Отложив три цепочки от двух с половиной до пяти граммов, следующие я намотал на свернутые в трубочку кусочки бумаги, убрал в пакетик. Рассовал невостребованные другие изделия. До того дня, когда можно будет изучить и принять решение о ремонте, пайке, замене сломанной части на исправную. Выудил из заначки пару застежек. Если цепочка не подлежала восстановлению, валютчики снимали исправный замочек, именники, чтобы иметь возможность воспользоваться. Цепочки бросали в лом. На «кобре» и якорной с алмазной обработкой понадобилось поменять замочки. Делалось это просто. Сбоку замка плоскогубцами отгинался крючок, сбрасывался именник, переносился на крючок на новом замке. И все. Старые со слабой пружиной бросали в раствор аммиака, чтобы рассосалась набившаяся грязь. Если пружинка оказывалась лопнутой, замочек кидался в лом, ремонту в квартирных условиях он не подлежал.

Покончив с золотом, я разобрался с серебряными ложками, цепочкой под «черепашку», неказистыми перстнями «нашего» производства. Две чайные ложечки с инкрустацией по ручкам возьмут женщины из бухгалтерии хозяйственного магазина. Одна ребенку на первый зубик, вторая внучке на подарок. По семь рублей за грамм. В ювелирном простые выставлены по тридцать рублей. Нужно лишь взвесить. Впрочем, от двадцати пяти до двадцати восьми граммов каждая. Ложки с глубокими рисками, помятые, стесанные, можно кинуть в лом по три пятьдесят за грамм. Вряд ли кто позарится, даже если привести в идеальное состояние. Не царская Россия, из современной алюминиевой, стальной, хлебать сподручнее. Если находятся купцы, берут для очистки питьевой воды. Очень редко. Цепочку возьмут великовозрастному мудаку. Массивные женские перстни по пятнадцать граммов каждый, разберут торгующие свеклой, белым корнем с зеленью старухи. По цене лома.

Я взглянул на часы, Людмила запаздывала. На столе серебряные с медными монеты. Выделялась Екатерина Вторая с большим портретом, развернутым в правую сторону. Год выпуска одна тысяча семьсот девяносто шестой — год смерти великой императрицы. Посадить бы на престол такую, или Маргарет Тэтчер. Страну не узнали бы дураки в фуражках с красными околышами, заправляющие в Кремле важными делами. Если бы не дефект, можно было запросить сто пятьдесят баксов. Совсем «убитая» стоила не меньше пятидесяти. Но, когда ударили монетой о другую, вожделенного звона не последовало. Екатерина Вторая оказалась с трещиной под оборками платья с набивными плечами. Год назад такая попадалась. Интересно, почему серебро лопается, когда оно мягкое? Теперь максимум тысяча рублей. Медяки представились сибирскими деньгами со зверями, с гербами таежных округов. Двести с лишним лет назад Сибирь занимала место на карте Российской империи как Польское королевство шляхтичей или Финляндское княжество. В смысле значения. Никто не вправе был навязывать волю любому субъекту государства. Поэтому сохранилось множество национальных групп, не растерявших ни языка, ни культуры, ни обычаев. Тогда как в Америке, в других странах, коренное население старались истребить, заселив земли цивилизованными европейцами. Подаренная французами статуя Свободы торчит по пояс в крови. Американская свобода добывалась большой кровью, русское господство опиралось на малые народы как на братьев меньших, почитаемых едва не за равных. Даже на Большом Кавказе с русскими дрались банды абреков. Бандитов — отшельников, а не народно-освободительных отрядов. Потому стали невозможны перевороты, бунты, революции. До того времени, пока империя не пришла к закономерному падению сама. Впрочем, кто доказал, что развал произошел? Множество народов, словно не случайно согнанных на строительство новой, русской, вавилонской башни, как жило вместе, считая главным один язык, так и продолжает жить. Разве что объявили себя республиками. Время все расставит по местам. А объединения с разъединениями не прекратятся, это непреложный закон существования на маленькой планете Земля.

В прихожей хрипло зашелся звонок. Подсунув барсетку, я сгреб со стола все. После инцидента, когда с капиталом пришлось тащиться по обложенному ментами ночному городу, доверия к Людмиле не испытывал. Если бы не настойчивость, не разнообразие любовных игр в постели, разбежались бы навсегда. За порогом оказалась Маринка, навещавшая изредка не менее сладкая бывшая любовница, работавшая вахтером в общежитии через дорогу. Узрев замешательство, подружка усмехнулась:

— Поворачивать оглобли, милый?

