Ну, а теперь… Теперь надо встретиться с Маргрет и при свете дня выяснить у нее все, на что он до сих пор закрывал глаза.

И уповать на то, что он не слишком припозднился с этим решением.

***

Пока мать спала, Маргрет уложила в телегу свои пожитки. Их было немного. Сменные юбка и лиф. Деревянные плошки. Горшки. Кувшины. Бело-голубая ваза, завернутая в оставшееся кружево. И последние драгоценные кроны.

Мать, проспав вчера весь день напролет, провела бессонную ночь. Давать ей новую дозу снотворного Маргрет побоялась — слишком коротким был перерыв, и в итоге она почти до рассвета пролежала без сна, боясь Дьявола, якобы витавшего под потолком. Всю ночь она испуганно кричала и плакала, даже лягалась и царапала Маргрет, думая, что ее дочь — одна из слуг Сатаны.

Когда Маргрет проснулась, было позднее утро. Пришел новый день, а с ним и необходимость сделать то, что должно быть сделано. И вот все было готово. Даже цыплята верещали в углу телеги, хоть она и не представляла, долго ли они там просидят. Осталось разбудить мать и запрячь пони, который лениво дожевывал остатки корма в сарайчике на задворках коттеджа.

Она запрятала закутанную в кружево вазу подальше. Вздохнула и прислонилась к колесу, запрокинула голову, глядя в затянутое тучами небо. Если бы только оно могло дать ей совет…

Сниматься с места было рискованно. За год мать успела привыкнуть к новой обстановке и новому укладу. Зря, наверное, они поселились в такой маленькой деревушке. В большом городе проще затеряться и не привлекать лишнего внимания. Так куда же? В Келсо? В Абердин?

Только не в Эдинбург. И не в Глазго.

Оттолкнувшись от колеса, Маргрет выпрямилась. Была бы она одна, то вернулась бы в Эдинбург, поквиталась с кузеном Джоном Даном и сдалась на милость небесного и земного суда.

Но она не одна. Сейчас главное — увезти мать, найти постоялый двор и все обдумать. Надо только проверить, не забыла ли она чего, а потом запрячь пони в телегу и уговорить мать выйти наружу.

Не успела она сделать и шага в сторону коттеджа, как услышала со стороны деревни стук лошадиных копыт. Навстречу, с летящим за спиною плащом, мчался охотник на ведьм. Маргрет напряглась, но вместо того, чтобы убежать в дом и закрыться на засов, так и осталась стоять посреди дороги с тем самым странным предчувствием чего-то неотвратимого, которое впервые испытала в ту ночь, когда увидела его в свете луны и задумалась…

Он остановил лошадь. Возвышаясь над Маргрет черным, угрожающим силуэтом, взглянул на нее сверху вниз. В седле искушению было до него не достать.

— Куда это вы собрались?

Она спрятала руки за спину. Сердце, подпрыгнув, заколотилось где-то у горла. Опять предстояло лгать — и лгать убедительно.

— Никуда.

— Никуда? Телега полна вещей.

Он спешился. Потом подошел, схватил ее за запястье и, выкручивая руку, притянул к себе так близко, что ее груди задели его торс.

— Спрашиваю еще раз. Зачем вы собрали вещи?

— А вы как думаете? — Все выглядело настолько очевидным, что лгать об этом было бессмысленно.

— И куда вы собираетесь?

Тряхнув головой, она попыталась вырваться, но его хватка была крепка.

— Не знаю. Куда-нибудь подальше отсюда. — Хотел услышать правду? Так получи.

— Я запрещаю вам уезжать.

— Почему? Вы не предъявили ей никакого обвинения. — Александр молчал, и ее прошил ужас. — Или?.. — Что произошло, когда она ушла из деревни? — Вы что, рассказали им…

— Нет. Но вдова Уилсон назвала Элен Симберд.

Устыдившись заполонившего ее облегчения, Маргрет помолилась о спасении этой несчастной.

— Началось, значит. — Опять, добавила она про себя. — Одна назовет вторую, вторая — третью, и скоро в деревне не останется ни одной семьи, которую не затронула бы эта напасть.

— Откуда вы знаете?

— Видела, как оно бывает.

— Где?

— В Глазго. — Ловят ли в Глазго ведьм? Она не знала.

