— Понимаешь, господин... слишком многое надо рассказать, и все разом, и все важное. Можно, я тебя сначала спрошу?
— Попробуй, — нехотя согласился Иллари.
— Зачем, почему этой дорогой, да еще так срочно? Есть ведь и другой путь, и притом гораздо безопаснее. Почему здесь, так близко от Джетевена? Все знают, что это не та дорога, по которой часто возвращаются назад.
— Нет уж, сначала ты мне объясни, — запротестовал Иллари. — Сначала ты отказываешься со мной идти, а потом тащиться следом, хотя вдвоем и проще, и безопаснее?
— Не безопасней, — покачал головой джет. — Совсем наоборот.
— Так отпустил бы меня одного, и все, — Иллари не мог так, сразу, разозлиться на своего спасителя, но начинал понемногу закипать. — Раз уж вместе опасно, одному легче.
— Не легче, — вновь возразил джет.
— Это как? — немного растерялся Иллари.
— Не могу выбрать из двух зол, господин, — вздохнул джет. — Понимаешь, оба хуже. Один ты здесь вообще не пройдешь, не то, что живым остаться. Ты и сюда добрался чудом. А со мной пройдешь. Зато один ты не привлекаешь внимания, а вдвоем мы сверкаем, как два священных ожерелья, и на нас непременно нападут и изловят.
— Ну, и что? — не понял Иллари.
— Ну, и все, — резко ответил джет. — Это не императорские гвардейцы, дурни пустоголовые. От этих людей я тебе не защита. Ведь охотятся они за мной, а не за тобой. Тебя одного они, может, и отпустят. Вот и выходит, что без меня ты в этих краях не в безопасности, а со мной — в опасности. Так что лучше всего, чтобы ты шел сам по себе, а я — где-то там. Хотя лучше бы, конечно, вообще не ходить. Боюсь.
Вновь Иллари слышал от джета, что тот чего-то боится, хотя и сказано было на сей раз вполне обыденным тоном. Но Иллари вспомнил маску страха на лице джета в ночь их прощания — и поверил мальчишке безоговорочно.
— Ну, со мной все ясно. А с тобой?
— А со мной — тем более. Если я один, меня могут не заметить, но уж если заметят... — джет вздрогнул. — А если я с тобой, заметят наверняка, но у меня есть... ну, не то, чтобы надежда, но хоть тень надежды. И было бы больше, если бы...
— Если бы — что?
— Неважно, — неохотно ответил джет. — Лишнего сболтнул. Если бы у меня было время. Хотя бы узнать наверняка, так и того не успел.
— Тебе, значит, не всякий господин годится? — полувопросительно заметил Иллари.
— Не всякий, — кивнул джет. — Я ведь сразу говорил. Жить хочу. Ты храбрый человек, и ты... я... словом, будь все иначе, ни за что бы я не пошел в сторону Джетевена. Ни-ни.
— Тебя туда совсем не тянет? — задал Иллари намеренно провокационный вопрос.
Джет не учуял ловушки: слишком уж много всего случилось за день, чтобы у него хватило сил оставаться настороже.
— Тянет, — ответил он очень тихо. Голова его чуть запрокинулась, веки примкнулись в попытке скрыть набежавшие слезы. Иллари даже испугался. И тут он увидел какие-то смутные образы, причем увидел не глазами. Неизвестно, чем. Просто увидел. И еще он вспомнил, что и раньше видел нечто подобное, и всегда в присутствии джета. И еще он вспомнил, что всегда тут же забывал увиденное.
— Ах, ты, маленький мерзавец! — удивленно воскликнул Иллари с добродушной угрозой в голосе. Джет открыл глаза, еще полные невольных слез, и виновато улыбнулся.
— Теперь я понимаю, как тебе удавалось удержать меня от расспросов, — без тени сомнения заключил Иллари. — Праведные солнца! Впервые в жизни вижу, чтоб человек мог передавать мысли. А может, и мои читать? И он еще говорит о какой-то опасности! Да будь у меня такой дар, я бы забот не знал. Просто внушил бы своим врагам, что у них понос, и все хлопоты.
— С врагами у тебя бы ничего не вышло, — возразил джет.
— Почему? — Заинтересовался Иллари: внезапно открывшаяся перед ним возможность отправлять неприятельские войска со спущенными штанами под кусты была слишком приятной, чтоб отказываться от нее просто так, за здорово живешь.
— А с врагами не получается. Тем более с посторонними. Понимаешь, это проходит только с людьми... — джет замялся. — Ну, вот если ты любишь кого-то... или доверяешь... уважаешь... или вообще...
Смущение джета приятно позабавило Иллари. Всегда отрадно слушать, как человек косвенно признается тебе в наилучшем к тебе отношении.
