– Это Надин, моя племянница, выпускница пансиона благородных девиц. Познакомься, Надин, с моей давней приятельницей Домной Гавриловной и ее подопечной Софи.

Надежда и впрямь оказалась девушкой доброжелательной и не спесивой. Скоро, приобняв Софью за талию, она увела ее из круга пожилых дам и спросила:

– Наверное, вы немного смущены, Софи, потому что мало кого здесь знаете?

– Да, я чувствую некоторую неловкость, потому что многие дамы и барышни смотрят на меня свысока и стараются обходить стороной.

– О, не обращайте внимания на этих провинциальных помпадурок, – усмехнулась Надежда. – Они либо завидуют вашей красоте и изяществу, либо мнят себя принцессами только потому, что какой-нибудь их дедушка прапорщик или коллежский асессор успел прилепить себе дворянское звание.

– Но вы ведь, наверное, знаете, Надин, какие у них основания так ко мне относиться. Мое происхождение… нет, я его не стыжусь, но для многих оно неприемлемо, и потому…

– А мне вы нравитесь гораздо больше, чем все эти надутые жеманницы, и потому я беру вас под свое покровительство.

Скоро благодаря Надежде Софья была осведомлена о наиболее значительных гостях. Девушки прохаживались по залу, и племянница хозяев, кивая то в одну, то в другую сторону, поясняла своей новой подруге, с которой быстро перешла на «ты»:

– Вон там, возле окна, тот господин в пенсне и черном фраке – университетский профессор словесности Рижский, беседует с надворным советником Герсевановым. Жаль, что не смог приехать Василий Назарович Каразин – основатель нашего Харьковского университета, ученейший и приятнейший человек. А та дородная дама – вдова генерала Килдяшева; характер у нее прескверный, но приходится ей кланяться, поскольку с ее мнением здесь считаются. Ну а тот представительный мужчина с лентой и орденом – его превосходительство губернатор Иван Иванович Бахтин, человек тоже весьма ученый, пишет стихи и эпиграммы. Отличается редкой неподкупностью, взяток не берет, но… – тут она понизила голос, – хм, находятся ловкачи, которые ухитряются проигрывать изрядные суммы его супруге – большой любительнице игры в бостон. А вон там, у стены, в креслах – полковник Андрей Федорович Квитка, наш губернский предводитель дворянства. Рядом – его жена Елизавета Николаевна. Она не танцует, так как недавно оправилась после родов, но мужу танцевать не запрещает.

Помня тетушкины наставления о необходимости быть признанной предводителем дворянства, Софья внимательно пригляделась к Андрею Федоровичу, который показался ей весьма солидным и даже пожилым человеком, хотя ему едва исполнилось сорок лет. Выражение его лица было приятным, без надменности, и это немного успокоило Софью.

– А вон там, – показала Надежда в ту сторону, где мелькали офицерские мундиры, – наши главные танцоры. Правда, пока они заняты разговорами о политике и войне, но, как только начнутся танцы, сейчас же разлетятся по залу. Тебя, я думаю, пригласят одной из первых, на зависть всем твоим недоброжелательницам.

– Но я ни с кем не хочу танцевать, кроме моего жениха, а он сейчас в отъезде. Да и тетушка посоветовала станцевать лишь пару-тройку танцев с почтенными людьми.

– Подумаешь, какие строгости! – фыркнула Надежда. – У меня тоже есть жених, но ни он, ни кто-либо из моих родных не запрещает мне танцевать с другими кавалерами.

– Но мое положение более уязвимо, чем твое, и потому я должна быть вдвое осторожнее.

– Не думаю, что танцами ты испортишь себе репутацию. А, кстати, кто он, твой жених?

– Юрий Горецкий, дворянин, отставной поручик, сейчас живет в своем имении под Киевом. А твой жених кто? И где он сейчас?

– Он задерживается, потому что встречает своего друга, но непременно приедет на бал, и я вас с ним познакомлю. Его зовут Валериан Ружич, он ротмистр гусарского полка.

– Ружич? – обрадовалась Софья. – Так я с ним познакомилась три дня назад! И, кстати, познакомил нас Юрий, они с Ружичем когда-то вместе служили.

