Университеты заняли в Чунцине свободные здания или построили себе временные помещения, которые больше всего напоминали бараки. Однако именно в этих бараках теперь жили самые просвещенные люди Китая. Какими бы ни были эти бараки, в них работали лучшие люди страны, а возможно, и мира.
Мы сразу же направились в монастырь, где я раньше проживал. Оказавшись там, я словно вернулся домой. В тихом храме над нашими головами, как и раньше, клубились облака дыма от благовоний, и мы почувствовали полный покой. Святые Лики сострадательно взирали на нас, словно поддерживая нас в наших устремлениях, словно зная о тех суровых испытаниях, через которые нам довелось пройти. Да, это была краткая передышка, чтобы мы успели залечить свои раны перед тем, как еще раз выйти в этот жестокий мир, где нас ждали новые пытки. В храме звучали колокола и играли трубы. Снова настало время для знакомого и столь любимого нами богослужения. С великой радостью в сердцах мы заняли свои места.
В этот вечер мы уснули очень поздно, потому что нам было что рассказать старым друзьям и было что услышать от них. Оказалось, что жизнь в Чунцине все это время тоже была нелегкой: этот город японцы тоже бомбили. Мы здесь были «пришельцами издалека», как нас назвали в монастыре. Нас долго расспрашивали обо всем, прежде чем мы смогли завернуться в одеяла и спокойно уснуть на своих старых местах на полу в пристройке возле храма. В конце концов сон все же одолел нас.
Утром мы направились в госпиталь, в котором я раньше проходил практику, потом работал хирургом, а затем служил армейским медиком. На этот раз я попал сюда как пациент. Оказавшись в роли больного в этом столь знакомом госпитале, я чувствовал себя очень странно. Меня беспокоил нос. В нем начался воспалительный процесс, и ничего не оставалось делать, как вскрыть его и прочистить. Операция была довольно болезненной. В госпитале по-прежнему не хватало обезболивающих средств, потому что бирманская дорога была перекрыта и всякое снабжение с юга прекратилось.
Таким образом, мне пришлось смириться и терпеть боль, которой я никак не мог избежать. Вскоре после операции я вернулся в монастырь, потому что в госпитале было очень мало свободных мест. Туда постоянно поступали все новые раненые, и поэтому все койки были заняты теми, кто не мог передвигаться. Каждый день я прогуливался по тропинке, которая тянулась вдоль дороги, ведущей в Чунцин. И вот через две или три недели начальник хирургического отделения вызвал меня к себе, осмотрел и сказал:
– Что ж, Лобсанг, друг мой, ты поправился. А ведь мы боялись, что нам придется нанимать тридцать два носильщика для того, чтобы с почестями похоронить тебя.
Дело в том, что в Китае к похоронам относятся очень серьезно. Здесь считается, что важнее всего нанять нужное количество людей для переноски гроба с телом покойного. Это количество определяется социальным статусом усопшего. Для меня эта суета вокруг похорон всегда казалась очень глупой, потому что согласно тибетским представлениям, после того, как дух покинул тело, с последним можно делать все что угодно. В Тибете никто не заботится о мертвых телах. Их просто отдают Вскрывающим Трупы, которые разрезают их на части и скармливают птицам.
Однако в Китае все не так. Такое отношение к телу покойного здесь считается равносильным обречению умершего на вечные муки! Поэтому если китайца хоронят по первому разряду, его гроб должны нести тридцать два человека. Если же происходят похороны по второму разряду, нужно, чтобы несущих было ровно в два раза меньше, а именно – шестнадцать. Можно подумать, что для переноски гроба действительно требуется приложить так много усилий. Похороны по третьему разряду – так хоронят большинство китайцев – предполагают, что лакированный деревянный гроб будут нести восемь человек. По четвертому разряду полагается хоронить рабочих, и в этом случае гроб должны нести четыре человека. Разумеется, гроб в этом случае покупают самый обычный, самый дешевый. Для похорон ниже четвертого разряда вообще не требуются носильщики. Гроб разрешается доставлять на кладбище любыми средствами.
Следует отметить также, что уровень похорон предполагает не только определенное количество носильщиков. Когда умирает высокопоставленный чиновник, положено нанимать официальных плакальщиков, которые зарабатывают деньги тем, что плачут и причитают на похоронах.
