Не знаю до сих пор, как воспринимать подобную лекцию. В чем-то профессор был прав. Хотя бы про Стеньку Разина…
На базаре столпотворение. Кавказцы с перекупленными телегами овощей и фруктов позанимали лучшие места, не пускают приехавших с периферии с мешками, сумками, выращенной собственными руками зеленью, местных жителей. Мелкий джигит — из чабанов — отмантулил двоих колхозников, ходил перед рядами гоголем. Коля десантник вмешался. Как завыли в защиту горца бабы! Тут пьяный с удостоверением казака такого — то юрта. Невысокий, морда красная, кацапская. Азербайджанки, грузинки, армянки, казачки — кто их разберет — затыкали в Колину сторону. Дали копеек еще на пузырь. С обляпанной печатями корочкой тот полез на него. За Россию, но против русских. Против русских, но за Россию. Разгневанный Коля надавал и ему. В Отечественную совсем грустней. Ворошилов с Буденным под руководством великого Сталина хлипких коней со всадниками с шашками наголо посылал против крупнокалиберных пулеметов, пушек и непробиваемых танков. Полки александров матросовых. Пример из другой оперы, да суть одна: к чему показывать дурь на взбунченных чубах? И почудилось, что неказистый профессор из РГУ, в общем-то, прав.
Наступил еще более жаркий июль. Как выдерживали дневное солнце ребята, не знаю, но к моему приходу тени удлинялись. Доллар поднялся до шести рублей за один, надолго зацепился за отметку. Разговоры о падении рубля по прежнему будоражили умы валютчиков. Я нацелился крутиться на пятистах баксах, да в металле почти столько. Вогнал в дело деньги от продажи трех сотен книг, пенсию, дивиденды от Газпрома. Поставил на кон все, несмотря на зловещую обстановку вокруг. То у одного обменного пункта, то у другого в упор расстреливали менял — валютчиков Забирали барсетки, скрывались в неизвестном направлении. Не было случая, чтобы кого из налетчиков поймали. Настораживало и другое. Раньше отморозки ограничивались парой ударов молотком по голове, теперь убивали без тени сомнения в безнаказанности. Подобное творилось лишь в начале раздела государственной собственности, когда трупы валялись на улицах по полным дням. К 1998 году беспредел по стране поутих. Значит, он не уменьшился, как вещали средства массовой информации, ушел в подполье. К слову, революция тоже произошла не сразу, сначала был 1903, потом 1905 годы. А 1917 затянулся на несколько лет. В двадцатом столетии все мясорубки заработали в нечетные годы — 1913,1941. Прокрутить успели по России и по Европе больше сотни миллионов жизней. Это взять и оставить без людских ресурсов Японию с островами. Беспредел в ставшей на демократические рельсы, новой России тоже то затихал, то вспыхивал с новой силой, собирая урожай растерзанными человеческими телами.
Солнце зависло над крышей стоящего на Буденновском проспекте проектного института. Жара. Чем меньше оно и Луна по размерам, тем больше Земле достается света или тепла. Словно ночное и дневное светила превращались в мощные прожекторы. Спрятавшись в тени палатки, я вяло поглядывал на текущую мимо толпу. Возле навеса над остановкой трамвая напротив, крутились две девочки лет по десять — одиннадцать, оборачиваясь в мою сторону. Затем сдвинулись с места. На хорошеньких лицах большие глаза с тонкими носиками. Легкие платьица едва прикрывали обозначившиеся попы.
— Вы золото берете? — спросила та, что посветлее.
— Не понял, — насупил я брови. — Какое золото?
— Обручальное кольцо. Большое, — добавила девчушка посмуглее.
— У детсадовских не берем, — оглянулся я по сторонам. Не хватало из-за ссыкушек получить неприятности. — Отнесите туда, где взяли.
За детей валютчикам попадало по полной программе. Они приводили родителей, те ментов. Уплаченные за товар деньги не возвращались. Если меняла торопился сбагрить купленное, хлопот прибавлялось еще больше, потому что при полюбовном раскладе украшение полагалось вернуть. А куда оно успело уйти, уехать или уплыть, черт бы не сказал. Родители старались содрать последнюю шкуру, утверждая, что колечко или сережки весили полкило, да в них бриллианты по карату. За улаживание конфликта менты требовали от ста баксов и выше. Если стороны не договаривались, заводилось уголовное дело. Тогда можно было влететь на все кровные. Но Пикинез, другие, брали подряд. У них сходило с рук.
