Письма Плиния Младшего являются другим важным источником информации об отношении римского господствующего слоя к рабам. Они представляют ценность, потому что в них выражает свои мысли не только боязливый, неуверенный и заурядный человек, но и тот консуляр, который в своем «Панегирике» так сильно акцентировал внимание на нормах и категориях «гуманитарной империи» Траяна. Как и Цицерон в случае с Тироном, Плиний Младший проявляет беспокойство по поводу болезни вольноотпущенника Зосима, близкого ему актера и декламатора.
Болезни и смерти среди его рабов глубоко волновали Плиния. Он успокаивал себя тем, что великодушно отпускал рабов на свободу и позволял им «сделать нечто вроде завещания..., они распоряжались тем, что им дорого, и я считал это поручением и всегда исполнял. Они распределяли, дарили, оставляли, — однако Плиний оговаривает, — само собой разумеется внутри дома хозяина, так как для рабов дом хозяина в некоторой степени государство и, так сказать, их община».
Личный опыт в собственном поместье и случай с заносчивым преторианцем Ларуцием Мацедоном, который был убит своими рабами, наглядно показали Плинию проблематику подобающего обращения с рабами. Он понимал, что за доброе и мягкое отношение к ним он заплатил потерей авторитета и констатирует в письме к Ацилию: «Ты видишь, каким опасностям, унижениям и издевательствам мы подвергаемся, и никто не может считать себя в безопасности, потому что он снисходительный и мягкий хозяин; раб, убивающий своего господина, не делает никакой разницы, а грубо принимается за дело».
У Плиния особенно четко проявляются неразрешимые внутренние противоречия между институтом рабства и собственными выводами. По его глубокому убеждению, дома он действительно применял распропагандированные им нормы нового века Траяна: человечность, умеренность, равенство, справедливость. Однако ни это великодушное поведение, ни благодеяния не спасли его. Он снова ссылается на трудности, которые возникают перед владельцем поместья из-за применения подневольной, неквалифицированной или дорогой рабочей силы. Даже применение колонов (мелкий арендатор) не решило эту проблему, оно привело к потере части имущества. И своей переписке с Траяном он часто возвращается к проблеме рабов в черноморских провинциях, к правовым вопросам подброшенных детей и к строго запрещенному, но практикуемому подсовыванию рабов в качестве рекрутов и к тем трудностям, которые возникают в империи из-за института рабства.
Если посмотреть на обращение с рабами римского правящего слоя вообще, то нельзя переоценивать значение литературных призывов и рекомендаций, но нельзя и обобщать акты бесчеловечности рабовладельцев. Совершенно очевидно, что хорошее обращение с рабами больше способствовало покорному принятию их статуса, чем постоянное давление и строгий надзор.
Проблемы надзора и рентабельности не давали передышки рабовладельцам. Мотив страха, который выражен у Сенеки впечатляющей формулировкой «сколько рабов, столько врагов», не преодолен даже у Плиния Младшего. Гуманность приобрела лишь скромные размеры. Институт рабства, как таковой, не раз ставился под сомнение Сенекой, который считал, что оно носит такой же относительный характер, как и раннее христианство.
Христианство с самого начала было тесно связано с реальностью рабства и, очевидно, сильнее, чем другие существовавшие тогда религии. Иносказания евангелистов подтверждают это так же, как тот факт, что Христос на кресте принял рабскую смерть, и что Мария позже почиталась, как «раба Божья». К тому же в раннем христианстве под влиянием еврейских представлений христиане понимали себя, как «рабов Божьих». Так как Павел называл себя рабом Христовым и рабом Божьим, Ю.Фогт сделал вывод, что понятие «раб» стало самообозначением христиан.