— Только там? — Судя по тому, как скривился его рот, он не принял ее ответ на веру. Однако вслух этого не сказал.

— Мне хватило и одного раза. — Увиденное стояло перед глазами как наяву. — Еще немного, и ведьмы начнут мерещиться вам повсюду.

Он вздрогнул.

— Я ловлю только настоящих.

— Вы уверены?

Он не ответил, но каким-то образом Маргрет поняла, что его изводят сомнения, это проклятие любого честного человека, и уцепилась за надежду, что истина для него дороже легкой победы.

Но когда она заглянула в его глаза, высматривая замеченное вчера сострадание, то увидела только холод и осуждение. И даже тогда ее сердце не перестало биться быстрее, но не от страха, а от воспоминания о его губах.

— Если обвинений против нас нет, то мои дела или планы вас не касаются.

— О, напротив. Пока мы не выясним, кто терзает эту деревню, меня касаются дела всех ее жителей. Включая вас и вашу мать.

Живот свело судорогой. Вот оно. Почти открытое обвинение. Неужто уже слишком поздно?

— Ищите разгадку в другом месте. Моя мать не ведьма.

— Вы сказали бы так в любом случае.

— То есть, вы считаете, я должна сидеть здесь и ждать, когда вы нас схватите?

Он наклонился к ее лицу.

— Я считаю, что невиновным бежать незачем.

Ее щеки коснулось его дыхание, и она захотела вновь пленить его губы. Чтобы заставить его замолчать, чтобы остановить и его, и свои мысли, ибо она непрестанно думала о том, что случилось вчера, о том, как он целовал ее, и о всех тех плотских деяниях, в занятии которыми обвиняли ведьм.

В его глазах за отяжелевшими веками стояло то же дурманящее желание, какое испытывала она сама. Устоять перед искушением было почти невозможно, ведь она уже знала, каким будет его поцелуй…

Она нашла его губы и вновь отдалась ласке его ненасытного рта. Прямо здесь, у телеги, на виду у любого, кто мог выехать на дорогу. Его язык вторгся в ее рот, и внутри нее всколыхнулось пламя, оно лизало ее груди, обжигало ее естество…

Он оторвал ее от себя, удерживая на расстоянии на вытянутых, сильных, как сталь, руках.

Она медленно возвращалась в реальность.

Боже… Да что она себе позволяет?

Он смотрел на нее в упор, его губы слегка дрожали от желания, неутоленного, но подконтрольного его воле, которая была столь же сильна, как тиски его рук.

— Вы хотите меня соблазнить?

Она только и смогла, что покачать головой, зная, что слова будут напрасны.

— В таком случае, сударыня, вы слишком долго живете без мужа.

Ее мнимое вдовство. По счастью еще не разоблаченное. Оправдание, почему она с таким пылом отвечала на его поцелуй.

Он отпустил ее, и она выдохнула, через силу собирая мысли в слова.

— Вы говорите, что невиновным бояться нечего, но… — На глаза навернулись слезы, и она их сморгнула.

— Вы говорите, что она невиновна, но это может быть очередная ложь.

— Но вы ее видели. Вы ее знаете. Вы знаете, что она не ведьма. — Она услышала в своем голосе ненавистные нотки отчаяния.

— Я знаю, что она бродила в ночи, проклинала честный народ и взывала к Дьяволу. — И все же Маргрет видела, что внутри него идет борьба. Словно он искал повод ей поверить. — Все это можно объяснить тем, что она ведьма. Она — или вы.

Иливы.

Она попыталась сглотнуть, но во рту пересохло. За тревогами о том, как спасти мать, она похоронила страх за себя. Но ведь это ее сторонились в Кирктоне.

— Умоляю вас, отпустите нас с миром. — Она почувствовала, как по щеке покатилась слеза, и сердито стерла ее, проклиная свою слабость. — Пожалуйста.

Он отвернулся так резко, словно ее устами говорил сам Дьявол. Потом сходил в сарай и вывел оттуда ее пони. В душе Маргрет затеплился огонек надежды. Он поможет им. Он их отпустит.

Но вместо этого Александр сел в седло и повернул в сторону деревни и свою лошадь, и ее пони.

— Не выходите из дома, — сказал он. — И смотрите, чтобы ее было не видно и не слышно.