«Это же не мои, на работу мне дали... — проносится мысль. — Ну, больше десяти тысяч не проиграю. Сберегу на еде...»

- Сдавай, что ли! — кричит рыжий.

Костя ставит в банк две тысячи. Дает карту ему и кладет себе.

- Две карточки! На все! — Рыжий машет и словно манит карты волосатым пальцем, на котором желтеет толстый бирюзовый перстень.

Костя протягивает, и рыжий, на лету поймав карты, согнув юс трубочкой, подносит к носу. Начинает потихоньку вытягивать карты, дует на них, теребит пальцами.

- Была, не была - повидалася! — залихватски подговаривает он. — На, бери себе.

Волнуясь, трясущимися пальцами Костя открывает свою карту: семерка! К семерке идет девятка.

- Ха-ха! — вскидывается рыжий.

Костя смотрит на покоробленные карты рыжего, лежащие на столе. Его охватывает особое какое-то волнение. Косте и раньше приходилось изредка играть. В восемнадцатом году, после боев с чехословаками, раненный в руку, он однажды подсел к ребятам, в пять минут проиграл месячное жалование, награду за ранение - 250 рублей. Под дружный смех ребят, сам растерянно ухмыляясь, поставил и проиграл часы и ушел, матерясь.

Но сейчас игра идет по-иному.

«Все равно!» Костя решительно открывает карту.

- Король! Двадцать очков.

Рыжий молча, не показывая, сует свои карты в низ колоды, кладет в банк проигрыш.

«А что если я его выпотрошу? — мелькает у Кости мысль. — Вот будет номер!»

Взрывает гудок. Колеса скрежещут на входной стрелке.

- Должно быть, Семиколодезная! — прислушиваясь, говорит Костя. — Подожди-ка!

Он сгребает горстью бумажки и высовывается из теплушки, держась за косяк.

В двери проносятся семафор, водонапорная башня, строения. На небольшой, плохо освещенной платформе машут руками солдаты, офицеры.

Ни одного казака не видно.

- Давай играть! — злобно кричит рыжий.

- Сейчас иду!

Костя присаживается на колени, выкладывает деньги. Рыжий осторожно берет карту, но, взглянув, уверенно кричит:

- По банку! Давай!

Костя бросает пухлую карту. Тот на лету переворачивает ее, показывает два туза и хватает и деньги и колоду.

- Зажги свечку! — кричит рыжий.

Молодой ординарец не спеша достает стеариновый толстый огарок, чиркает спичкой. Потрескивая, фитиль занимается огнем.

Молодой наклоняет огарок, растопленный стеарин капает на пол.

- Скорей!

Молодой прижимает огарок к полу, давя накапанную остывающую массу.

Уходит к стене, ложится на сено, закутавшись с головой.

- Посмотрим, как вы играете!

- Посмотрим!

Костя, облизывая сохнувшие губы, берет десятку, идет на тысячу. Следит за руками рыжего. Тот держит колоду карт так, что ее не видно в огромных лапах. Толстые пальцы его непрерывно шевелятся.

К десятке идет король.

- Надо брать. Давай!

- На!

Костя начинает тянуть карту, волнуясь. Показывается червонный глазок.

- Жили были дедушка и бабушка, — презрительно говорит рыжий. — Пока ты тянешь, я сказку расскажу! Детей у них не было, а третий - дурак!..

«Что же это я взялся?» вдруг думает Костя, вспоминая военкома Дегтева, красноармейцев на бережку, разговаривавших, как не будет денег.

- И еще жили дедушка и бабушка...

- Перебор! — говорит Костя, открывая девятку.

- Ага!

«Ну, теперь только по мелочи!» решает Костя.

Проигрыш идет за проигрышем.

- Ах, чорт возьми! Да что это за невезение! — шумно выражает Костя досаду.

Рыжий все больше злится на него из-за мелких ставок.

- Балуй! — злобно кричит он на лошадей, то гложущих доски барьера, то затевающих грызню. Кони вздергивают морды, опасливо косятся на рыжего, во влажных больших глазах у них мерцает то красный, то зеленоватый огонь.

Молодой уже спит на тюках сена, завернувшись с головой в попону. В дверь теплушки врывается ночная свежесть. Костя жадно и глубоко дышит, передумывая все наблюдения и впечатления дня. Теперь уже бесспорно, что противник проводит десантную операцию на Кубань, во главе десанта Улагай. А какие силы десанта, кроме 2-й кубанской дивизии, пошедшей грузиться в Феодосию?

- Эх ты, игрок! — злобно издевается рыжий, когда Костя открывает набранные им двадцать одно очко: — На туза так ходишь!

