У Анджело стучали зубы, и он обхватил себя руками, словно пытаясь удержать какую-то внутреннюю боль или голод, пожирающие его. Сфокусировав один глаз на Уэнтворте, чтобы отвлечься от лихорадки, он медленно произнес:

– Ему нужно, чтобы кто-то говорил, будто все его мерзкие, гнусные, мелкие привычки – это хорошо. И никакая религия ему этого не скажет, поэтому он молится дьяволу, а чародей говорит ему то, что он хочет слышать. Я – тоже понятно. У меня ничего нет, мне нечего терять. Когда мне снится человек в сделанной из крючьев окровавленной клетке и велит куда-то пойти и что-то сделать, почему нет? Я иду и делаю, а сны говорят мне, как добыть денег на наркотики и оружие. Но вы-то… У вас есть все. Богатство, хорошая работа. Люди встречают вас аплодисментами. Вы – я не понимаю.

Уэнтворт сказал:

– Этого недостаточно.

– Чего недостаточно?

– Этой страны. Этой жизни. Образа жизни в наши дни.

– Мы живем очень хорошо. По сравнению… не знаю… с Кубой. Даже у меня есть мобильник.

– Живи Наполеон сегодня в Америке, кем бы, по-вашему, он стал? Чьим-то наемным служащим? Политик – всего лишь наемный служащий избирателей. А пресса – как сварливая жена, мегера, с которой он не может развестись и которую должен постоянно ублаготворять. Военная верхушка работает на политиков. Богатые, если вдуматься, на самом деле работают на налоговиков. Всяк кому-то кланяется. И этого недостаточно.

– А чего будет достаточно? – спросил Анджело. – В смысле, для такого человека, как вы. Ну, разве у вас не все есть?

Уэнтворт холодно взглянул на него и издал короткий резкий смешок.

– Анджело, ты веришь в демократию? Я – нет. Чернь, которая кусает руку, что ее кормит, плюет на воина, который ее защищает, – вот и вся демократия. Это неестественно. Во вселенной должен быть порядок. Лучшие должны править, а остальные – повиноваться. В этом отношении я очень старомоден. – Он поднес к глазам бинокль и просканировал дом в отдалении. – В доме есть дверь. Дверь в иной мир. Мир больше нашего. Темнее. Старше. Иррациональнее. В том мире есть существа, что алчут этого мира. Существа, что некогда правили здесь. И люди были беспомощными игрушками в их руках. Я в свое время работал на… назовем это организацией… которая знала о таких существах. Но людям, на которых я работал, не хватало воображения. Они почли за лучшее не пускать тот мир к нам. Но я, я обнаружил здесь существенный потенциал. Потенциал для великих свершений. Врата Эвернесса охранял лишь один старик. Сэлки проскользнули мимо него – горстка, меньше дюжины. Я нашел их. Они обладали полезными для меня талантами. И они рассказали мне об Азраиле.

Уэнтворт опустил бинокль.

– Я тоже одного нашел, – кивнул Анджело. – Тюленида. Он сожрал моего соседа по комнате. Им нравятся люди вроде меня – люди, по которым никто не станет скучать. Нарассказывал мне всякого. Про НЕГО рассказал. Знаете, я один раз ЕГО видел. Когда я был не в себе, еще в учреждении. Когда ОН поднимется из бездны, никакой награды вам не будет. Только боль, бесконечная боль, боль без смерти.

– Чародей утверждает, он готовит дорогу для короля, для того, что приведет этот мир в порядок, – возразил Уэнтворт. – Достаточно сильного и способного защитить нас от других существ ночного мира. Я намерен устроиться при этом новом порядке на наилучших условиях. – Он снова поднял бинокль, отворачиваясь от Анджело. – Я рожден придворным. В этом маленьком мире, среди этих глупых людей мне нет места.

– А что, если чародей лжет, так же как вы лжете своим людям? Вдруг он умер?

– Что ж, тогда упомянутая дверь послужит мне запасным выходом, не так ли? И как только она станет моей… Я хотел сказать, как только она станет нашей, разумеется…

– Вы собираетесь убить нас обоих, как только вам представится шанс, верно? Сатаниста и меня, да? – констатировал Анджело.

Уэнтворт не потрудился ему возразить.

