— Носим, носим, для чего — не знаю. Увезти нельзя, только носим, кладем. Для удовольствия Вадима, наверно.

Но таково было распоряжение академика Рындина, который надеялся все же найти способ защиты инфрарадия от космического излучения.

Мысли об инфрарадии не давали Гале покоя. Ее заинтересовал один любопытный вопрос, связанный с этим удивительным элементом.

Инфрарадии сильно обжег ей ногу. В его силе и активности девушка убедилась на самой себе. Но ведь она подвергалась действию инфрарадия очень недолго. А как же то чудовище и его детеныши? Ведь они постоянно жили в пещере, предельно насыщенной излучениями инфрарадия. И он на них не действовал. Почему? Чудовище не только не страдало от излучений, но даже, как казалось Гале, не замечало их. Иначе разве выбрало бы оно эту пещеру для своей берлоги? А его детеныши? Допустим, что инфрарадии не влиял на взрослое чудовище потому, что на нем был толстый панцырь: кто его знает, может быть панцырь задерживал излучение лучше свинца. Но на детенышах панцыря еще не было. Почему же инфрарадии не влиял и на них?..

Галя поделилась своими мыслями с Ван Луном и Соколом.

— Думаю, животные приспособились, — ответил первый. — На Земле тоже так, вспомните. Тигр боится воды, бобр не может жить без воды, например.

— Так то тигр, а то бобр, — возразила Галя. — Совсем разные животные.

— Напомню: оба млекопитающие! Можно другой пример. Бурый медведь живет в лесу, белый — в воде. Оба медведи. Приспособились к условиям.

Девушка не была удовлетворена этим ответом. Конечно, условия значат много, это правильно. Но действие инфрарадия, который, как огонь, обжигает кожу, — какие уж тут условия!

Между тем Сокол горячо поддержал Ван Луна:

— Мне кажется, вы правы, Ван. Закон приспособления, отбора действует везде, и здесь, на Венере, тоже. Только, Галиночка, это нельзя понимать, как, скажем, привычку. Мол, попало какое-то животное в особые условия, в новую для него обстановку, — и приспособилось. Это звучало бы слишком наивно. В новых, непривычных, условиях животное чаще всего просто погибает, не успев привыкнуть и приспособиться. Приспособление к условиям жизни — дело очень длительного времени, многих поколений. Из рода в род большинство животных не выдерживало каких-то условий, погибало. Оставались в живых лишь наиболее крепкие отдельные экземпляры. Они давали потомство — и из него тоже вымирало большинство. Так продолжалось тысячи и миллионы лет. И в результате жестокого отбора оставались только те животные, те виды, которые приспособились к трудным условиям. И эти оставшиеся, приспособленные, чувствуют себя в таких условиях, в которых умирали миллиарды их предков, очень хорошо.

— Чего доброго, вы скажете еще, что этим усатым чудовищам было даже приятно в инфрарадиевой пещере? — недоверчиво спросила Галя.

— Убежден, что и удобно и приятно, если к ним можно применять такие слова, — подтвердил вполне серьезно Сокол. — И даже больше. Возможно, эти животные на современной стадии развития даже нуждаются в том, чтобы тепло, излучаемое инфрарадием, постоянно подогревало их или их детенышей. А если бы принудительно перевести их в другую пещеру, без инфрарадия, без дополнительного отопления — может быть, эти животные, а особенно их детеныши, не выдержали бы новых для них условий и погибли.

— Одному хорошо, другому плохо, — глубокомысленно сформулировал короткий вывод Ван Лун.

Гале Рыжко оставалось только принять это объяснение: иного не было. Да и Николай Петрович тоже согласился с рассуждениями Сокола, хотя и добродушно рассмеялся, когда Ван Лун неожиданно начал с недовольным видом развивать только что сделанный им вывод:

— Одному хорошо — это Вадиму рассуждать. Другому плохо — это мне заниматься здесь животными.

— Но почему, Ван? Разве вы не занимаетесь крупной охотой? Например, в пещере, под землей?

— Охотой? Такому слову обидно на Венере, скажу. Где интересные, красивые бронтозавры, игуанодоны, которых мне обещал Вадим? Где настоящие теплокровные животные, на которых приятно охотиться?

— Ну, мне кажется, что бронтозавров и игуанодонов трудно было бы назвать красивыми, Ван, — насмешливо возразил Сокол. — К тому же их никак нельзя считать теплокровными.

