К тому же масоны учили, что их адепты могут вызывать духов и оживлять покойников. А Маликульмульк и сам проделывать такие штуки горазд. Кто читал «Почту духов» — тот знает. И натуральный покойник, зловонный выходец из гроба, с лицом, изъеденным червяками, ему не нужен.

И еще — он умеет отдавать должное противнику, тем более противнице. По крайней мере теперь…

Комедии, написанные государыней Екатериной, в восторг его не приводили, но вот то, как она расправилась с «гишпанским полковником графом Калиостро» в своих комедиях «Обманщик» и «Обольщенный», ему в конце концов понравилось. Шарлатан Калифалкжерстон получился именно такой, какой требуется, чтобы публика со смеху животики надорвала.

Сам Иван Андреевич во время великолепных похождений мага и чудодея в столице был еще слишком юн — ему исполнилось одиннадцать лет. Но вот когда комедию «Обманщик» представляли в Эрмитажном театре, ему было уже восемнадцать. Сам он туда не был зван, но пиесу читал. Она была обречена на успех — к некоторой зависти юного сочинителя, полагавшего, будто залог триумфа — лишь императорский титул автора, и с трудом признавшего за комедией достоинства.

Зато «Обманщика» видела Варвара Васильевна, да и не только на сцене — она самого графа Калиостро знавала. Тогда она только-только стала княгиней Голицыной и много слыхала о всех похождениях графа от Светлейшего, своего дядюшки. А тот от скуки привечал мага и чудодея. Другой вопрос — что из этого получилось…

— Графа я помню, — сказала, улыбнувшись, княгиня. — Много начудесил.

— Точно ли он был хорошим врачом? Или просто умел всех ввести в заблуждение? — спросил Гриндель.

— Лечить умел, это верно. Тогда у нас в итальянской опере был певец Локателли, и стал он терять голос. Сперва смешно, когда вдруг то захрипит, то петуха пустит, потом стал совсем жалок. Граф его исцелил. Потом у князя Гагарина умиравшего сына исцелил, от тысячи золотых империалов в награду отказался. Тут, правда, ходил слух, будто младенца подменили. А тогда лейб-медиком при государыне был англичанин Роджерсон. И он стал против графа интриговать. Тогда граф вызвал его на дуэль, но так вызвал, что весь двор насмешил. Говорит — пусть каждый приготовит самый опасный яд в виде пилюли и, когда сойдемся на поле, даст противнику, и чтобы обе пилюли были проглочены при секундантах. А потом каждый воспользуется от этого яда своим собственным, заранее изготовленным противоядием. У кого противоядие лучше — тот и победил. Дамы об заклад бились, а Роджерсон возьми да и откажись! Но потом государыне донесли, будто граф похвалялся, приехав в столицу, тут же попасть к ней в фавор. А ведь он даже не был хорош собой.

— А не проводил ли он опыты по части животного магнетизма? — полюбопытствовал тогда Гриндель.

— Магнетические опыты с «голубками» были, да только я сама не видала. Он проводил такие магические действия над детьми, которые потом ничего не могли вспомнить, над какими-то девицами.

— «Голубки»? Именно это слово?

— Так он называл… дай Бог памяти… Иван Андреевич, не дай опростоволоситься — их же «медиумами» называют?

— Точно так, ваше сиятельство, — подтвердил Косолапый Жанно и отправил себе в рот большой кусок рассыпчатого печенья с корицей. Вся грудь редингота была уже в мелких крошках.

— Да, и еще злого духа из одержимого изгнал! — вспомнила княгиня, но Давид Иероним уже, кажется, не слышал, а приоткрыв рот, что-то обдумывал.

— Калиостро, сказывали, помер, — оживил беседу Маликульмульк. — Но до сих пор непонятно, как он умудрялся чуть ли не на глазах у публики выращивать из маленьких бриллиантов большие. Если это ловкость рук — то удивительная. Не менее удивительно, откуда он эти дорогостоящие камни брал. И хотел бы я знать, куда подевались все те, кого он посвятил в египетское масонство. Но отчего вам, милый Давид Иероним, вдруг пришел на ум итальянский шарлатан?

