продолжил свой страшный рассказ:
– Он же герой, Гвар, глыба, настоящий ануннак. Вместо того чтобы выпить яду, пустить пулю в лоб или перерезать себе горло, он приехал сюда к нам, в Африку, за тридевять земель, в муках, в дерьме, в скверне, в нечистотах. В этой нелепой панаме. Ты спросишь зачем? А я тебе отвечу – производить на свет божий этого гребаного ублюдка. Однако не абы как, не как придется, а под контролем, в специально оборудованном секретном инкубаторе. Их, оказывается, на нашем шарике уже во множестве по городам и весям. Когда плод доходит до кондиции, носитель его впадает в транс и, руководствуясь внедренными программами, идет, словно зомби, в ближайший инкубатор. Там у него в муках лопается живот, а если сам не лопается, то вскрывают, и на свет божий появляется еще одно дьявольское отродье. Вот генералус и приехал сюда, чтобы мы нашли этот чертов инкубатор. Плевать, что пока один – курочка клюет по зернышку, а обгаживает весь двор. Ну разве он не герой? Разве не титан? Разве не настоящий ануннак, который войдет в историю?
