- Это странно, потому что парень утверждает, что это ты во всем виноват…, - прошипел куратор, заставляя душу испуганно сжаться.
- Я ничего не знаю, - снова повторил я, но уже более уверенно.
Плевать, что он мне не верит, но пока я не скажу хоть что-то, то ничего не будет. Сэм не скажет, кто его бил, может намекнуть, но прямо не скажет, иначе быстро станет известно, за что он получил по морде.
- Джастин, это очень неосмотрительно с твоей стороны, - покачал головой Стоун и отпустил мои волосы, пропустив тугие пряди сквозь пальцы, - Я, рано или поздно, узнаю, как ты причастен к этой истории… То, что не ты бил Найта, я уверен. Он тебя сильнее. Тогда кто? А, Джастин?
- Не знаю, - уперся я.
- А я догадываюсь, - Николас улыбнулся и сел в свое кресло, моментально утопая в его мягкой спинке, - Кирст, верно? – Стоун внимательно смотрел мне в глаза, отслеживая каждую эмоцию, а я не ровня ему, чтобы скрыть от его глаз все. Мужчина заметил страх, промелькнувший в них, и оскалился, - вот видишь, как все просто.
- Почему вы так решили? – решил я все попытаться исправить ситуацию.
- Потому что он единственный, с кем ты тесно общаешься, - охотно пояснил Стоун, - ну, что вызовем твоего друга на ковер? Мне же надо решить наказывать его одного или вас обоих, - безразлично пожал он плечами.
- Мэтью не виноват! - огрызнулся я, зверя от безысходности складывающейся ситуации.
- Да-а-а? – брови Николаса взлетели вверх в притворном удивлении, - знаешь, а я тебе не верю, - заключил он.
- Это не он, - попытки оправдать друга звучали жалко, но я не знал, что сказать, чтобы куратор поверил.
- Можешь дальше не стараться, - ухмыльнулся Стоун, - твои глаза и выражение лица выдали с головой.
- Не наказывайте Мэтью, это, действительно, все из-за меня, - я опустил голову, пряча глаза полные страха от куратора.
Отлично понимал, что меня ждет, но я уже дважды прошел через это, пройду и еще раз, а Мэт - он и так сделал для меня слишком много, чтобы еще и быть высеченным из-за того, что я сам не могу за себя постоять.
- Готов получить наказание и за друга? – прищурившись, спросил Стоун.
- Готов, - я совсем сник, все же Николас это не тот противник, которого я могу переиграть.
- Почему, Джастин? – голос куратора стал совсем ледяным, казалось, что даже температура в комнате упала на несколько градусов.
Я держал голову низко опущенной, боялся даже взглянуть на мужчину, сидящего напротив. Николас встал и через одно мгновение оказался возле меня, снова хватая за хвост и задирая мою голову. Его устраивал только разговор глаза в глаза.
- Почему, Джастин? – рыкнул он мне в лицо, - Может, у вас с Кирстом нечто большее, чем дружба?
Такой злобы на лице куратора я не видел никогда. Стоун всегда казался холодным, безразличным и бездушным человеком. Эта маска вселенского пофигизма была на нем даже когда в руке он держал плеть, что ласкала спины провинившихся. Почему же он сейчас в таком бешенстве? Я замер, не зная, как вести себя с таким Стоуном. Он внушал страх, дикий животный страх.
- Нет, мы только друзья, - с трудом смог ответить я.
Вся моя интуиция кричала о том, что стоит мне только дать возможность предположить, что с Мэтью нас связывает нечто большее, и нам обоим не поздоровится.
- Встань! – скомандовал Николас, и я подскочил со стула, едва не запутавшись в ногах, которые позорно тряслись, - разденься до пояса, - уже более спокойным тоном.
Но мне стало только хуже. Дрожал я теперь каждой клеточкой организма. Пальцы одеревенели, и я никак не мог справиться с крупными синими пуговицами на пиджаке. Стоун тихо стоял за моей спиной, дыхание мужчины было тяжелым, но вскоре я перестал слышать и это. В ушах бешеным ритмом стучало сердце, кровь прилила к лицу, отчего щеки горели. Сам дышал через раз, делая рваные глубокие вдохи, от которых болели легкие, воздуха катастрофически не хватало, сознание туманилось и плыло. Я полностью сосредоточился на проклятых пуговицах, потому что знал, если я сам не выполню приказ куратора, то будет только хуже. С тяжелой рукой мужчины я тоже был знаком.
