Сперва он ничего не понимает.
Его отец стоит там, за стеклом, в синем халате – халате, который он привез из дома и которого Б у него раньше не видел, во всяком случае это точно не гостиничный халат. Отец внимательно наблюдает за ними, хотя, когда Б обнаруживает его, тот быстро дергается назад, словно ужаленный (при этом он взмахивает рукой в знак робкого приветствия), и исчезает за шторами.
«Песнь о Гайавате», говорит женщина. Б смотрит на нее. «Песнь о Гайавате», говорит женщина, поэма Лонгфелло. Ах да, говорит Б.
Затем женщина желает ему спокойной ночи и постепенно исчезает: сперва поднимается по ступеням, ведущим в холл, там на миг задерживается, перебрасывается парой слов с кем-то, кого Б не видит, а потом молча тает в глубине гостиничного холла – ее вытянутый силуэт попадает поочередно из одной рамки окна в другую, пока она не заворачивает в коридор, откуда ведет наверх внутренняя лестница.
Полчаса спустя Б входит в свой номер и находит отца спящим. Несколько секунд, прежде чем отправиться в ванную чистить зубы, Б, стоя в ногах кровати, рассматривает его (держится он при этом очень прямо, словно в ожидании нагоняя). Добрый вечер, папа, говорит Б. Но отец не подает ни малейшего знака, что услышал его.
На следующий день их пребывания в Акапулько Б с отцом идут посмотреть на клавадистас – прыгунов в воду. Можно выбрать одно из двух: либо наблюдать за представлением со специальной площадки на свежем воздухе, либо в баре гостиницы, расположенной над Ла-Кебрадой.[2]
Отец Б хочет выяснить, сколько стоят билеты. Первый человек, к которому он обращается с этим вопросом, о ценах ничего не знает. Отец Б продолжает расспросы, и наконец один старый прыгун, который сидит там, ничего не делая, называет цифры. Место на смотровой площадке в баре стоит в шесть раз дороже места на свежем воздухе. Отец Б решительно говорит: пошли в бар – там удобнее. Б следует за ним. В баре своей одеждой они резко отличаются от остальных зрителей, американских или мексиканских туристов, наряженных подчеркнуто по-отпускному. Б и его отец одеты как типичные обитатели мексиканской столицы – их костюмы словно вышли из какого-то нескончаемого сна. Официанты сразу это отмечают. Они знают, что от таких клиентов хороших чаевых не дождешься, поэтому и не спешат их обслуживать. В довершение всего с выбранных ими мест плохо видно представление. Лучше бы мы остались на площадке, говорит отец. Хотя и здесь не так уж плохо, добавляет он. Б согласно кивает. Выступление прыгунов завершается. Б и его отец, выпив по паре коктейлей, выходят из бара и принимаются обсуждать планы на остаток дня. На площадке почти никого не осталось, но отец Б вдруг видит старого прыгуна, который сидит на каменной ограде.
Бывший прыгун низкого роста, у него очень широкая спина. Он читает роман про ковбоев и не поднимает взгляда, пока Б с отцом не останавливаются рядом. Тут он их узнает и спрашивает, как им понравились прыжки в воду. Недурно, отвечает отец Б, хотя, чтобы вынести справедливое суждение о подобных видах спорта, надо обладать определенным опытом. Кабальеро был спортсменом? Отец Б несколько секунд смотрит на него молча, изучающе, потом говорит: и мы кое-что в жизни повидали! Бывший прыгун резко поднимается на ноги, словно он опять оказался на краю скалы. Ему лет пятьдесят, думает Б, а значит, он не многим старше отца, хотя морщины у него на лице больше похожи на шрамы, и поэтому он выглядит очень старым. Кабальерос приехали в отпуск? – спрашивает бывший прыгун. Отец Б с улыбкой кивает. А каким спортом занимался кабальеро, позвольте полюбопытствовать? Боксом, отвечает отец Б. Ого, говорит бывший прыгун, и наверняка в тяжелом весе? Отец Б широко улыбается и говорит: да.