– Вот славное совпадение! – воскликнула Надежда и оживленно завертела головой по сторонам. – Сейчас заиграют мазурку. А наши ахтырцы тут как тут!

Софья оглянулась и в конце зала с неудовольствием заметила среди других гусар Заборского и Цинбалова.

Оркестр грянул мазурку, и к Надежде тут же подлетел, звякнув шпорами, молодцеватый поручик. Другой офицер направился к Софье, но она, упредив его маневр, быстро ретировалась к уголку пожилых дам и уселась на диванчике подле Домны Гавриловны.

– Молодец, что не спешишь вертеть хвостом и отбивать дробь каблуками, – одобрила ее тетушка. – Не беда, если лишний раз не попляшешь, зато потом это тебе окупится сторицей.

Станцевав мазурку и котильон, к Софье подошла слегка запыхавшаяся Надежда и торопливо спросила:

– Ты умеешь играть на фортепьяно и петь?

– Играть умею, но одновременно играть и петь у меня плохо получается.

Дома Софья иногда пела, аккомпанируя себе на пианино, но выступать на глазах у взыскательной публики она бы пока не решилась, а потому заранее готова была отказаться от подобного предложения Надежды. Однако новая подруга не унималась:

– Ничего, петь буду я, а ты мне аккомпанировать. Сумеешь сыграть по нотам модный романс? Тебе ведь надо показать себя здешнему обществу!

Софье тоже не хотелось долго оставаться незаметной, и она, испросив разрешения у тетушки, собралась с духом и пошла вслед за Надеждой к фортепиано.

Гости полковника Ковалевского, осведомленные о музыкальных талантах его племянницы, уже собрались вокруг инструмента и требовали усладить их слух французским романсом «Юный трубадур». Надежда, потупив взор, сделала легкий реверанс, а затем объявила:

– Господа, я, право, смущена, но если вы так цените мои скромные способности, то я спою вам «Jeune troubadour»… – Тут она слегка подтолкнула вперед Софью и добавила: – А аккомпанировать мне будет моя новая подруга мадемуазель Софи, племянница Домны Гавриловны Чепурной.

Усаживаясь за фортепиано, Софья чувствовала себя под обстрелом любопытных взглядов, но решила ни на кого не обращать внимания, полностью сосредоточившись на игре. Уроки музыки ей когда-то давала опытная учительница музыки, нанятая отцом; но и после смерти отца и отъезда мадам Гранже Софья продолжала каждый день играть на пианино в доме тетушки, которая и сама в молодости была неплохой музыкантшей. И сейчас, впервые выступив перед столь придирчивой публикой, Софья продемонстрировала вполне основательное мастерство, аккомпанируя пению Надежды, у которой, несмотря на хрупкое сложение, оказался довольно сильный голос, скорее низкий, чем высокий. Гости дружно аплодировали двум юным прелестным музыкантшам, так что Софья, непривычная к такому успеху, покраснела от удовольствия и впервые в жизни ощутила, что ей нравится быть в центре внимания. Среди тех, кто удостоил ее похвал, был и предводитель дворянства Квитка, который тут же уточнил у девушки:

– Значит, вы дочь Ивана Григорьевича Ниловского? Я знал вашего батюшку, это был достойный человек.

И вдруг совсем рядом раздался язвительный голос Заборского:

– А ее матушку вы не знали?

Софья и Андрей Федорович оглянулись на гусара, который стоял, подбоченившись, и насмешливо улыбался.

Неловкость момента поспешила исправить Надежда, с преувеличенным оживлением воскликнувшая:

– Вы уже здесь, Заборский? А почему же Валериан задерживается? Что это за таинственный друг, которого он встречает?

Заборскому ничего не оставалось, как повернуться к собеседнице и ответить:

– Не знаю, мадемуазель Надин, мне этот друг не знаком. Кажется, они с Ружичем вместе учились в кадетском корпусе.

В эту минуту заиграла танцевальная музыка, и Квитка пригласил Софью на вальс. Она с благодарностью улыбнулась Надежде, так ловко оградившей ее от наглых выпадов Заборского.

Вслед за предводителем дворянства Софью пригласил надворный советник Герсеванов, а затем богатый купец Терещенко – родственник Ковалевского. Это означало признание ее губернским высшим обществом, и девушка почувствовала уверенность в своих силах.