Похороны. Смерть. Иногда удивляешься тому, как запоминаются отдельные эпизоды прошлого! С тех далеких дней я до сих пор помню один такой эпизод, который сейчас и перескажу, поскольку он дает хорошее представление о жизни – и смерти – в Китае в военное время. События происходили недалеко от Чунцина.
В этот день китайцы праздновали «Пятнадцатый день Восьмого месяца». Этот добрый праздник отмечают ежегодно в полнолуние в середине осени. Вечером в этот день все члены семьи стараются собраться вместе, чтобы отметить за столом наступление «урожайного» полнолуния. Они все вместе едят «лунные пирожки» и надеются, что следующий год будет более счастливым.
Мой друг Хуанг был в это время в монастыре. Он тоже недавно был ранен и восстанавливал в монастыре свои силы. Однажды мы с ним прогуливались по тропинке, ведущей из деревни Чаотинг к Чунцину. Эта деревня является пригородом Чунцина и расположена на высоком крутом берегу реки Янцзы. В ней живут богатые люди, которые могут позволить себе купить здесь дом. Под нами находилась река, и через просветы между деревьями иногда можно было увидеть плывущие по ней суда. По другую сторону от тропинки находились поля-террасы, где трудились одетые в синее мужчины и женщины, которые, казалось, никогда не прекращают ковыряться в земле.
Утро было очень красивым. Стояла теплая солнечная погода. В такой день все вокруг так ярко и красочно, что невольно начинаешь радоваться жизни. Мы шли по тропинке, останавливаясь время от времени полюбоваться пейзажем, и совсем позабыли о том, что где-то продолжается война. Недалеко в кустах пропела птичка, приветствуя этот летний день. Некоторое время мы поднимались по склону холма.
– Погоди, Лобсанг, – сказал Хуанг, – дай мне отдышаться.
Мы сели на большой камень в тени деревьев. С него открывался чудесный вид на реку и на тропинку, которая дальше спускалась с холма. Лужайка вокруг нас была усыпана разноцветными осенними цветами. Листва деревьев уже начинала желтеть. У нас над головами лениво проплывали небольшие облака.
Издали мы заметили толпу людей, которая приближалась к нам. Порывы ветра доносили отдельные звуки.
– Лобсанг, мы должны спрятаться, – сказал Хуанг. – Это хоронят старого Шанга, торговца шелком. Похороны устроены по высшему разряду. Я тоже должен был находиться в этой толпе, однако я отговорился, сказав, что болен. Если теперь меня увидят, то сочтут лжецом.
Хуанг поднялся на ноги, и я вслед за ним. Вместе мы отошли на некоторое расстояние в глубь леса в устроились так, что мы могли их видеть, а они нас – нет. В лесу тоже попадались камни, и мы спрятались за одним из них. Затем Хуанг отошел еще дальше для того, чтобы, если меня заметят, его не было поблизости. Мы спокойно ждали, завернувшись в свои мантии, цвет которых, кстати, довольно хорошо сочетался с желтизной осенних листьев.
Медленно приближалась похоронная процессия. Китайские монахи были одеты в мантии-накидки из желтого шелка с красными капюшонами, которые свободно свисали у них за плечами. Бледное осеннее солнце освещало их гладко выбритые головы, на которых были заметны шрамы, оставленные во время церемонии посвящения. В руках у них были серебряные колокольчики, которые время от времени позвякивали и сверкали на солнце. Монахи напевали грустный похоронный мотив, а сразу же за ними тридцать два нанятых работника несли огромный расцвеченный китайский гроб. Сопровождающие били в гонги и несли зажженные факелы, чтобы отпугнуть злых духов и демонов, которые, согласно китайскому поверью, норовили похитить душу покойника, однако очень боялись громких звуков и огней. Плакальщики шли сзади. У них на головах были традиционные повязки из белой ткани. Рядом с ними шла разбитая горем беременная женщина, поддерживаемая под руки другими людьми. Очевидно, это была близкая родственница покойного. Профессиональные плакальщики громко завывали, оглашая во всеуслышание великие добродетели почившего. За ними шли слуги, которые несли бумажные деньги и бумажные модели тех предметов, которыми усопший владел в этой жизни и которые должны были понадобиться ему в следующей.
