Ее глаза распахнулись, и она сделала попытку отстраниться, спрятаться от его взгляда, преисполненного шока и подозрения.

Он вновь обратился в непроницаемую стену.

— Хочешь соблазнить меня, ведьма?

Она тяжело задышала от гнева — на него, на себя, на то, что позволила себе расслабиться. Этот человек предлагает тюрьму, а не убежище.

— Хочешь заманить меня в ловушку, охотник?

— Маргрет! Что случилось?

Мать выплыла из того странного мира, где пребывала все то время, пока сидела, безмолвная и неподвижная, у камина. Давно ли она наблюдает за ними? И что она успела увидеть?

— Ничего, мама. Я приготовила напиток, чтобы тебе было легче уснуть.

Она шагнула к матери, а он, пропуская ее, отошел на безопасное расстояние.

Глава 8.

Всю дорогу, пока они шли в деревню, Александр молчал. Воюя сам с собой, он пытался обуздать свое тело, которое, отказавшись его слушаться, чуть было не перешло под ее контроль.

— Что меня ждет? — наконец спросила она.

Он даже не повернул головы из опасения опять угодить в силки сочувствия к ней или кое-чего похуже.

— Вас опросят старосты.

— Не вы?

— Нет. — Он не сумел скрыть облегчения, поскольку сомневался в том, что, глядя на нее во время допроса, сможет сохранять голос ровным. — Я буду советовать им, и все.

— Какие вопросы они будут задавать?

— Они захотят узнать, чем вы можете помочь нам в поисках ведьмы. Вдруг вы что-то слышали или видели.

— Вы уверены в том, что ведьма вообще существует?

Уверен ли он… Маргрет озвучила его собственные сомнения. А может, это она внушила ему неуверенность, пока обольщала его? Однажды у него уже не получилось отличить добро ото зла. Получится ли теперь?

Александр оставил ее вопрос без ответа. Впереди показалась церковь, строгое квадратное здание, стоящее на голом, обдуваемом ветрами пригорке. Что он скажет старостам, когда войдет внутрь?

Он не доверял своему голосу.

Он перестал доверять себе.

Но когда они вошли в церковь, оказалось, что там никого нет, кроме писаря, отвечавшего за внесение в протокол имен и свидетельских показаний, и нескольких стоящих у алтаря прихожан.

— Старосты сделали перерыв на обед, — сказал писарь, когда Александр препоручил ему Маргрет. — Скоро должны вернуться. Их нет уже больше часа.

Значит, уже полдень. Александр и не заметил, как пролетело время. Первым его порывом было наскоро опросить ее самому, чтобы Маргрет успела вернуться в коттедж до пробуждения матери, но выделить ее, проявить к ней особое отношение он не мог.

И проклял себя за то, что ощутил эту потребность.

Сидеть и томиться ожиданием рядом с нею было выше его сил, и Александр вышел из церкви, однако, не успел он дойти до главной дороги, как встретил священника в компании Роберта Пратта, и вместе с ними пошел назад.

— Хорошо, что вы вернулись, — сказал Диксон. Глаза его смотрели устало, голос был хриплым после полутора дней дотошных допросов.

— Что было утром?

— В основном поток всяческих жалоб, — ответил тот. — Вы оказались правы. Многие не преминули воспользоваться случаем, чтобы поквитаться с соседями, стоило лишь спросить. И у нас есть новое обвинение.

— Еще одна ведьма?

— Нет. Изобел Бойл, хозяйка таверны, обвинила Джорджа Коммона в клевете за то, что он назвал ее добрый эль разбавленной мочой.

Губы Александра дрогнули, и он с трудом удержался от смеха. Ну, если это худшее, что они услыхали сегодня… можно только порадоваться.

— Она требует вызвать его на собрание для ответа?

Священник кивнул.

— А перед тем, как мы вынесем решение, несомненно, заставит нас попробовать свое варево.

И желающих выступить экспертами по этой части будет хоть отбавляй, мысленно заключил Александр.

— Вы улыбаетесь, а меж тем было и несколько тревожных свидетельств, — сказал Диксон. — Многие подтвердили слова кузнеца. Они тоже слышали, как призрачный голос кричал «скут» или «скуп». Что это может значить?

