– Я не могу управлять вашим будущим, – сказал я. – Вам известно, что я ухожу.

– Останься. И пусть она живет с нами, – предложил Авикус.

– Немыслимо! – воскликнул я.

– Ты упрямец, Мариус, – мягко проговорил Авикус. – Тебя пугает сила твоих собственных страстей. Мы могли бы устроиться в этом доме вчетвером.

– Я навлек смерть на владелицу дома, – возразил я. – И не смогу здесь жить. Оставаясь здесь так долго, я уже совершаю богохульство по отношению к древним богам. И они непременно отомстят – не столько потому, что они существуют, сколько потому, что я в свое время чтил их. И сколько можно объяснять: я должен уехать из этого города и перевезти Тех, Кого Следует Оберегать, в безопасное место.

– Дом принадлежит тебе по праву, – настаивал Авикус. – Ты же сам предложил нам жить здесь.

– Не вы ее убили, – отрезал я. – Давайте вернемся к главному вопросу. Вы возьмете девочку?

– Не возьмем, – ответил Маэл.

Авикус промолчал. У него не оставалось выбора.

Я отвернулся. Все мои мысли занимала Пандора, Пандора на острове Крит – чего я не мог и вообразить. Пандора, моя вечная скиталица.

Долгое время я не мог вымолвить ни слова.

Потом поднялся и, не обращаясь к ним более, ибо оба разочаровали меня, вернулся в спальню, где на постели лежало, закрыв глаза, очаровательное юное создание.

Ее освещал мягкий свет лампы. Привлекательная и податливая: водопад волос на подушках, безупречная кожа, полуоткрытый рот.

Я присел рядом.

– За что тебя выбрала Эвдоксия, если не считать красоты? Она не говорила?

Она открыла глаза, вздрогнув словно от неожиданности – что вполне возможно, учитывая ее молодость, – задумалась и наконец тихо ответила:

– За остроту ума, за то, что я помнила наизусть целые книги. Я часто декламировала ей по памяти. – Не поднимаясь с подушек, она сложила руки так, будто держала в них открытую книгу. – Мне хватало одного взгляда на страницу, чтобы запомнить текст. И по мне – одной из сотни служанок императрицы – некому было горевать. Я была девственницей. И рабыней.

– Понятно. А еще?

Я чувствовал, что у двери стоит Авикус, но ничем не показывал своей осведомленности.

Зенобия подумала, прежде чем ответить.

– Она говорила, что у меня неиспорченная душа, что, несмотря на всю порочность императорского дворца, я способна слышать музыку дождя.

Я кивнул.

– Ты до сих пор слышишь ту музыку?

– Да, – отвечала она, – даже еще чаще. Но если ты уйдешь, музыка меня не спасет.

– Уйду, но перед уходом дам тебе кое-что.

– Что? Что дашь? – Она села, опершись на подушки. – Что может меня спасти?

– А ты как думаешь? – ласково спросил я. – Моя кровь.

Я услышал, как Авикус задохнулся от изумления, но не обратил на него внимания. В те минуты для меня никого, кроме нее, не существовало.

– Я силен, дитя мое, очень силен. Пей мою кровь, сколько пожелаешь, и тогда ты совершенно преобразишься.

Мое решение и озадачило, и обнадежило ее. Она застенчиво подняла руки и положила их мне на плечи.

– Прямо сейчас?

– Да, – ответил я. Я принял удобную позу, дал ей обхватить меня обеими руками и, почувствовав, как ее зубы впиваются мне в шею, глубоко вздохнул. – Пей, драгоценная. Соси сильнее, чтобы впитать как можно больше крови.

Мое сознание затопил поток беспорядочных видений императорского дворца, золотых комнат, пиршеств, музыкантов и колдунов, залитого солнцем города с неистовыми гонками колесниц на ипподроме, толпы, взорвавшейся аплодисментами, императора, поднявшегося в ложе поприветствовать почитателей, гигантских процессий, направляющихся в собор Святой Софии, свечей и благовоний и снова – дворцового великолепия, но уже под этой крышей.

Я ослаб. Меня подташнивало. Но я не обращал внимания. Важно было отдать ей все, что она сможет взять.

Наконец она упала на подушки, я посмотрел на нее и увидел, что Кровь отняла всю краску у ее щек.