Наконец, последняя пуговица поддалась скрюченным пальцам, я аккуратно снял рубашку с плеч, положил ее на стул рядом с пиджаком и галстуком. На последнем было дикое желание повеситься, я боялся не сколько боли, сколько этого чувства мерзкого унижения. Кажется, что каждый удар, ожогом ложащийся на белую нежную кожу, вбивает тебя в вонючую коричневую жижу, которая забивается в рот, мешает дышать, из которой не так легко подняться, как это кажется. Я вздрогнул от прохладного воздуха, что вмиг заключил меня в свои объятия. Поворачиваться не рискнул, не хотел встречаться взглядом с моим мучителем. Тонкие полоски шрамов после последней порки до сих пор не зажили, а теперь на них лягут новые. Не хочу. В глазах появились слезы, но пролиться даже одной единственной слезинке я не мог позволить. Только не здесь, только не при нем. Может, позже, когда я буду один валяться на своей кровати, не в силах от горячей боли пошевелить даже пальцем и лишний раз вдохнуть глубже, но только не здесь и не сейчас.
- Подойди к подоконнику и обопрись руками, - голос с нотками металла, словно первый удар, так же болезненно ложится на расходившиеся нервы.
Делаю, как велит Стоун. Сжимаю подоконник настолько сильно, что края впиваются в кожу рук, оставляя на ней красные полосы, заранее закусываю губу, чтобы не заорать. Николас не любит лишний шум. Считаю каждый удар сердца, хочу сосредоточиться на его ритме, чтобы отвлечься от реальности, но это не помогает. Слышу каждый шаг за спиной, звук выдвигаемого ящика, какой-то шорох и снова шаги. Зажмуриваю глаза, ожидая первого удара. Страшно. Но вместо плети на голой коже чувствую чужие теплые ладони. Николас проводит по всей спине от шеи до ремня брюк, поднимается вверх, снова спускается вниз. От его рук кожа горит, я согреваюсь этим странным теплом, но не шевелюсь, не понимаю, зачем он это делает. Ладони исчезают, а куратор с грустным вздохом проводит пальцем по одной из тонких розовых полосок, рубцом выделяющейся на гладкой коже спины. Перекидывает мои волосы через плечо, теперь они растекаются по груди, щекоча сосок. Дергаюсь, слишком странные ощущения вызывает эта щекотка.
- Тихо, - шепчет Стоун, а я опять жду жгучей боли.
Но ее вновь нет. Чувствую, как основания шеи касается чужое горячее дыхание, как мокрый острый кончик языка начинает выписывать на коже замысловатые узоры. Ноги подкашиваются, держусь еще крепче, чтобы не свалиться под ноги мужчине. Все тело трепещет. Он продолжает целовать спину, позвоночник, чувствительное местечко между лопаток. К языку присоединяются губы. После ночи, в которую я впервые познал ласки мужчины и узнал, как восхитительно это может быть, тело реагирует на такую невинную ласку слишком бурно. Ему тоже понравилось, ему хочется еще, в брюках становится тесно. Хочется скрыть от Стоуна то, что я возбужден, но тело сковало льдом, не могу пошевелиться. Это странное чувство, когда ты застрял во льдах, но внутри тебя извергается вулкан, а лава горячими потоками сжигает все на своем пути. От здравого смысла, от стеснения, от мыслей о том, что вся ситуация в корне неправильна, остается только серый пепел, который уносится внезапно сильным порывом ветра. И вот я уже зажмуриваю глаза в блаженстве, отталкиваюсь от подоконника, чтобы быть подхваченным сильными руками Стоуна. Они перемещаются на живот, гладят, слега пощипывают, губы дерзко ласкают шею, оставляя засосы. Дыхание куратора сбилось, он прижимает меня к себе, чувствую, насколько сильно он возбужден. Жар его твердой плоти ощущаю даже через ткань одежды, хочу поцеловать его в губы. Хочу узнать, какой его поцелуй на вкус. Дергаюсь и поворачиваюсь лицом. Сталь в глазах Стоуна расплавилась и плескается там, грозя перелиться через край. Впервые обращаю внимание на то, насколько же он на самом деле красив. Суровое, жесткое лицо, темно-русые волосы, стильно подстрижены, твердое надежное тело, к которому хочется прижаться еще ближе, которое хочется впустить в себя. Тянусь к его губам, целую, но Николас не отвечает на поцелуй, из моего рта вырывается разочарованный скулеж. От злости прихватываю его за губу и чувствую, как сильные руки отдирает меня от столь желанного тела.