Б вдруг обнаруживает, что уже неведомо сколько времени шагает вместе с отцом и бывшим прыгуном туда, где они припарковали свой «мустанг», затем все трое садятся в машину, и Б слышит, словно по радио, указания, которые бывший прыгун дает его отцу. Машина некоторое время следует по проспекту Мигеля Алемана, но потом сворачивает куда-то вглубь, и скоро пейзаж, образованный гостиницами и ресторанами, предназначенными для туристов, сменяется обычным городским пейзажем, правда с легким тропическим налетом. Машина продолжает подъем, удаляясь от золотистой подковы Акапулько, двигаясь по плохо заасфальтированным или вообще не заасфальтированным улицам, пока не останавливается на пыльной обочине у чего-то вроде ресторана или скорее заведения быстрого питания (хотя для заведения быстрого питания здешнее помещение великовато, думает Б). Бывший прыгун и отец Б быстро выходят из машины. Всю дорогу они не переставали говорить, да и теперь, на тротуаре, пока ждут Б, подавая ему невразумительные знаки, они продолжают беседу. Б, чуть помешкав, выходит из машины. Пойдем обедать, говорит отец. Да, пора, говорит Б.
Внутри темно, столики занимают только четверть помещения. Остальное пространство напоминает площадку для танцев с помостом для оркестра, окруженным длинным барьером из неструганых досок. Войдя туда с яркого света, Б поначалу ничего не может разглядеть. Потом видит мужчину, похожего на бывшего прыгуна, тот подходит к ним, внимательно слушает объяснения их спутника, пока тот представляет Б с отцом, хотя сам Б плохо понимает, о чем идет речь, пожимает руку отцу и протягивает руку Б. Тот тоже тянет свою, и они с незнакомцем обмениваются рукопожатием. Незнакомец произносит какое-то имя и еще раз крепко жмет руку Б. Жест дружеский, но пожатие получается скорее грубым. Мужчина не улыбается. Б решает тоже обойтись без улыбки. Отец Б и бывший прыгун уже заняли места за столиком. Б садится рядом с ними. Тип, похожий на бывшего прыгуна и оказавшийся его младшим братом, продолжает стоять, ожидая распоряжений. Этот кабальеро, говорит бывший прыгун, был чемпионом своей страны в тяжелом весе. Вы иностранцы? – спрашивает мужчина. Чилийцы, отвечает отец Б. Есть уачинанго?[3] – спрашивает бывший прыгун. Есть, отвечает мужчина. Давай нам одну, уачинанго по-легионерски, говорит бывший прыгун. И пиво для всех, говорит отец Б, и для вас тоже. Благодарю, говорит мужчина, вытаскивая белый блокнот из кармана и с трудом записывая заказ, хотя, думает Б, его ничего не стоило бы запомнить.
Вместе с пивом мужчина приносит им закуску – соленые галеты и по небольшой тарелке крупных устриц. Совсем свежие, говорит бывший прыгун, кладя соус чили на все три тарелки. Забавно, правда? – добавляет он, тыкая пальцем в бутылку с острым соусом ярко-красного цвета, соус называется чили, и ваша страна тоже Чили. Да, и вправду забавно, соглашается отец Б. Нам, чилийцам, это всегда было любопытно. Б смотрит на отца с едва заметным изумлением. Затем, пока им не приносят уачинанго, разговор крутится вокруг бокса и прыжков со скалы.
Потом Б с отцом покидают ресторан. Время пролетело быстро, так что никто этого и не заметил, и когда они садятся в «мустанг», часы уже показывают семь вечера. Бывший прыгун садится в машину вместе с ними. Б начинает казаться, что они никогда от него не избавятся, но машина доезжает до центра города, и бывший прыгун просит высадить его у бильярдной. Они остаются одни, и отец Б с одобрением отзывается как об обслуживании в том заведении, так и о цене уачинанго. Если бы мы вздумали заказать то же самое здесь, – он обводит рукой гостиницы на приморском бульваре, – нам бы это влетело в копеечку. Они поднимаются в свой номер, Б надевает плавки и отправляется на пляж. Он плавает, а потом принимается за чтение при скудном сумеречном свете. Он читает поэтов-сюрреалистов и ничего не понимает. Мирный одинокий человек на краю смерти. Какие-то образы, обиды. Только это он и видит. И на самом деле картинки мало-помалу начинают таять, как закатное солнце, и остаются только обиды. Второразрядный поэт исчезает, пока дожидается визы в Новый Свет. Второразрядный поэт бесследно исчезает, отчаявшись дождаться визы, не важно в каком поселке на французском побережье Средиземного моря. Не ведется никакого расследования. Нет трупа. Когда Б пытается прочитать Домаля, ночь уже опустилась на пляж, Б закрывает книгу и медленно идет в гостиницу.
