Собственно, к ней-то сейчас Юркан и направлялся, к единственной живой душе, которая была ему в этой грёбаной жизни не совсем безразлична.

Двигался он при этом со скоростью шестьдесят километров в час. Пусть нарушают те, у кого на это есть деньги. Да и куда спешить? Тише едешь, дальше будешь… Особенно на раздолбанной «копейке» образца 1974 года… Мимо, обгоняя Юркана, проносились шикарные джипы, «БМВ», «Мерседесы», каждый из которых стоил небось раза в два поболее его двухкомнатной «хрущобы».

Впрочем, по мере приближения к Средней Рогатке лихачество постепенно прекратилось. Все, невзирая на марки и стати, поехали в едином темпе, не нарушая скоростного режима. Знали, что на площади почти наверняка притаился гаишник с радаром. И с бездонным карманом для «штрафов без квитанции». Так что все порулили, как один, не высовываясь.

По левую руку от Юркана пристроился джип, огромный, черный, похожий на дредноут. «Чем же это, блин, надо заниматься, чтоб такого купить? – невольно призадумался бывший „чердачник“. – Вернее, что воровать?..»

Так или иначе, Юркан въехал на площадь ноздря в ноздрю с породисто урчащим броненосцем на колесах. Въехал не снижая скорости и особо не беспокоясь – дорога широкая и притом главная. Ещё бы. Правительственная, как-никак, трасса…

…Всё произошло, как обычно в таких случаях бывает, неожиданно и мгновенно. Мздоимца-гаишника на площади не обнаружилось. Зато, по закону стервозности, обнаружился урод в шестисотом «Мерседесе», вылетевший откуда-то со стороны Варшавской. Вихрем, наплевав на всех встречных-поперечных и на пересечение с главной дорогой, он рванул прямым ходом на Московское шоссе… «Расступись, грязь, говно плывёт!» В общем, и Юркану, и водителю джипа пришлось отчаянно тормозить. Джипу что? У него куча всяких антипробуксовочных и антиблокировочных приспособ, у него там и гидроусилитель, и компьютер, и чёрт в стуле. Он ни на йоту не ушёл в сторону, оставшись строго на прежнем курсе. А вот бедную «копейку» неудержимо понесло в сторону. Причём именно в ту, в которую, ох, не надо бы. Жалобно лязгнув, она притёрлась к громаде джипа, и оба остановились.

По большому счёту ничего такого уж страшного не произошло. Ну там, чуточку соскоблили хром с сияющей подножки. Но это по большому. А вот если «развести по понятиям»…

«Ох, начнётся сейчас… – Юркан тоскливо выключил зажигание, перелез на правое кресло и неловко, через пассажирскую дверь, подался наружу. – Тёрки, стрелки, разборки. И что я, дурак, пулемёт из Афгана не приволок?.. Крупнокалиберный?..»

– Ты чё, мужик, охренел, в натуре? Напокупали вёдер, блин!

Из джипа уже выскочил соответствующей крутизны мэн. Он смотрел только на ошкуренную подножку своего автомобиля, а по Юркану едва мазнул взглядом. Он явно собирался поорать ещё, но почему-то вдруг осёкся, снова поднял глаза на Юркана, выругался и глупо заулыбался.

– Командир, ты? Юрка! Вот это встреча, сержант!

Неисповедимы дела Твои, Господи… Перед Юрканом стоял его бывший подчинённый, экс-старослужащий ефрейтор Витька Бородин. Все такой же плечистый, короткошеий, с руками мощными, словно клещи. Только вот взгляд у него стал жёсткий, пронизывающий, не предвещающий добра. Помнится, тогда, в Афгане, он смотрел на мир совсем другими глазами… Особенно когда Юркан пёр его, раненного в ногу, под душманскими пулями… Скисшего, задыхающегося от боли, матерящего тех сволочей, что похерили промедол… Да уж, всё течет, всё меняется…

– Ну, здоров, здоров! – Юркан пожал протянутую руку, подумал насчёт обняться, но воздержался и стал ждать продолжения. И что его бывший друг-однополчанин ещё хорошего скажет?

– Ну, брат, у тебя и ведро, в натуре, – покачал головой Витька. – Ты чем дышишь-то, командир? По какой части теперь?

То, что Юркан жил весьма небогато, наверняка бросалось в глаза. Витька смотрел с искренним состраданием.

– Да так. – Юркан небрежно пожал плечами, сплюнул, вытащил сигареты «Болгария». – В свободном полёте… Слушай, может, нам ГАИ вызвать? Этот хмырь на «мерине» дорогу-то нам того… Будешь?

