Константин. Постоянно хлев! Прилично дома нельзя напиться чаю; ни сыру, ни масла…
Арина Ивановна (наливает ему стакан чаю). Купим сегодня. (Хочет сказать ему о деньгах, но не решается и боится.) Расходы, Костенька, большие.
Константин. Вот в этом-то и горе!.. Расходы большие, а в каждой чиновнической семье приличнее, чем у нас.
Пауза. Константин смотрит на Авдотью, и ее присутствие раздражает его.
(Обращается к Авдотье.) Что вам здесь нужно? Идите!
Авдотья уходит.
У нас кучера и кухарки скоро будут вместе за стол садиться.
Клавдия. Она ведь нянька, сестер вынянчила.
Константин. Как это глупо!
Клавдия. Да уж где нам!
Константин. Муж опять приходил, егозил перед отцом. Удивительно, как людям не стыдно!
Клавдия. Не твое дело. Павлик имеет право.
Константин. Это скучно… Вечно одно и то же! Ваше право - палка о двух концах. С утра отравляют день! (Раздраженный, встает из-за стола и, не допив стакана чаю, идет в переднюю, надевает шинель и цилиндр.)
Когда он, одетый, приходит в столовую, Арина Ивановна робко и чуть не плача начинает говорить ему о деньгах.
Арина Ивановна. Костенька…
Константин. Что такое? Что вам еще нужно?
Арина Ивановна. Грех-то у меня какой случился! Деньги папаша на базар оставил, а их кто-то взял.
Константин. Ну так что же? Мне-то что за дело? Вы скоро самих себя потеряете.
Арина Ивановна. Да как же мне быть? Папаше нельзя сказать, сам знаешь.
Константин. Кто же их взял - Акулина или Авдотья!
Арина Ивановна. Нет-нет, Костенька, не они… боюсь, что не Алешенька ли, тут он был.
Константин. Подлец! (Хочет идти.)
Арина Ивановна. Что же ты мне ничего не скажешь?
Константин. Что же сказать? Не хочу я даже вмешиваться в эту историю. Сами виноваты.
Арина Ивановна. Нет ли у тебя?
Константин. Ах оставьте! (Уходит.)
Клавдия. Сынок - нечего говорить! Не дай бог, умрет папаша, как липок отделает; ни жалости, ни любви в нем - каменный какой-то…
Арина Ивановна. И не говори… Как же, Клавдинька, дашь, что ли? Накоплю я… полотна, скажу самому-то, купила,- вот тебе двадцать пять рублей и будет.
Клавдия. Восемьдесят пять отдадите?
Арина Ивановна. Сто отдам, только дай.
Клавдия. Я все-таки спрошу Павлика. А сейчас пока немного купите муки.
Арина Ивановна. Надо так сделать. Хочешь чаю, что ли?
Клавдия. Выпью чашечку.
Обе пьют чай.
Арина Ивановна. На Распоповой хочется отцу-то женить Костеньку. Велел узнать, сколько за ней денег. Она барышня ничего… у обедни каждое воскресенье бывает, так смиренно стоит…
Клавдия. Не женится он на ней… содержанку-то куда денет?
Арина Ивановна. А ты не болтай вздор!
Клавдия. Павлик еще не то про него знает.
Арина Ивановна. Не болтай! Он и так говорит, что муж твой все про него выдумывает,- поругаются они. А Распопова барышня ему подходящая.
Клавдия. Он ей только и нравится, а другие-то все терпеть его не могут. Он разговаривать с барышнями не умеет, все фыркает.
Арина Ивановна. Ну вот тебе - такой королевич, да не умеет! Гимназию кончил.
Вбегает взволнованная Авдотья.
Авдотья. Матушка, Арина Ивановна, дочка вернулась.
Арина Ивановна (обрадовалась и растерялась). Людмилочка?.. Зачем это она?
Авдотья. С вокзала сейчас.
Арина Ивановна. Господи! Что это с ней? Не писала ничего.
Входит Людмила. В руках у нее небольшой дорожный чемодан и подушка. Она красивая женщина двадцати семи лет, но в настоящий момент утомленная и растрепанная. Войдя в столовую, она останавливается у порога двери и от волнения не может говорить; чемодан вываливается из ее рук. Арина Ивановна чувствует, что с дочерью произошло какое-то несчастье, кидается к ней, обнимает ее. Клавдия, видя, что Людмила с трудом держится на ногах, усаживает ее на стул. Людмила целует руки матери и, сдерживая слезы, испуганно взглядывает иногда на входную дверь и ждет чего-то страшного.
Людмила. Я сейчас уеду… Я думала, что это легче…
Клавдия (тихо). Что с тобой?