С трудом приподнявшись, она села, чтобы взглянуть на меня, и уставилась во все глаза, словно новорожденный вампир – как будто она раньше и не обладала истинным зрением, даруемым Кровью.

Она соскользнула с кровати и прошлась по комнате, описывая большой круг, сжимая правой рукой ткань туники и широко распахнув горящие глаза. Лицо ее сияло белизной.

Она разглядывала меня, будто увидела впервые. И вдруг остановилась, расслышав в отдалении звуки, к которым прежде оставалась глухой. Она прижала к ушам ладони. На ее по-прежнему прелестном лице читалось благоговение.

Я попытался встать на ноги, но сил не хватало. Авикус поспешил мне на помощь, но я махнул рукой, отсылая его прочь.

– Что ты с ней сделал?! – воскликнул он.

– Смотрите сами, что я сделал, – ответил я. – Смотрите, вы, оба, те, кто отказался от нее. Я дал ей свою кровь. Я дал ей шанс.

Я подошел к Зенобии и заставил посмотреть мне в глаза.

– Слушай внимательно, – сказал я. – Эвдоксия рассказывала, как жила в самом начале? Ты знаешь, что можешь охотиться на улицах, выдавая себя за мужчину?

Она уставилась на меня новыми глазами, слишком потрясенная, чтобы понять мои слова.

– Ты знаешь, что если обрезать твои волосы, то в течение одного дня они отрастут снова и будут по-прежнему длинными и густыми?

Она покачала головой, а взгляд ее блуждал по комнате, мимолетно задерживаясь то на моем лице, то на многочисленных бронзовых лампах, то на мозаике, украшавшей стены и пол.

– Послушай, прелестное дитя, у меня не так уж много времени, чтобы обучить тебя, – сказал я. – А я намерен оставить тебя вооруженной не только силой, но и знаниями.

Еще раз заверив ее, что волосы отрастут, я обрезал их, глядя, как прекрасные пряди падают на пол, а потом провел ее на мужскую половину и переодел в платье мальчиков.

Затем, строго приказав Маэлу и Авикусу оставить нас, я повел ее в город и постарался научить ее имитировать мужскую походку и не бояться улиц, познакомить с жизнью таверн, о чем она и мечтать не смела, и показать ей, как самостоятельно охотиться.

Пока мы были вдвоем, я находил ее столь же очаровательной, что и прежде. Теперь же она казалась мне старшей и более мудрой сестрой. И когда она засмеялась, заказав в таверне по нашему обычаю ненужную чашу вина, я почти уже решился позвать ее с собой, но в следующее мгновение понял, что не смогу.

– А ты все равно не выглядишь мужчиной, – улыбнулся я, – даже без волос.

– Само собой, – рассмеялась она. – Я знаю. Но когда еще я могла бы попасть в такое место, если бы не ты!

– Теперь ты можешь все, что угодно, – объяснил я. – Подумай только! Можешь стать мужчиной. Можешь стать женщиной. Можешь стать бесполой. Подыскивай, как я, злодеев и никогда не захлебнешься смертью. Но никогда, ни в радости, ни в печали, не подвергай себя опасности, не позволяй другим присматриваться к тебе со стороны. Соизмеряй свои силы и будь осторожна.

Она кивнула, широко раскрыв восхищенные глаза. Конечно, мужчины в таверне поглядывали на нее, уверенные, что я привел симпатичного мальчика. Я поспешил забрать ее оттуда, пока ситуация не вышла из-под контроля, но дал ей время поупражняться в чтении мыслей окружающих и зачаровать бедного раба, что принес нам вино.

Пока мы шагали по улицам, я давал ей беспорядочные, но полезные советы относительно обычаев смертных. Я наслаждался каждой минутой!

Она раскрыла передо мной все тайны императорского дворца, чтобы мне легче было проникнуть туда и удовлетворить свое любопытство, а потом мы снова оказались в таверне.

– С годами ты возненавидишь меня за то, что я сделал с Эвдоксией и с остальными, – предостерегал я.

– Нет, неправда, – искренне возразила она. – Пойми же, Эвдоксия не давала мне ни минуты свободы, а остальные лишь презирали меня или завидовали – не знаю, что вернее.

Я кивнул в знак согласия, но спросил:

– Как ты думаешь, зачем Эвдоксия рассказала мне историю своей жизни – как она бродила по Александрии, переодевшись мальчиком, если тебе она даже не упомянула об этом?