— Так даже лучше, — обрадовался я. — Проходи, гостем будешь.

— Но видно, что ждешь, — кубанским голосом пропела Маринка. — Приду в следующий раз.

— На морде написано?

— И в первую очередь.

— Вот нюх. Помнится, следы заметать тоже была мастер.

— Ты не такой? — засмеялась Маринка. — С мужиков пример берем.

— На юге все шустрые. Это северянки… пока раскочегаришь, не раз упадет, — подмигнул я. — По прежнему со своим?

— Куда деваться, — полуотвернулась Маринка. — Ладно, зайду, когда освободишься.

За спиной зазвонил телефон. Сделав знак, чтобы подождала, я прошел в комнату. Голос Людмилы сообщил, что сын пьяный, разлегся возле двери. Решила принять таблетки и лечь спать. Я задумчиво пожевал губами, скосил глаза в сторону открытой двери. Маринка маячила на пороге, делая вид, что разговор не заинтересовал. Пока водила носком туфли по выступу, в который раз отметил, возраст на женщину не действует. За тридцать лет, а выпячивай в витрину парижского салона мод, парижане с ума сойдут. В Ростове едва не третья с престижного подиума сбежала. Как под копирку. Характер — мало сказать золотой. Одно маленькое «но»! Каждая вторая регулярно наставляет рога хоть парню, хоть мужу. Сказывается близость дикого Кавказа, где женщину пусть и держат в стойле с животными, прежде чем взять, наобещают столько, не на чем тащить. Вот и возвращаются оттуда голодными, разутыми. И… счастливыми. Здесь, как нигде, ясно, что женщине нужно. Пусть бык, баран, да мужского пола. Сказал веское «му» или «бе» — и задрожала. Но кто мечтал, чтобы бочка меда не была испорчена ложкой дегтя? Маринка…она дочь горячих приморских степей. Она здесь родилась.

— Чего стоишь на пороге?

— Мешаю?

— Проходи.

— Я сбегаю, пока не зашла?

— Хочешь?

— А ты?

— Не пью, знаешь. Угостить с удовольствием. Красным крепленым, с шоколадкой.

— Помнишь!

— Гм…Сколько прошло, как мы встречались? Месяца два?

— Скоро три будет.

— Тогда когда забывать.

— Я к тебе по интересу пришла.

— Ну, блин, опять залетела?

— Дурное дело не хитрое.

— Тогда дергай. Постараюсь погонять, чтобы перья облетели. Мыльной пеной изошла.

— Только это и надо, — уже за дверью засмеялась Маринка.

Я прошел к столу, всмотрелся в исписанную подсчетами бумажку. Если бы не фальшивая сотка, навар был бы неплохим. А она фальшивая. Остается порвать на части, чтобы не тешить себя надеждой на «авось». Если получится пристроить лоху, через время он вернется, начнутся изматывающие переговоры с отдачей половины суммы. Или не возвратится, посчитав, что не докажет. Или скандал поднимется на высоту, с которой падать будет больнее. Лучше не рисковать, на душе спокойнее. Выдернув из барсетки сотку, над унитазом порвал на кусочки, смыл струей воды. Теперь три тысячи смешаются с фекалиями, обогатив тихий Дон на малую сумму. Еще Людмила некстати решила сделать выходной. Наведался школьный друг, или кто из новых? Женщина видная, мимо не пройдешь. Со враньем все в порядке — врожденное, как у многих местных. Наобещают с вагон, в назначенный час маленькой тележки не узришь. Снова влияние азиатского Кавказа. На проклятом большинством русского народа перегнившем Западе, или в Америке, за подобные проделки зубы повышибали бы, или отвернулись. Навсегда. В России на говорящего правду смотрят как на ненормального, выпущенного из дурдома. Таков менталитет, переродившийся после тататро-монгольского ига. Чем дальше от Санкт — Петербурга, тем резче проявляется. Добивающиеся самоопределения казаки, потомки сарматов со скифами, ходили на Русь со всадниками Батыевыми. Казакам возродиться дать надо. При царе казачий офицерский чин не был ровней чину российскому. Офицерскому. Зато удалью блистали молодецкой.