Тем не менее для раннего христианства оставался абсолютный приоритет веры, а также религиозного статуса, а не социального, этнического или политического, как это сформулировал апостол Павел в послании к Галатам: «Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса; все вы во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже! Иудея, ни язычника, нет ни свободного, ни раба; нет мужского пола, ни женского; ибо все вы одно во Христе Иисусе» (3,26—28). Приобретение нового религиозного качества могло повлечь за собой и изменение социального качества, однако это было вторичным. То, что ожидания христианских рабов не всегда осуществлялись, так же понятно, как и соблюдение Павлом социальных и правовых категорий империи. Как свидетельствует его послание к Филимону, он отослал владельцу Филимону бежавшего раба-христианина Онисима. Еще однозначнее формулирует это Павел в 1-м послании к коринфянам: «Каждый оставайся в том звании, в котором призван. Рабом ли ты призван, не смущайся, но если ты можешь сделаться свободным, то лучше воспользуйся» (7,20—21). В послании к Ефесеянам рабы и хозяева увещеваются одинаково: «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, не с видимой услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божью от души, служа с усердием, как Господу, а не как человекам, зная, что каждый получит от Господа по мере добра, которое он сделал, раб ли, или свободный. И вы, господа, поступайте с ними так же, умеряя строгость, зная, что и над вами самими есть на небесах Господь, у которого нет лицеприятия».
Высказывания Павла оставались определяющими для раннего христианства. Игнаций, епископ Антиохийский, который принял мученическую смерть в Риме в 115 г.н.э., пишет Поликарпу, епископу Смирнскому: «Не обращайся высокомерно со своими рабами и рабынями! Но они тоже не должны возгордиться, а должны оставаться рабами во славу Господа, за что они получат от Бога свободу». Отрывок из «Божественных наставлений» Лактанция (начало IV в.н.э.) доказывает, что христианам бросали упрек и том, что они не осуществляют того равенства, которое проповедуют: «... противники говорят: но и у вас есть господа и рабы; так как же тогда с равенством?» Ответ гласит: нет другого обоснования тому, что мы называли друг друга братьями, чем то, что мы все по нашему понятию равны. Мы все человеческие существа разделяем не по плотскому, а по духовному признаку, т. к. сущность плоти различна, а поэтому для нас нет рабов, и мы считаем и называем их братьями по духу».
Абсолютно анахронично ожидать от раннего христианства революционных преобразований общества и, основываясь на равенстве в вере, постулировать реализацию равенства во всех земных вещах. И все же большая доля рабов и вольноотпущенников в раннехристианских общинах — прежде всего ремесленников, торговцев и других представителей среднего слоя — доказывает, что это равенство в вере притягивало рабов. «Упреки в социальной низменности раннего христианства» (Ю.Фогт) вплоть до Юлиана Отступника постоянно возрастали, христианство считалось религией рабов, вольноотпущенников, представителей презренных профессий (сапожников, валяльщиков, шерстянщиков), а также старых женщин и детей. Если многие епископы мира были вольноотпущенниками, если бывший раб Каллист стал епископом Рима (217— 222 гг. н.э.), то это по крайней мере доказывает, что в раннехристианских общинах не было дискриминации рабов, тактическое исключение рабов из епископства является следствием возникновения церковной иерархии с середины III в.н.э. и не в последнюю очередь следствие возведения епископов Константином в аристократическо сословие.
Наконец, нужно особо подчеркнуть, что все высказывания христианских авторов по поводу положения рабов относились исключительно к христианским рабам.
Как ни велик сегодня интерес к артикуляции низших слоев, возможности понять чувства, реакции и менталитет рабов невелики. Оба известнейших автора-раба Публий Сир и Федр разочаровывают так же, как и надписи. Прибывший в Рим из Антиохии Публий Сир во времена Цезаря являлся мимом и автором. Он был отпущен на свободу и прославился своими простыми сентенциями, которые, начиная с Эразма, много переводились и издавались. Происходящий из Македонии Федр, вольноотпущенник Августа, который потом преследовался Сеяном, известен по своим басням о животных в стиле Эзопа, которые объединяли беседу с моралистическими поучениями.
