Оттуда доносилась негромкая музыка, и сквозь стеклянные высокие фасады Мазур отчетливо рассмотрел людей за столиками.

– Кабак? – спросил он, дернув туда подбородком.

– Угадали, – кивнул Егор. – Развлекательный комплекс, так сказать. Из дешевых, со скверной репутацией. На тощий кошелек и невеликие возможности. Шлюхи, драчки, контингент соответствующий. В этой части пирса швартуется народ небогатый – видите яхточки средней руки? Местный самогон, наркота, мордобойчики и все такое прочее. Гадюшник, короче говоря. Правда, полиция своя, прикормленная и носа не сует – ну, все, как обычно… Не рекомендую – чревато.

«Видывали мы гадюшники и покруче», – подумал Мазур не без игривости. Он перевел взгляд на причал. Задачка получалась простейшая, как амеба. С одной стороны – российский корабль, чей экипаж, ручаться можно, избытком денежных знаков не обременен. С другой – расположенный всего в двухстах метрах шалман с дешевым пойлом. Это даже проще, чем сложить два и два. Дураку ясно, что именно здесь земляки просаживают невеликие карманные денежки. Наших скверной репутацией заведения ни за что не запугаешь – они сами любой заграничный гадюшник вмиг поставят на уши. Отсюда вытекает…

Егор нетерпеливо покашлял. Мазур повернулся к нему:

– Ну что ж, спасибо, все я рассмотрел…

– И когда…

– Давайте номер, – сказал Мазур, – я вам брякну этак за полчасика до дела. Успеете за это время занять выгодную позицию?

– Вполне. Только вы уж…

– Я свое слово держу, – сухо сказал Мазур. – Вы, главное, не забудьте потом все материалы с моей рожей изничтожить… Гуд лак!

Стрингер с видимым облегчением направился прочь. Глядя ему вслед, Мазур подумал не без ехидства: нервничает все же шакал пера, гиена объектива, понимает, что могут и головенку открутить либо по часовой стрелке, либо наоборот, что, в принципе, одно и то же. Ну, никто его не заставлял заколачивать деньги таким вот именно образом…

Не раздумывая, направился к стекляшкам. Первая справа, та, что без вывески, оказалась запертой. Вторая, расположившаяся по центру, – открыта. Мазур вошел, нимало не колеблясь, присовокупив к свойственной ему по жизни профессиональной наглости еще и беззастенчивость образа – погромыхивающего цепью нувориша, который этакое заведение при нужде или из пьяного каприза купит в три минуты, бульдозером снесет, а бывшего владельца заставит за хорошие деньги танец маленьких лебедей отплясывать на руинах: просто так, из чистой амбиции, потому что вожжа под хвост попала, а развлечений негусто…

Остановившись в дверях, откровенно покривился. Заведение со всех точек зрения – что нувориша, что повидавшего мир и людей Мазура – было не ахти. Убогие столики на тонких металлических ножках, крытые исцарапанным пластиком, убогая, обшарпанная стойка из вертикальных деревянных плах, убогий набор бутылок на полках за спиной бармена. И так далее: светильники на вид не моложе Мазура, сомнительной чистоты пол. Народу не густо: всего-то две компании и юная парочка. С парочкой все было ясно: белые, судя по виду, небогатые студенты, ворковавшие над парой бутылок пива так увлеченно и непринужденно, словно сидели в каком-нибудь «Максиме» или «Эксцельсиоре». Компания в дальнем углу – совершенно мутный народец, числом четверо. Ясно только, что не негры, а точнее не смог бы определить и многоопытный Мазур. В любом конце света в дешевых портовых кабаках таких навалом: сброд непонятной национальности и крайне сомнительного рода занятий.

Вот вторую компанию, шагая к стойке, Мазур краешком глаза срисовал гораздо более внимательно: шестеро, за двумя сдвинутыми столиками, трое одеты в гражданку, дешево, без изысков, остальные – в белых форменках с черными погончиками российских гражданских мореманов. Дым над столиками стоял коромыслом, доносились обрывки родной речи, позвякивали бутылки без этикетки с чем-то белесоватым (ну, точно, местный спотыкач, в чулане сработанный), у морячков был вид людей давно и успешно здесь прижившихся. Ну, русский человек в таких заведениях моментально осваивается…

За стойкой торчал угрюмый чернокожий тип с черной повязкой на глазу.