В сознании Александра эхом отозвались уносящиеся в ночь крики матери Маргрет. Он открыл было рот, но слова застряли у него поперек горла, и он закашлялся, прежде чем смог выдавить из себя ответ.

— Что-то знакомое. Надо подумать.

Они зашли в храм. Маргрет, закутанная в свою черно-белую клетчатую шаль, взглянула на него и сразу же отвернулась. Он тоже поспешил отвести от нее взгляд, но внутри, по всем членам его тела, разлилось тепло.

— А где остальные? — спросил он Диксона, когда они подошли к столу, за которым утром восседало пятеро старост. Теперь их осталось двое — сам Диксон и Роберт Пратт, тихий человечек, от которого за два дня допросов Александр не услышал ни звука.

— Вернулись к домашним делам. Никто не ожидал, что все затянется так надолго. Что их будет так много. — Он кивнул в сторону алтаря, где помимо Маргрет стояло с полдюжины желающих дать показания.

Александр не стал оглядываться, испугавшись, что глаза вопреки его воле вновь уставятся на нее.

— А Оксборо? — Граф тоже отсутствовал.

— Его вызвали домой, — кратко пояснил священник, покосившись на покаянную скамью.

Похоже, на следующей неделе там будет сидеть графская дочка, подумалось Александру.

— Вы должны провести допрос вместе с нами, — сказал Диксон, когда Александр направился на свое обычное место.

— Но это дело церковных старост, — запротестовал он, глядя, как писарь уводит Маргрет и остальных прихожан к выходу, чтобы у них не было возможности подслушать и повторить показания друг друга. — Я ведь даже не состою в вашем приходе.

Но священник, обычно кроткий и мягкий, стоял на своем.

— Без вас нам нипочем не справиться с этим злом.

Загнанный в угол, Александр кивнул.

Оставалось только надеяться, что, выпытывая ее секреты, он заодно не выдаст свои.

***

Маргрет вместе со всеми осталась ждать в тесном притворе.

Зарядил дождь, и барабанная дробь капель заглушила доносящиеся изнутри голоса. Лишь изредка она различала отдельные слова. Стоя в толпе, Маргрет не сводила глаз со стены ливня. Никто не переговаривался. Все знали, что из обвинителя с легкостью можно стать обвиненным. Любые разговоры могли выйти боком.

Одна женщина плакала. Слезы заливали ее лицо, время от времени она шмыгала носом и утиралась рукавом, но слезы продолжали струиться по ее щекам и капать с подбородка.

Другая принесла с собою младенца, которого, очевидно, не с кем было оставить. В то время, как плачущая женщина смотрела застывшим взглядом на дверь, эта глядела только на малыша, держась за его крохотный пальчик и обдувая нежные щечки. Младенец, пребывая в блаженном неведении о мировом зле, махал матери ручками и заливался смехом. Его смех не вязался с напряженной обстановкой.

Разговаривая с Александром, Маргрет привыкла не опускать головы и смотреть прямо в его черные глаза, и теперь заново приноравливалась кутаться в шаль, отгораживаясь от людей, и не поднимать глаз от грубых досок пола.

Она украдкой взглянула на женщину, стоявшую рядом. Это была сестра жены старосты Пратта, та, что косо смотрела на нее в день, когда Маргрет впервые столкнулась с охотником на ведьм. Глаза ее были прикрыты, руки сложены в молитвенном жесте.

Заметив на себе взгляд Маргрет, она отшатнулась.

— Такие, как ты, пусть не ждут от меня пощады, — прошипела она. — Я потолкую с ним, с этим охотником, я расскажу ему все.

— Что — все? — Маргрет вздрогнула и покрепче запахнула шаль. — Что вы имеете против меня? Я не сделала вам ничего дурного.

Их глаза встретились, и ее захлестнул страх.

— Не смотри на меня! — взвизгнула женщина, закрывая лицо ладонями. — Ишь, чего вздумала, наводить на меня порчу, да еще в церкви! — Она попятилась от нее и врезалась в противоположную стену.

Маргрет возвела глаза к потолку, потом прислонилась затылком к стене и, борясь со страхом, зажмурилась. Лучше вовсе ни на кого не смотреть.