Людмила. Не могу… я уеду!.. (Рыдая, прижимается к матери.) Мамаша, он видел, как я подъехала… стоял у магазина… сейчас придет.
Арина Ивановна (робко). Людмилочка, зачем ты приехала?
Людмила. Не могу я с ним жить - не человек он… Если бы вы знали…
Арина Ивановна. Муж ведь он тебе…
Людмила. С ним нельзя жить.
В фонаре появляется Ванюшин, Авдотья первая видит его.
Авдотья. Сам… (Быстро скрывается в передней.)
Людмила вскакивает со стула и делает движение бежать. Ванюшин входит в шубе и шапке; сильно взволнован и встревожен.
Ванюшин. Зачем ты?
Людмила (падает к его ногам). Не гоните меня. Я к вам приехала.
Ванюшин. Постой… (Приподнимает ее.) Что ты, обезумела? Расскажи все толком.
Людмила. Я бросила мужа… тихонько убежала. Он запер меня, бил. Я не могла…
Ванюшин. За что же? Как он смел?
Людмила. Тогда… после свадьбы… как поезд отошел, пришли мы в вагон, и он стал требовать денег… Я сказала, что вы мне ничего не дали… только на карманные расходы двадцать пять рублей… Ушел, не приходил всю ночь и целую неделю мучил меня и издевался.
Ванюшин (тяжело дыша, опускается на стул и задумывается). Здесь что-то не так… Я ему русским языком говорил, что денег за тобой нет… Как же он смел?
Людмила. Пьяница он: и ночью и днем пьет; ничего не понимает. Папаша, зачем вы хвалили его? Отдали меня? Кому же я могла верить, как не вам?
Ванюшин. Не то, не то тут. (Испытующе смотрит на дочь. Уверяется в своей догадке, лицо его багровеет; ноздри широко раздуваются, и нахмуриваются брови. Ударяет кулаком по столу.) Людмила, говори правду!
Арина Ивановна (испуганно). Александр Егорович…
Ванюшин. Говори! Не станет он ни с того ни с сего обижать - не такой парень… Все равно узнаю…
Людмила молчит.
Правда, что ли?
Людмила. Я уйду… Нет у вас жалости… Ведь от ваших взглядов да попреков за первого встречного выскочила. Вас же хотела облегчить, от себя избавить. Ах, да что говорить!.. (Хочет идти.)
Арина Ивановна. Людмилочка, куда ты? Что ты с дочерью-то делаешь, Александр Егорович?
Ванюшин. Постой… Живи пока. Только на глаза мне реже показывайся. Опозорила, осрамила старика! Старуха, до какого сраму мы с тобой дожили. Неделю тому назад дочку обвенчали, а она - на тебе! Детки, детки! (Схватывается руками за голову.) Этого ли я ждал от вас? За людьми лез, дураков слушал - учил… научил на свою голову. Да еще говорит, во мне жалости нет! Да кабы я знал, что ты такая, кухаркой бы сделал, а замуж не выдал, не опозорил бы себя. Как я теперь по улице-то пойду, на людей смотреть буду? Как мне теперь на людей-то смотреть? Скажи мне!
Людмила. Уйду я, да и все… куда глаза глядят уйду…
Ванюшин. Не дело… Слушай! В гости ко мне ты приехала… и сиди, на улицу не показывайся, а там, может быть, как-нибудь… Не ждал я, Людмила, от тебя, не ждал. (Сдерживая навертывающиеся на глаза слезы, выходит из столовой в переднюю.)
Арина Ивановна. Клавдинька, пойдем за ним. Уж больно он расстроился. Одна-то я боюсь.
Клавдия. Пойдемте.
Уходят за Ванюшиным.
Людмила чувствует себя лучше: самое страшное, чего она так боялась, прошло. Она берет чемодан и ищет в нем зеркало. Входит Авдотья.
Авдотья. Ничего… Это ли бывает… Снимайте шубку-то. То ли еще бывает. Обойдется. Я виды-то видала. (Помогает Людмиле раздеться.) Опять в девичьей комнате с Леночкой поживете. Раньше двенадцати она у нас после вас и не встает… барышню разыгрывает.
Входит Щеткин. Сначала не видит Людмилы и обращается к Авдотье. Он в меховом пальто и шапке.
Щеткин. Папаша дома, что ли? Нигде не найдешь. (Видит Людмилу.) Людмила Александровна! Вы здесь?
Людмила. Да, здесь.
Щеткин. Не верю глазам.
Людмила. Поверьте.
Авдотья с шубой Людмилы выходит в переднюю и больше не возвращается.
(Осматривается и видит, что никого в комнате нет.) Спасибо вам!