— Все равно, — настаивал Ван Лун, — они похожи на настоящих животных. Почему обманули, Вадим? Вижу на Венере только всяких насекомых, пауков и червяков. Очень нехорошая фауна! Если бы знал раньше…

— То не полетели бы, Ван? Остались на Земле?

— Нет, такого не скажу. Но я взял бы с собой химические порошки или жидкости для ваших насекомых. На них, позволю себе заметить, жалко тратить честные пули. Да!

— Но, товарищ Ван, разве не пригодились ваши пули там, в пещере? — вставила Галя Рыжко. — Разве то чудовище не страшнее тигра или какого-нибудь другого крупного хищника?

Ван Лун пренебрежительно махнул рукой:

— Девушка не может понять красоты охоты! Сравнивает: благородный тигр, полосатая молния, — и неуклюжая тварь, которая ползает на брюхе. Охотнику стыдно слышать такие слова. Тигр — красавец; тварь в пещере — мохнатая гадость с кривыми лапами. Охотнику Ван Луну очень неприятно…

Тем не менее, дисциплинированный Ван Лун аккуратно выполнял относившиеся к нему распоряжения Рындина и добросовестно собирал коллекции насекомых — представителей своеобразной фауны Венеры, хотя и выразительно морщился каждый раз, когда демонстрировал товарищам новые образцы.

Впрочем, не менее интересной и ценной была третья коллекция, которую старательно собирал Вадим Сокол, — минералогические образцы пород, щедро представленных в ущелье, где лежал астроплан. Он охотно объяснял Гале:

— Право, мне повезло! Даже не нужно искать и отправляться в разведку. Наше ущелье само по себе представляет огромное собрание всевозможных минералов… Николай Петрович прав как всегда. Ведь он сразу, после первой вылазки, сделал вывод, что это ущелье возникло в результате какой-то сильнейшей сейсмической катастрофы. Слои коры Венеры сместились, будто кто-то специально для нас ножом взрезал их. Как в музее — подходи и изучай строение коры! А помните, как он точнейшим образом определил с первого взгляда направление пород-спутников ультразолота? Я, опытный геолог, мог только удивиться. Нет, у Николая Петровича положительно есть какая-то особая интуиция, помогающая ему разбираться в сложных вопросах быстрее нас. Изумительная голова!

Галя и сама давно уже убедилась в этом. Она всегда как зачарованная слушала рассказы и объяснения академика. Для нее Николай Петрович был чем-то вроде доброго, ласкового волшебника, который раскрывал перед нею неисчерпаемые богатства науки, показывал пути решения самых сложных и запутанных задач и загадок, то и дело встававших перед путешественниками. Любое явление, любое событие Николай Петрович умел поставить на нужное, как бы предназначенное ему место в цепи других явлений и событий. И получалось, что во всем этом не было ничего загадочного или таинственного, что решительно все было связано с предыдущими явлениями и фактами, обусловливалось ими — и даже просто не могло не случиться! Надо только понять, учесть, взвесить. А тогда предвидеть, быть готовым к дальнейшему, хотя бы оно и сулило новые и новые неожиданности. Это правило, этот лозунг академика Рындина нигде не мог быть более важным, более действенным и правильным, чем в условиях их жизни на неведомой планете.

— А чтобы быть ко всему готовым, нужно стремиться каждую минуту пополнять свои знания, ничего не пропускать, все учитывать и научно анализировать, — подчеркивал Николай Петрович.

…Еще несколько дней назад академик Рындин сказал после ужина, когда путешественники, по заведенному обычаю, обменивались перед сном мыслями и впечатлениями:

— У нас, друзья мои, как мне кажется, есть теперь все основания предполагать, что ультразолото находится где-то совсем близко. Образцы пород-спутников, а особенно те, которые Вадим принес сегодня, — все эти образцы, начиная с добытого в день стычки с клювастым пауком, свидетельствуют о близости ультразолота. Нет худа без добра! Мы не раз горевали, что судьба забросила нас в это дикое ущелье с его скалами и обрывами. А между тем именно здесь нам легче всего отыскать ультразолото, так как природа приготовила тут глубокие срезы пород, не так ли, Вадим? Помните детскую сказку о том, как колобок закатился за сундучок, лежит и посмеивается: я тут, я близко, а ну, отыщите меня!.. Вот и наше ультразолото сейчас прячется от нас вроде этого самого колобка. На вашем месте, Вадим, я не позволил бы даже ультразолоту смеяться над нами, а побыстрее нашел бы его!..