— Вот тогда можно передавать... и слышать тоже... видеть... понимаешь, это очень все неприятно. Понимаешь, постороннего человека принуждать и подслушивать не особенно стыдно, но невозможно. А если кого-то... к тому ты... кого ты... в общем, не постороннего... это стыдно и противно. Все равно, как делать что-то такое исподтишка... ну, ты понимаешь, какое.
— Понимаю, — заверил его Иллари. — И перестань взывать к моему пониманию через два слова на третье.
— Постараюсь, — без улыбки пообещал джет. Он боялся поднять взгляд на Иллари. Некоторое время он молчал, потом выпалил: — Я бы никогда не делал этого, господин. Никогда! Честное слово. Просто для тебя так безопаснее.
— По-моему, ты спятил на моей безопасности, — предположил Иллари.
— По-моему, нет, — со своей обычной детской серьезностью возразил джет.
— Да что для меня такого опасного, если я что-то и узнаю? — возразил Иллари.
— Это долго рассказывать.
— Ничего, рассказывай. Все равно до утра мы никуда не пойдем, а спать пока неохота.
Джет начал рассказывать. Теперь, когда он не должен был скрывать свой дар, этот самый дар разыгрался не на шутку. В результате Иллари слышал не только джета, хотя и не ушами, и видел не только то, что вокруг, хотя и не глазами, причем разные детали увиденного и сотворялись по-разному. То, чего джет не помнил отчетливо, и Иллари не мог увидеть иначе, как размытым пятном неопределенного цвета. А то, чего Иллари никогда воочию не видел во плоти и воссоздавал по видению джета, и выглядело созданным. Зрелище немного сумасшедшее. Горы, синие и белые, нарисованы мощными мазками прямо на настоящем небе, на их нарисованных отрогах шумят живые и нарисованные деревья, и среди них бродят вперемежку живые, игрушечные и туманные звери, ступая по цветам, вышитым на траве. А внизу, в горной котловине — настоящий ветер подымает на озере стеклянную рябь, и чьи-то почти невидимые руки играют теплым песком. А чуть поодаль из бумажных домов выходят живые джеты с живыми лицами и облачными руками — иногда, впрочем, наоборот. А иногда вообще непонятно, как может полупрозрачное нечто нести на себе тяжесть настоящей одежды. То, что Иллари принял за татуировку, внезапно оказалось бабочкой; она вспорхнула со смуглого плеча и улетела. Улетела к Деревьям. Иллари невольно задержал дыхание: деревья цвели. Нежная плоть лепестка туманно-прозрачная, как розовые и бледно-синие облака, но причуды памяти джета тут не при чем, она такая и есть. Зато прожилки, несущие сок... Иллари только дважды в жизни видел золото, но мягкий его блеск, несравнимый с суровой красотой бронзы, тихое веселье его сияния он запомнил навсегда. Вот так и выглядят прожилки. Словно по ним радостно струится расплавленное золото. Словно гроздь солнечный лучей обнимает и пронизывает кусочки облаков. И запах... ну, тут уже никаких сомнений. Так пахнет талисман джета. Удивительный аромат. Его мерцание просветляет мысли и проясняет чувства, и ничего, ничего, ничего на свете не может быть лучше и прекрасней. И я никогда, никогда его не забуду...
— Еще бы, — подтвердил Иллари. — Такое не забудешь.
— Эти деревья и сделали Джетевен Джетевеном, — тихо произнес джет, не в силах оторваться от мысленного созерцания.
...Когда-то мастера самых разных искусств и ремесел просто приходили в долину: те, кто там побывал, утверждали, что нигде больше так хорошо не думается и не работается. И они говорили сущую правду. Что-то было такое в самом воздухе затерянной долины, что освежало душу и укрепляло ее, отчего зрение и слух становились ясными и веселыми, а руки — умными и уверенными. Постепенно лучшие искусники Иматравы начали селиться в Джетевене, а потом и рождаться там. Воздух долины золотил кожу пришельцев и делал лиловыми глаза здешних уроженцев. Их стало легко отличить в любой толпе, и лиловая глубина под густыми ресницами становилась чем-то вроде знака цеха или гильдии, только означала она не профессию, а качество овладения ею, невероятный уровень мастерства. Правда, тем, кто слишком долго прожил под сенью деревьев Джетевена, отчего-то приходилось трудновато, когда они возвращались в обычный мир, а уроженцы долины и вообще чувствовали какую-то тяжесть в мыслях и на душе, покидая родные места. Но особенного внимания на такие мелочи никто не обращал. Словом, все шло замечательно, мастерство джетов и слава их мастерства росли день ото дня — и так до тех пор, пока джетов не начали попросту резать на улицах.