– У-у-у-ухххх… отвратительно. Где я, черт подери?

– Лежите смирно, Питер, – донесся голос Ворона. – У вас в плече застряла пуля, но кость не задета. Я нашел спрятанную под кроватью сумку доктора Ланселота, теперь прочищаю и перевязываю рану. Давление у вас постоянное. Оно бы падало, если бы имелось обширное внутреннее кровотечение, верно?

– Сопляк пользовался двадцать вторым калибром, подлые крохотные пульки. Эй, уберите свет от глаз!

– У вас черепная травма, но зрачки реагируют нормально.

Питер поднялся, опираясь на локти, увидел лежащего рядом на кровати отца.

– Что это за шум?

– Привет! – Венди, стоя за спиной у мужа, энергично махала рукой и улыбалась.

– Лежите! – велел бородач. – Статуи ожили и сражаются. Азраил де Грэй упал в море. Вы нездоровы. Лежите!

Из-за главных дверей доносился шум, лающий смех, песни, в которых восхвалялись кошмары, тьма и боль. Судя по звукам, к первой группе тюленидов присоединилась вторая.

– Иисусе! А это что за чертовщина? – Питер уставился в восточные окна, и голос его дрогнул.

Стоя по щиколотку в бурлящих океанских волнах на фоне облаков, теперь тронутых розовым и жемчужно-серым в предвещание скорой зари, высились два силуэта в плащах с капюшонами – громадные, черные и жуткие, выше столбов торнадо. Склонив покрытые капюшонами головы, они смотрели вниз на дом и прибрежные скалы. Женское лицо одного из призраков казалось выкованным из железа, в руках она держала бич. У другого был череп из черной слоновой кости и серп в руках. Они маячили в восточных окнах, такие неестественные и огромные, словно темные созвездия какого-то чуждого зодиака вдруг ожили и шагнули с неба на землю.

– Лежите! Вы нездоровы, – настаивал Ворон. Венди подняла витой жезл из слоновой кости с посеребренным кончиком.

– Это серебряный ключ. Я хотела вас им полечить, но Ворон мне не разрешил. По-моему, он волшебный!

Он заставляет картины в доме разговаривать. Вы знаете, как он работает? Мы можем их взорвать с его помощью?

– Извините, барышня. Этот день в школе я проспал. Гален, вероятно, мог бы рассказать вам стишок, который и я знал когда-то. Там-да-дам ключ сновидений, там-та-там ворота бдений, пам-па-пам врата иллюзий… но… Галена больше нет…

– Нет! – воскликнула Венди. – Это был Азраил!

Питер встряхнулся.

– Эта дверь заперта на засов? Хорошо. Справа и слева тоже имеются двери, спрятанные за теми панелями. Вы не можете их запереть, но в смежных комнатах двери крепкие…

– Лежите. Обо всем уже позаботились, – заверил Ворон. – Мы нашли потайные двери. В северном коридоре тоже сэлки, за комнатой с панелями. В южном коридоре получше. Всего один серебряный рыцарь с кровоточащим мечом в коридоре за комнатой с атласами. Думаю, оранжерея в южном крыле сгорела, огонь распространяется медленно. Однако, юг, по-моему, – все же наилучший путь отступления.

– Давайте позовем сон-лошадок и улетим! – предложила Венди.

Питер посмотрел в восточные окна на титанические фигуры в плащах, что неподвижно маячили там выше гор.

– Я не стану лежать, и мы не станем отступать, пока в силах удерживать данную позицию. Я не знаю, что произойдет, если враг займет этот дом, но, по-моему, нечто по-настоящему поганое, типа конца света или вроде того. Имеется труба, которую нам надо найти и протрубить в нее. Призывает гнев Божий или что-то в этом роде.

– Нет, – сказала Венди, – если подуть в трубу, мир кончится. По-моему, нам лучше вместо этого улететь. Так веселей. Кроме того, Ланселот же улетел. На лошади. Он был мертв, и его забрали вверх, к звездам. – При этих словах голос ее сделался очень печальным.

– Говорите, статуи ожили? – резко спросил Питер. – Это вторая защита Эвернесса. Я только не могу припомнить, какая же последняя. Нам надо разбудить отца. Коснитесь его рогом, Венди! Аполлон, Гиперион, Гелион, День!