– Да ну его в жопу. – Витька содрогнулся, сморщился, как от горького, вытащил пачку «Мальборо». – Вот, ментоловые, полезно, говорят, для здоровья… Я же номер заметил. Опять Хомяк наблудил, а для него любая ГАИ похрен.

«Хомяк наблудил»?..

– Давай не будем заморачиваться, лучше покурим, – продолжал Витька. – Так, значит, говоришь, в свободном полете?

– Ага, плавно переходящем в штопор. – Юркан вздохнул, вытянул из протянутой пачки сигарету, без вкуса закурил. – Крокодил не ловится, не растёт кокос… Непруха.

– Слушай, а рука у тебя как? Лопату держать сможешь? – Осененный внезапной мыслью, Витька аж замер в восторге. – Как я сразу-то не допёр! Давай ко мне на Южняк «негром»! За сезон наколымишь себе на колеса, а будет нужда, хоть на крылья. Чтобы никаких таких штопоров… Ну что? Озадачил я тебя, командир?

– Да, подумать надо. – Юркан кивнул, бросил недокуренную сигарету. – Вообще-то я не негр. Мы люди русские.

«Сразу соглашаются только шлюхи» – эту народную мудрость он усвоил давно.

– Да ну тебя, командир, скажешь тоже. – Витька хохотнул, но глаза в улыбке не участвовали. Он посмотрел на «Сэйко», выщелкнул хабарик. – У нас на Южняке всё просто. Есть белые люди, а есть негры. И никакого тебе национального вопроса, о котором говорили большевики. Короче, надумаешь – звони. Вот, визитку держи.

Сунул крепкую руку, украшенную увесистым перстнем, подмигнул, прыгнул в джип и с рёвом отчалил. После него остался шрам на крыле «копейки», дымящийся хабарик на асфальте да бумажный плотный глянцевый прямоугольник. На нём крупными золотыми буквами по белому фону значилось:

Гордо так, без излишеств, с торжествующим лаконизмом. Не профессор, блин, не писатель какой-нибудь долбаный, не архитектор, не музыкант. Землекоп! Кладбищенский! И этим всё сказано.

«Хомяк наблудил…» Всё же на душе слегка потеплело. Юркан посмотрел на помятое крыло, положил визитку в карман и порулил себе дальше, неизвестно чему радуясь больше – то ли встрече с боевым товарищем, то ли тому, что лонжерон не «пошёл». По радио передавали какую-то муть – будь моим мальчиком, будь моим зайчиком, – и Юркан его выключил. Кардан агонизирующе гудел, древний карбюратор категорически не желал как следует готовить смесь, и двигатель на светофорах глох. А мимо, сверкая лаком, шурша резиной, проносились джипы, «БМВ», «Мерседесы»… Правда, очень скоро обстоятельства снова всех уравняли, как в бане. Не доезжая улицы Фрунзе встали все. И «БМВ», и джипы, и «Мерседесы», и Юрканова «копейка». Видно, та гадость из взорвавшегося института временами доползала аж до Московского. Жди теперь, пока схлынет. Хорошо ещё, от Фрунзе до Натахиного дома идти не так уж и далеко. Если наискосок дворами. Правда, с грузом…

«О-хо-хо, грехи наши тяжкие…» Юркан извлек из багажника десятилитровую канистру, взял пакет с кое-какой жратвой, запер «копейку» – да кому ты, сердешная, кроме меня, нужна?.. – и двинулся дальше пешком.

Район, где жила Натаха, особо не радовал. Серо, грязно, безлюдно. «Хрущобы», в которых не стало ни света, ни воды, ни газа, расселили. Дворовые кошки и собаки разбежались гораздо раньше людей. Даже птицы здесь не летали: дурных нет. Короче, беда. Разруха, точно в войну, глаз остановить не на чем.

Единственная отрада – горелая башня института. Самый верх её теперь светится, переливается всеми цветами радуги. И не только ночью, но даже и днём, особенно в пасмурную погоду. Этакий нимб, дрожащее северное сияние, живущее своей особенной жизнью, колышущееся вне всякой зависимости от ветра… Сперва его всё показывали в новостях, автобусы с туристами подъезжали издали поглазеть… Теперь прекратили. Видно, правду говорят, что человек ко всему способен привыкнуть. К фронту приспосабливается, к войне, да так, что потом в мирной жизни места себе не может найти… Что нам после этого какая-то цветомузыка о пятнадцати этажах?!