— Я хочу понять, что делается в доме, где меня всегда хорошо принимали, — ответил химик. — Там появилась женщина, которая называет себя ученицей Калиостро. Она обещает провести какие-то странные опыты. И я обеспокоен — не втерлась ли к моим друзьям в доверие мошенница. Видите ли, друзья мои из Курляндии и госпожа фон Витте знавала графа Калиостро, когда он двадцать лет назад по дороге в Санкт-Петербург надолго остановился в Митаве. Тогда госпожа фон Витте была приятельницей госпожи фон дер Рекке, большой поклонницы и покровительницы этого господина. Там составился целый кружок дам, масонов и местных алхимиков под его предводительством. И она видела, как мальчик из семейства Медем, над которым Калиостро проделал какие-то пассы, обрел способность к ясновидению. Еще там была какая-то загадочная история с поисками клада. Но ничего не вышло, а маг уехал в столицу, имея при себе рекомендательные письма от всего курляндского дворянства.

— Занятно, — сказала княгиня. — Я придерживаюсь мнения покойной государыни: Калиостро — мошенник, каких мало. Значит, и дама мошенница.

— Но она умеет говорить о своем учителе и объясняет все его действия так, что люди верят. Поэтому я хотел бы знать правду и разоблачить эту самозванную графиню! — воскликнул Давид Иероним. — Я верю в Бога и служу науке — между Богом и наукой нет места заклинателям духов и шарлатанам!

Княгиня улыбнулась — молодой химик ей определенно нравился.

— Иван Андреевич, — сказала она. — Мне ехать к госпоже фон Витте невместно, однако ежели господин Гриндель возьмет тебя с собой и представит хозяевам дома, ты посмотришь на эту особу и все мне расскажешь. Если доподлинно мошенница — доведем до сведения Сергея Федоровича, и будет она выставлена из Риги в двадцать четыре часа, как полагается.

Давид Иероним широко улыбнулся, эта затея ему понравилась. Понравилась она и Маликульмулку — какое ни есть, а приключение, для Риги даже весьма занимательное приключение… как будто ему мало забот с игроцкой компанией…

Затем Гриндель пошел в задние комнаты, чтобы взять самодельного сахару, чтобы угостить княгиню с дамами. Маликульмульк — следом, как если бы химик без него не обошелся.

— Я предлагаю поужинать в «Лондоне» и оттуда идти к госпоже де Витте, — сказал он. — Если только это выйдет не слишком поздно. Вы можете явиться к ней в любое время, или у нее есть день?

Давид Иероним не понял, пришлось объяснить: у светских дам есть дни, в которые они по вечерам ждут гостей. Это для господ очень удобно — можно целую неделю наносить визиты, не беспокоясь, что выдастся вечер, который придется провести дома, скучая и листая старый календарь.

— Вы имеете в виду благородных людей? — уточнил Давид Иероним.

— Не приходилось слышать, чтобы у богатых купчих были такие дни. Странно, что столь разумный обычай у вас не прижился.

— Только потому, герр Крылов, что в Риге не прижились благородные люди.

Тут только Маликульмульк узнал, отчего в портовом городе так мало дворянства — главным образом служивые люди да гарнизонные офицеры.

Город был купеческий — для торговли его в устье Двины и поставили. Здешние купцы денег имели много и тратили их иногда с размахом. Этот размах сильно раздражал баронов, которые имели и земли, и крепостных, но швыряться золотом не могли. И они нашли выход из положения — многие, лето проведя в усадьбе, на зиму уезжали в Дерпт, где шалых денег просто не водилось, но водились «свои» — такие же господа, ведущие происхождение прямиком от рыцарей ордена меченосцев.

— А фрау де Витте? — спросил Маликульмульк.

— А она в этом году решила зимовать в Риге. У нее племянница, — тут Давид Иероним несколько смутился, — и эта племянница очень нравится старшему сыну эльтермана Раве, Францу Генриху. Так что рождественские гуляния могут привести к сватовству. Раве не станет требовать большого приданого, для него важнее знатная родня невесты.

— Раве! — вдруг воскликнул Маликульмульк. — Этот скупердяй!

Только сегодня на его стол легла бумага из столицы, предписывавшая изучить положение дел с пресловутым don gratuit, то бишь, новогодним подарком, который магистрат должен был преподнести князю Голицыну и его чиновникам, как уже чуть ли не сотню лет подносил поставленным от царя генерал-губернаторам, начиная с князя Репнина.