— Мать, пижама у меня хорошая.

— Конечно, ты можешь ее погладить. Да и нарядное платье у тебя тоже есть… — Тут настоятельница заколебалась. — Да, но как быть с сумкой для туалетных принадлежностей?

— Может быть, ее сошьет сестра Имельда? А я вместо нее сделаю уборку.

— И когда ты вернешься?

— Я буду в часовне еще до начала утренней мессы.

— Если ты останешься ночевать в гостях, то не захочешь встать так рано, — мягко сказала монахиня.

— Захочу, мать Фрэнсис.

Вечер удался на славу. Девочки долго играли на кухне с Патси в рамми[2], потому что папа и мама ушли через дорогу к доктору Джонсону и миссис Джонсон. Там был праздник в честь крещения новорожденного.

Ева дотошно расспрашивала Патси про приют, и Патси сообщила ей куда больше, чем рассказывала Бенни. Описала, как они воровали еду. После поступления к Хоганам, на свою первую работу, она с трудом удерживалась от того, чтобы не стащить печенье или не сунуть в карман фартука пригоршню сахара.

Когда они легли спать, Бенни с удивлением промолвила:

— Не знаю, почему Патси все это рассказала. Совсем недавно она говорила мне, что люди, оставшиеся без родителей, не любят, когда им задают слишком много вопросов.

— Когда вопросы задаю я, это совсем другое дело, — ответила Ева. — Мы с ней в одной лодке.

— Неправда! — рассердилась Бенни. — У Патси ничего нет. В том ужасном месте ей приходилось работать, выводить гнид и красть. А еще их наказывали, когда они мочились в постель. Она ушла оттуда в пятнадцать лет и поступила к нам. У вас с ней нет ничего общего!

— Дело не в этом. Мы одинаковые. У нее нет родных, и у меня тоже. У нее никогда не было своего дома. А у тебя он есть.

— Так вот почему ты рассказываешь ей больше, чем мне? — Вопросы, которые Патси без стеснения задавала Еве, изумляли Бенни еще сильнее. Ненавидит ли Ева богатых Уэстуордов, которые не захотели взять ее в Большой Дом? Ева сказала, что нет. Они не могли этого сделать, потому что они протестанты, объяснила девочка. Были и другие вещи, о которых Бенни ни за что бы не осмелилась спросить.

— Ты никогда не спрашиваешь, — просто ответила Ева.

— Я боялась тебя обидеть, — пробормотала Бенни.

— На подруг не обижаются.

Бенни и Ева прожили в этом городке всю свою жизнь, но в Нокглене происходили вещи, о которых знала только одна из них.

Бенни не подозревала, что три священника, жившие в пресвитерской[3], каждый вечер играли в «Эрудит». Иногда они звонили в монастырь и спрашивали мать Фрэнсис, как правильно пишется слово «донкихотский», которое сложил отец О'Брайен.

Ева не знала, что мистер Бернс из хозяйственного магазина любит выпить или что у доктора Джонсона вспыльчивый характер. Доктор до хрипоты оспаривал утверждение, что Господь никогда не посылает в мир лишних ртов, которые Он не может прокормить. Доктор Джонсон был уверен, что таких ртов уйма. Особенно в семьях с тринадцатью детьми.

Бенни не знала, что Пегги Пайн — старая подруга матери Фрэнсис, что они дружат с детства и что когда мисс Пайн приходит в монастырь, то называет настоятельницу Банти.

Ева не знала, что за владелицей кондитерской Берди Мак пятнадцать лет ухаживает один мужчина из Баллили, но Берди не может бросить свою старую мать, а переезжать в Нокглен этот мужчина их Баллили не хочет.

После таких откровений жизнь в городке начинала казаться обеим более интересной. Возможно, потому что они узнавали секреты, которыми нельзя было делиться с другими. Девочки имели представление о том, откуда берутся дети, но самое смутное. Знали только, что дети рождаются на свет так же, как котята, однако подробности оставались для них тайной.

— Это как-то связано с тем, что после свадьбы люди вместе ложатся в постель.

— Этого не может случиться, если люди не женаты. А вдруг ты ляжешь с кем-нибудь вроде Десси Бернса? — встревожилась Бенни.