Узрев Мазура единственным оком, он заметно оживился, не отрывая взгляда от золотой цепи. Ясно было, какие мысли бродят у него в башке.

Мазур остановился аккурат напротив. Бармен изобразил на продувной роже невероятную готовность услужить.

– Пива давай, – громко сказал ему Мазур по-русски. Увидев на одноглазой роже недоумение, затейливо выругался, опять-таки на языке родных осин и громко посетовал: – Когда ж вы, падлы, на правильном языке базарить научитесь… Бир! Айн бир, тебе говорят! Ну, слава богу, дошло!

Кинул на стойку пеструю местную банкноту, которой должно было с лихвой хватить, забрал банку теплого «Хайнекена», присел за столик поблизости от моряков. Дернул колечко, сделал добрый глоток, приподнял банку и, дружелюбно улыбнувшись бармену, сказал громко:

– Твое здоровье, облизьян, чтоб тебе и второй шнифт выткнули ненароком!

Краем глаза держал компанию с «Ориона» в поле зрения – и видел, что они должным образом повелись на земляка. И сидел, глотая теплое пиво, поглядывая вокруг с простодушным любопытством «малинового пиджака» из ставших уже бородатыми анекдотов.

Вскоре, когда разговора морячков не мог бы не услышать и глухой, – они, изрядно поддав в этот ранний час, гомонили вовсю – сделал вид, что наконец-то врубился. Отставил пустую банку, встал, с грохотом отодвинув хлипкий стул, подошел к их столику и бесцеремонно рявкнул:

– Здорово, братаны! Никак наши? Я сам челябинский… Земляки есть?

Земляков не оказалось. На него смотрели довольно равнодушно, хотя и без враждебности, правда, имена в ответ назвали все до одного. Мазур держался чертовски непринужденно: вклинившись со своим стулом меж двумя в форме, беззаботно сообщил:

– А я только что прилетел, с телкой, оставил ее на пляже загорать, а сам пошел посмотреть, где тут можно чего-нибудь вмазать… У них есть чего покрепче пива? Что-то вы такое симпатичное глотаете…

– Крепковато будет, – сказал с затаенной в глазах насмешкой сосед, по имени Миша.

– Пьем все, что горит, – лихо сказал Мазур.

– Ну, глотни, земеля…

Ему пододвинули стаканчик с помянутой белесой субстанцией и, переглядываясь, выжидательно примолкли. Мазур, молодецки ухнув, забросил содержимое в рот одним махом. Перекосился, не притворяясь, вполне натурально – самогонка оказалась пакостная, не иначе как со страусиным пометом и крепостью градусов в шестьдесят.

– Ну, как?

– Забористо, – сказал Мазур, откашливаясь и смахивая слезы. – Вискарик?

– Да нет, местный самодел. Зато дешево.

– А что, интересно, – сказал Мазур, старательно прислушиваясь к ощущениям организма. – Ну, сейчас, я понимаю, время раннее, а вот, к примеру, вечерком, бывает тут музычка? Чтобы лампочки мигали разноцветные, попрыгать можно было?

– К вечеру – бывает.

– Вот и ладушки, – сказал Мазур. – Пожалуй что, вечерам я сюда с телкой и закачусь, чтобы оттянуться по полной. Больно уж местечко экзотическое, люблю по таким шлындать, будет что рассказать потом… Вы тут вечерком будете? Чтоб посидеть культурно?

– Да мы тут каждый день…

– Мореплаватели, что ли? – спросил Мазур с таким видом, словно его внезапно осенило. – То-то я и смотрю: во-он на том кораблике наш триколор… Ваш? Ну, я так и подумал… Ладно, ребята, до вечера, я попылил, а то телка заждалась, она у меня капризная, стервочка… Всего!

Так же непринужденно встал и, не оглядываясь, прошел к выходу. Хлопнул чуть покосившейся хлипкой дверью и направился уже знакомой дорогой назад на пляж. Для первого контакта достаточно: они, конечно, не при делах, но все равно не стоило с самого начала брататься, включаться в долгую пьянку, лезть без мыла в компанию. Сделал задел, запенился – и на сей раз достаточно…

Плюхнулся в шезлонг, расслабился. Анка принюхалась:

– Ты что, тормозную жидкость глотал? От тебя та-акой выхлоп прет…