Конечно, между тем, что произошло тогда, и моей нынешней любовью к Дэвиду существует какая-то связь! Только я раньше ее не видел. Как я любил его – и какую пустоту ощущал после предательства Клодии и расставания с ней.

Эти рукописи позволили мне ясно понять и кое-что еще: Дэвид был именно тем человеком, который способен отказаться от Темного Дара.

Он действительно не ведал страха. Смерть ему не нравилась, но он ее не боялся. Никогда не боялся.

Однако я прибыл в Париж не только для того, чтобы прочесть его мемуары. Передо мной стояла другая цель. Я отказался от благословенного и безвременного уединения в отеле и начал бродить по городу – никуда не торопясь и ни от кого не скрываясь.

На Рю-Мадлен я купил себе великолепную одежду, включая темно-синее двубортное кашемировое пальто. Затем отправился на левый берег Сены, где провел несколько часов в нарядных и приветливых кафе, вспоминая рассказ Дэвида о Боге и дьяволе и гадая, что же, черт возьми, он видел на самом деле. Конечно, Париж вполне подходящее место для Бога и дьявола, но...

Некоторое время я провел в метро, внимательно разглядывая его пассажиров и пытаясь определить, чем же все-таки парижане отличаются от всех остальных людей в мире. Настороженностью? Энергичностью? Или тем, что они избегают встречаться взглядом с окружающими? Я никак не мог определить. Но они в корне отличались от американцев – доказательства этого я видел повсюду, – и я пришел к выводу, что понимаю их. И что они мне нравятся.

Тот факт, что Париж превратился в необыкновенно богатый город, где дорогие шубы, драгоценности и бесчисленные бутики встречались на каждом шагу, привел меня в изумление. Он выглядел богаче даже американских городов. В мое время он, наверное, тоже казался богатым: застекленные дверцы экипажей, дамы и господа в напудренных париках... Но бедняков можно было встретить повсюду, некоторые из них даже умирали прямо на улице... А теперь я видел вокруг себя только богатство и роскошь, и бывали моменты, когда разум мой отказывался верить в реальность существования этого города с его миллионами автомобилей и неисчислимым количеством каменных домов, отелей и шикарных особняков.

Конечно, я охотился. Я пил кровь.

На следующую ночь, едва опустились сумерки, я стоял на верхнем этаже центра Помпиду под таким же фиолетовым, как и в моем любимом Новом Орлеане, небом и наблюдал, как загораются огни большого города. Вдалеке я видел остроконечную Эйфелеву башню, пронзающую пространство над божественным мраком.

Ах, Париж, я знал, что непременно вернусь сюда, да, и очень скоро. Как-нибудь ночью я устрою себе убежище на Иль-Сен-Луи, который всегда любил. Пусть большие дома на авеню Фош идут к черту. Я найду дом, где когда-то мы с Габриэль совершили Обряд Тьмы, где мать вдохновила сына сделать ее своей дочерью, и смертная жизнь выпустила ее из своих рук, словно я схватил ее за запястье.

Я привезу с собой Луи – ведь он так любил этот город, пока не потерял Клодию. И теперь ему необходим стимул, чтобы снова полюбить Париж.

А пока я заглянул в Кафе де ла Пэ в большом отеле, где в тот трагический год правления Наполеона Третьего останавливались Луи и Клодия. Я долго сидел в одиночестве за нетронутым бокалом вина, вспоминая обо всем, что произошло, и заставляя себя относиться к этому спокойно: что сделано, то сделано и прошлого не вернуть.

Да, испытание в пустыне явно прибавило мне сил. И я был готов к любым неожиданностям...

...И наконец, незадолго до рассвета, когда меня охватила легкая меланхолия и грусть по разрушающимся зданиям конца восемнадцатого века, когда над полузамерзшей рекой навис туман, а я стоял, опершись о высокий каменный парапет почти у самого моста, ведущего на Иль-де-ля-Сите, я увидел того, кого ждал.

Сначала пришло уже знакомое ощущение, на этот раз я узнал его сразу и постарался изучить более внимательно: легкая потеря ориентации, при которой я, однако, полностью сохранял контроль над собой; мягкая восхитительная вибрация; наконец, жесточайшее напряжение во всем теле, до самых кончиков пальцев. Все повторилось. Да, как будто мое тело, сохраняя пропорции, уменьшалось в размерах, и меня вытесняли из этой сократившейся оболочки! И в тот самый момент, когда, казалось, оставаться внутри ее практически невозможно, черт побери, в голове прояснилось и ощущение исчезло.