— Нет, для этого нужно пожениться. — Ева не сомневалась в своих словах.

— А как же тогда ребенок попадает внутрь? — Это была тайна.

— Наверное, к этому имеет отношение «маленькая Мария», — задумчиво сказала Бенни.

— Какая маленькая Мария?

— Такой кусочек в середине живота.

— В середине живота? Мать Фрэнсис говорила, что это называется пупок.

— Выходит, я права! — возликовала Бенни. — Если одну и ту же вещь называют по-разному, это значит, что там есть секрет!

Они тщательно упражнялись в соблюдении точности. Если кому-то из девочек велели вернуться к шести часам, это означало, что она должна быть на месте за пять минут до того, как начнут звонить колокола. Как и рассчитывала Ева, это позволило им получить намного больше свободы. Кроме того, они учились не давать воли припадкам истерического смеха на улице.

Подруги прижимались носами к витрине гостиницы Хили. Миссис Хили им не нравилась, она была слишком высокомерной, ходила как королева и смотрела на детей сверху вниз.

Бенни слышала от Патси, что супруги Хили собирались ехать в Дублин искать ребенка, которого они могли бы усыновить, но так и не сделали этого, потому что у мистера Хили были слабые легкие.

— Оно и к лучшему, — неодобрительно сказала Ева. — Кому хотелось бы иметь таких ужасных родителей? — Девочка не знала, что десять лет назад сама едва избежала такой судьбы.

Мистер Хили был намного старше жены. По словам Патси, в городе шептались, что он не может резать горчицу. Ева и Бенни долго пытались понять, что означает это выражение. Горчицу кладут в маленькую баночку и смешивают с водой. Как ее можно резать? И зачем это делать?

Миссис Хили казалась девочкам древней старухой; ей было двадцать семь лет. Замуж она вышла в семнадцать, посвящала все свои силы гостинице, и ей было не до детей.

Вместе они изучали места, в которые никогда не ходили одни. Например, к мясникам Флудам, надеясь увидеть, как убивают животных.

— Вообще-то на самом деле мы этого вовсе не хотим, правда? — испуганно спросила Бенни.

— Нет, но мы могли бы очутиться там в самом начале, убедиться, что при желании это возможно, а потом убежать, — объяснила Ева. Мистер Флуд все равно не пустил бы их к себе во двор, так что вопрос был чисто риторическим.

Они стояли и следили за тем, как приехал итальянец из самой Италии и начал строить свой магазин, который должен был торговать рыбой и чипсами.

— Деевочки, выы буудете прииходить сюдаа кааждый деень и покупаать мою рыыбу? — с надеждой спросил итальянец двух серьезных малышек, высокую и маленькую, которые следили за каждым его шагом.

— Вряд ли нам это позволят, — грустно ответила Ева.

— Почемуу?

— Они скажут, что не стоит швырять деньги на ветер, — сказала Бенни.

— И разговаривать с иностранцами тоже, — поддержала ее Ева.

— Мояя сеестра заамужем за человееком из Дуублина, — объяснил Марио.

— Мы расскажем об этом всем, — серьезно пообещала Ева.

Иногда они ходили к шорнику. Однажды туда приехал на лошади какой-то очень красивый мужчина и спросил, готова ли заказанная им уздечка. Выяснилось, что не готова.

Декко Мур был двоюродным братом Пакси Мура из обувной мастерской. Декко очень извинялся и выглядел так, словно боялся, что его повесят за задержку заказа.

Мужчина быстро развернул лошадь.

— Ладно. Раз так, привезите ее завтра ко мне сами! — крикнул он.

— Непременно привезу, сэр. Спасибо, сэр. Мне очень жаль, сэр. Честное слово, сэр. — Декко Мур говорил, как разоблаченный злодей в кукольном спектакле.

— О боже, кто это был? — изумилась Бенни. Похоже, Декко до смерти рад, что так легко отделался.

— Сам мистер Саймон Уэстуорд, — вытерев пот со лба, ответил Декко.

— Я так и думала, — мрачно сказала Ева.

Иногда они заходили в магазин мужской одежды. Эдди Хоган всегда очень радовался им. Так же, как старый Майк и все, кто был в магазине.