— Мы не воровки, — не согласилась с доводами светлая. — Кольцо нашли. На Левбердоне.
— На дне ямы. За лесопосадкой, — поддержала подружка. — Там лежали бутылка из под шампанского, пачка от сигарет, использованный презерватив.
— Штанов не заметили? — передразнил я.
Что школьники знают все и больше, не удивило. Что рассказывают об этом мужчине в возрасте, вызывало чувство смущения. Как-то вышел за дверь поздним вечером. На лестничной площадке собралась группка лет по десять — двенадцать девочек и пара мальчиков. Я спросил, не боятся ли они гулять по ночам. Ответ ошарашил. Не-е, мы минетчицы, хором заверили девочки. Помню, не сразу понял, о чем речь.
— Штанов не было, — на полном серьезе ответила светлая. — Кольцо в траве. Еще банка от килек в томате.
Набор и попутал. Закусывать шампанское кильками могут лишь в один момент разбогатевшие слесари — сантехники с челночницами с оптовых рынков. Презерватив — дополнительная экзотика из реклам с экранов телевизоров.
— Ну…, показывайте, — разрешил я. Криминала нет, любой меняла возьмет без сомнений. Разукрашенные десятилетки часто приносят сдавать баксы, выданные состоятельными родителями на мороженое. — Осторожно. Влетать из-за вас…
Одна сунула руку в складки платьица, вытащила кулачком, раскрыла ладонью вверх. Я понял все. В солнечных лучах переливалось обручальное кольцо из бериллиевой бронзы. Такого добра нам приносили по десять раз на дню. Кривую пробу научились подделывать так, что с трудом отличишь от заводской. Попадались безделушки из рандоли, покрытые булатом. Мы догадывались об адресах подпольных мастерских, в которых армяне штамповали фальшак. Они же первыми занялись подделкой настоящей «Рамы» вонючей смесью, сдобренной животным жиром. Одно время «Рамой» из «чалтырей-малтырей» в фирменной упаковке завалили прилавки вокруг оптового рынка на Семашко. Торговали местные девушки, которых кавказцы трахали в строящемся за их спиной торговом комплексе на загаженных бетонных полах, или возле оконных проемов.
— Это фальшак, — негромко сказал я. — Ну… не золото, а сплав. Ценности не имеет.
— Не золото? — переспросила светлая девочка.
— Не золото!.. — повторила за ней подружка.
— Можете отнести домой и оставить на память. Через несколько дней оно почернеет, — я усмехнулся. — Трите тряпочкой, будет порядок.
— Вы обманываете, — сказала первая девочка. — Кольцо в руки не взяли, а говорите, что не золото.
— Вопрос закрыт, — махнул я рукой. — Нашли не то, что нужно.
— Не нашли, — подняла голову светлая. Она была поувереннее подружки. — Его дал Алик, который торгует овощами в начале базара. За работу.
— Да, — подтвердила вторая. — Он сказал, что в кольце больше десяти граммов. И проба есть.
— Ну…, мать честная, — бегая глазами по головам прохожих, вышел я из себя. — Такую пробу на стальные ложки ставят. Алик пошутил. За какую работу он расплатился дерьмом?
— Кольцо золотое, — насупилась первая девочка. — Вы не хотите покупать у нас.
Я вытащил ляпис, взял радужно переливающееся изделие. Смочил слюной, провел по поверхности кривые полосы. Они почернели.
— Ясно? — отдал я кольцо. — Лаком не потрудились скрыть, чтобы карандаш не сразу взял, — сплюнул под ботинки. — Не связывайтесь с аликами никогда.
— Если кольцо не золотое, оно должно почернеть? — добивалась истины первая девочка.
— Я слышала об этом, — кивнула вторая.
Мне нравилось их упорство. Есть уверенность, что в следующий раз на мякину не попадутся. Подходили русские люди с немецкой педантичностью или кавказским, азиатским интуитивным упрямством. По телевизору в голос вещали о странах второго, третьего мира. Это при коммунистах все, и собаки, были равны. Потому жили, как при первобытно-общинном строе. Действительно, перед Богом люди равны. В церковь идут без своих спичек, каждый покупает свечку — судьбу. Зажигает от других и ставит на общий подсвечник. Горят они — судьбы — кто жарче, кто холоднее — в одной куче. Вышли за порог — разделение. По уму. Один профессор, второй скотник, один художник, второй дворник. Одна великая актриса Настасья Кински, вторая кривляется в подворотне. Домохозяйки путной не получилось. О каком равенстве речь? О человеческом уважении друг к другу — иное дело.