В точности то же самое происходило со мной уже дважды. Я остался стоять возле моста, воскрешая в памяти, и обдумывая детали.

Потом я увидел, как на противоположном берегу реки резко затормозил видавший виды автомобиль, и из него все так же неуклюже выбрался молодой человек с коричневыми волосами. Он выпрямился в полный рост и настороженно уставился на меня блестящими от возбуждения глазами.

Мотор он оставил включенным. Я снова, как и тогда, почувствовал исходящий от него запах страха. Конечно, он знал, что я его видел, здесь ошибки быть не могло. Думаю, ему было известно и то, что я проторчал здесь добрых два часа в ожидании этой встречи.

Наконец он набрался мужества и пересек мост; из тумана передо мной возникла впечатляющая фигура в длиннополом пальто, с намотанным вокруг шеи белым шарфом. Он наполовину шел, наполовину бежал, но в нескольких шагах от меня остановился, а я стоял, облокотившись о парапет, и холодно смотрел на него. Он бросил мне еще один конвертик. И тут я схватил его за руку.

– Не спешите, месье де Лионкур! – отчаянно прошептал он. Британский акцент, свидетельствующий о принадлежности к высшим слоям общества, почти как у Дэвида, французское произношение можно назвать едва ли не идеальным. Он умирал от страха.

– Черт побери, кто вы такой? – спросил я.

– У меня к вам предложение! С вашей стороны глупо будет его не выслушать. Речь пойдет о том, в чем вы очень нуждаетесь. И будьте уверены, никто во всем мире, кроме меня, вам этого не даст!

Я выпустил его, и он отпрянул, едва не свалившись на спину, но в последний момент успел ухватиться рукой за каменный парапет. Что за странные движения! Человек крепкого сложения, он двигался как тощее и не уверенное в себе создание. Я никак не мог понять, в чем же дело.

– Немедленно объясните, в чем состоит ваше предложение! – потребовал я и услышал, как его сердце замерло в широкой груди.

– Нет, не сейчас, – ответил он. – Но очень скоро мы поговорим.

Какой интеллигентный, хорошо поставленный голос. Слишком утонченная и правильная речь для обладателя этих больших блестящих карих глаз и гладкого, пышущего здоровьем, молодого лица. Может быть, это тепличное растение, выросшее среди пожилых людей и никогда не встречавшееся со своими ровесниками?

– Не спешите! – прокричал он снова и помчался прочь, время от времени спотыкаясь и с трудом восстанавливая равновесие.

Наконец он запихнул свое длинное неуклюжее тело в маленький автомобиль и понесся по обледенелому снегу.

Он ехал так быстро, что, когда машина свернула на Сен-Жермен, я решил, что он непременно угодит в аварию и погибнет.

Я взглянул на конверт. Ну конечно, очередной чертов рассказ.

Я сердито вскрыл пакет, сомневаясь, следовало ли отпускать этого парня, и в то же время непонятно почему наслаждаясь нашей игрой; мне доставляло наслаждение даже собственное негодование, вызванное его сообразительностью и способностью выслеживать меня.

На этот раз он принес мне видеокассету с одним из последних фильмов. Он назывался «Наоборот». Какого черта... Я перевернул кассету и просмотрел аннотацию. Комедия!

В отеле меня ждала еще одна посылка. И вновь – видеокассета. «Весь я». Текст на обороте пластиковой коробки давал представление о содержании фильма.

Я поднялся к себе. В номере не было видеоплейера! Даже в «Рице»! Несмотря на то что время еще только близилось к рассвету, позвонил Дэвиду.

– Ты не мог бы приехать в Париж? Я все устрою. Увидимся за обедом, завтра, в восемь вечера, в ресторане на первом этаже.

Потом я все-таки позвонил своему смертному агенту, поднял его с постели и дал указания заказать Дэвиду билет, лимузин, апартаменты и все, что ему может понадобиться. Пусть Дэвида обеспечат наличными; в номере должны быть цветы и охлажденное шампанское. Покончив со всем этим, я отправился искать подходящее для сна место.