- А я тузам не верю! Ты мне семерку дай!

- Жила ты, а не игрок!

Костя утраивает ставку, проигрывает. Рыжий довольно, скалит желтые крупные зубы.

«Ему нужно ободрать меня, но чтобы все было по правилам. Будто я не вижу его шулерства... — думает Костя. — Но мне и пикнуть сейчас нельзя... Они, белые, и во всем так. Ну, мы вам еще пикнем, так пикнем».

И второй, и третий раз, и еще гудит паровоз, состав с грохотом и шатаясь пролетает полустанки, черные клубы дыма кубарем скатываются по крышам теплушки. Проиграв положенные им десять тысяч рублей, Костя хочет встать.

- Играй, играй! — угрожающе рычит рыжий.

- Давай! — вспыхивает Костя. Проигрывает сразу тысячу, ругается про себя: «Ах я, сволочь!»

- Вот так я люблю! — улыбается рыжий, вытаскивает из кармана пачку сигареток: — На, покури!

- Кто сейчас у вас начальник дивизии? — вдруг спрашивает Костя отвернувшись.

- Мы сами себе дивизия! — высокомерно отвечает рыжий. — Мы военная школа имени его высокопревосходительства генерал-лейтенанта барона Врангеля в Симферополе. Нас сейчас только придали к 4-й пехотной дивизии на это дело.

- Ну, сдавай, что ли! Дай карточку, — перебивает Костя и не видит, как по-новому - настороженно - рассматривает рыжий. Рассматривает, сдает карты и бурчит:

- Нас придали, Алекееевское училище придали. Да все равно, что это за дивизия? Со всеми в три эшелона вместились.

Вновь - под уклон - татакают колеса, трещит, шатается теплушка. Топчутся, бьют копытами кони. Тревожный гудок паровоза хлещет тьму. И Костя и рыжий, а за ними и проснувшийся молодой бросаются к двери.

В глубокой долине, внизу, развертывается стремительный сверкающий поток городских огней. Ближе, под мерцающими фонарями станции, прямо на эшелон строго целится красный глаз семафора.

За железнодорожным полотном начинается окраина города, смутно чернеют дома, редкие огни горят желто и тускло.

Из других теплушек высовываются беспокойные люди.

Вагоны накатываются и гремят буферами и сцеплениями. Пронзительно шипит паровоз, яростно скрежещут тормозные колодки.

Состав останавливается около самого семафора.

- Подождите, я узнаю там, — говорит рыжий, толкая молодого под бок.

Костя замечает этот жест и подмигивание. Сердце его екает: шпик?

Рыжий спрыгивает и бежит вперед вдоль состава.

- Оправиться, что ли? — притворно зевая, говорит Костя и соскакивает на мягкий песок, отходит через канаву в темноту, морщась от боли в ногах. Молодой идет следом.

Красновато-алые вспышки топки паровоза озаряют закапанные мазутом шпалы, ребрастые рельсы, могучие скаты колес.

Доносится глухое ворчание города. И вдруг справа, из плотной солоноватой сырости, летят бурные звуки оркестра.

«В крепости!» думает Костя, замирая и вслушиваясь.

Тар-рам-та-та, тарам-тар-ра-рам!.. — вопят трубы оркестра «встречу». И гулкие барабаны и трескучие звонкие тарелки утверждают:

Да-да-да-да-да!.. А-аах! Да-да!

«Что это такое? Что за части?» Закусив губу, Костя напряженно слушает.

Тар-рам-та-та!.. — всплескивает другой оркестр подальше. Трубы его звенят чище и певучей, и уже не гукает барабан, и еле слышен рассыпающийся звон тарелок.

Внезапно смолкает оркестр.

Тар-там-та-там! — подхватывает в отдаленье еще оркестр, и опять не слышно барабана, и звуки труб прозрачные, чистые и легкие.

«Ну, да! — решает Костя: — Здесь и пехота с барабанами в оркестре и конница - у той барабанов нет. Тут и 1-я кубанская дивизия и 4-я сводная! Значит - парад. А за мной уже слежка. Я почти арестован. Кто же предупредит наших?..»

В памяти ослепительно ярко: там, за городом - море, пролив меж Азовским и Черным морями. Лодка высадила Костю около Восточного маяка, это километрах в двадцати левее города, у песчаной косы Чушки; там пролив шириною всего в пять километров. Но туда не доберешься!.. Прифронтовая полоса!.. Другая коса - Тузла - заканчивается против Керченской крепости, недалеко. Но тут ширина до восьми километров...