Следующие дни Б посвящает блужданиям по парижским улицам. Иногда он натыкается на двери какого-нибудь музея, но никогда туда не заходит. Иногда натыкается на двери кинотеатра и долго стоит, разглядывая фотографии, а потом идет дальше. Он покупает книги, которые пролистывает, но никогда не читает. Он обедает в незнакомых ресторанах и подолгу засиживается там, словно находится вовсе не в Париже, а в деревне, где трудно найти занятие лучше, чем курить и пить ромашковый настой.
Однажды утром, проспав всего пару часов, Б садится на поезд и едет в Брюссель. Там живет одна его знакомая, чернокожая девушка, дочь чилийца-эмигранта и женщины из Уганды, но он не решается позвонить ей по телефону. Несколько часов он гуляет по центру Брюсселя, потом направляется в сторону северных районов, пока ему не попадается маленькая гостиница – она стоит на улице, где вроде бы и нет ничего, кроме этой самой гостиницы. Рядом с гостиницей за оградой раскинулся пустырь, и там среди травы валяется всякий мусор. Напротив выстроились в шеренгу дома, которые выглядят как после бомбежки, большинство из них пустует. В некоторых домах окна выбиты, входные двери болтаются, словно их сорвал с петель ветер, но ведь на этой улице почти нет ветра, думает Б, глядя в окно из своего номера. А еще он думает: надо бы взять напрокат машину. А еще он думает: я не умею водить. На следующий день он едет к своей знакомой. Ее зовут М, и сейчас она живет одна. Он застает ее дома. На ней джинсы и майка. Она ходит по дому босиком. Открыв дверь, М не сразу узнает его. Она не знает, кто это, обращается к нему по-французски и смотрит так, словно уверена: от него надо ждать беды, но ее это ничуть не волнует.
Помешкав секунду, Б называет свое имя. Он говорит по-испански. Я Б, представляется он. Только тут М узнает его и улыбается, но улыбка выражает вовсе не радость от встречи с ним, скорее это улыбка растерянности, как будто внезапное появление Б никак не входило в ее планы и сама внезапность визита кажется ей забавной. Однако она приглашает его войти и предлагает что-нибудь выпить. Они разговаривают, сидя друг против друга, Б расспрашивает ее про мать (отец уже давно умер), про учебу, про ее жизнь в Бельгии. М отвечает уклончиво, отвечает вопросами про здоровье Б, про его книги, про его жизнь в Испании.
Наконец им уже не о чем говорить, и они замолкают. Молчание ничуть не смущает М. На вид ей можно дать лет двадцать пять, она высокая, стройная. Глаза зеленые – точно такого же цвета были глаза у ее отца. Даже круги под глазами, очень резко обозначенные, похожи на те, что были у чилийского эмигранта, с которым Б очень давно водил знакомство – как давно? – он не помнит, да это и не важно, когда М было года два или около того и ее отец и мать, студентка из Уганды, изучавшая политические науки (учебу она, надо добавить, не закончила), путешествовали по Франции и Испании практически без денег, селясь у друзей.
На миг перед его глазами возникают все трое на фоне висячих мостов: отец М, мать М и сама зеленоглазая М двух или трех лет. На самом деле я никогда не был близким другом ее отца, думает Б. На самом деле там не было никаких мостов, даже висячих.
Перед уходом он сообщает ей название своей гостиницы и телефон. Вечером он шагает по центру Брюсселя, ищет женщину, но встречает лишь какие-то призрачные силуэты, словно бы чиновники и банковские служащие сдвинули на несколько часов время окончания своей работы. Добравшись до гостиницы, он довольно долго ждет, пока ему откроют дверь. Портье – молодой бледный парень. Б дает ему чаевые и поднимается по темной лестнице к себе в номер.
Утром его будит телефонный звонок. М предлагает вместе позавтракать. Где? – спрашивает Б. Все равно, говорит М, я сейчас заеду за тобой, и мы куда-нибудь двинемся. Одеваясь, Б думает про Жюли Нис, мать Лефевра, которая проиллюстрировала некоторые из последних текстов сына. Они жили здесь, думает Б, в Брюсселе, где-то в этом районе, в одном из этих домов. Порыв ветра, который налетает лишь в его воображении, затушевывает образы здешних зданий, которые он в силах вспомнить. Побрившись, Б выглядывает в окно и смотрит на соседние фасады. Все осталось таким же, как накануне. По улице идет женщина средних лет, пожалуй, немногим старше его, с пустой сумкой-тележкой. В нескольких метрах от нее, впереди, останавливается собака, она поднимает нос, глаза у нее как щелки у копилки, собака смотрит на одно из гостиничных окон, возможно, на окно, из которого смотрит на улицу Б. Все осталось таким же, как накануне, думает Б, надевая белую рубашку, черный пиджак и черные брюки. Потом он спускается вниз, чтобы подождать М в холле.
Как ты думаешь, что это такое? – спрашивает Б у М, когда они уже сидят в машине, указывая ей на страницы Лефевра в «Луна-парке». Похоже на виноградные кисти, отвечает М. Ты можешь разобрать хоть что-нибудь из написанного? Нет, говорит М. Потом она снова разглядывает графизмы Лефевра и говорит: возможно, только возможно, он ведет речь о бытии. Но этим утром о бытии на самом деле говорит М. Она рассказывает, что ее жизнь – цепочка ошибок, что она была серьезно больна (чем больна, не уточняет), рассказывает про свою поездку в Нью-Йорк, похожую на сошествие в ад. Она говорит на испанском, пересыпанном французскими словами, и лицо ее при этом лишено всякого выражения. Порой она позволяет себе улыбнуться, чтобы подчеркнуть забавность той или иной ситуации или того, что ей самой кажется забавным и в чем нет совершенно ничего забавного, думает Б.
Они завтракают в кафе на улице Ориент, недалеко от церкви Непорочной Девы Марии, которую М, по всей видимости, хорошо знает, как если бы в последние годы стала католичкой. Потом она говорит, что отвезет его в Музей естественных наук, рядом с Леопольд-парком и Европейским парламентом, и Б это представляется явным противоречием. Но в чем тут противоречие? Он и сам не знает. Однако прежде, говорит М, ей надо вернуться домой и переодеться. Б не хочется идти ни в какой музей. С другой стороны, на его взгляд, М совершенно незачем переодеваться. О чем он и сообщает ей. М хохочет. Так я похожа на какую-нибудь наркоманку.
Пока М переодевается, Б сидит в кресле и листает «Луна-парк», но ему это быстро надоедает, словно бы «Луна-парк» и маленькая квартирка М никак не вяжутся друг с другом, поэтому он встает и начинает рассматривать фотографии и картины, развешанные по стенам, потом подходит к единственной в комнате книжной полке, книг там маловато, совсем мало – на испанском, среди них он узнает несколько книг отца М, которые она наверняка никогда не читала, политические сочинения, история государственного переворота, исследование про общины мапуче, что вызывает у него улыбку недоверия, и он даже слегка вздрагивает, хотя понять почему не может – от нежности или отвращения? – или это просто знак того, что не все идет как надо, но тут в гостиную возвращается М, вернее она пересекает гостиную, от дверей спальни к двери, которая, судя по всему, ведет в ванную или в комнату, где она стирает, во всяком случае, там развешано белье, и Б наблюдает, как она пересекает гостиную – не то полуголая, не то полуодетая, и это тоже, как и старые книги ее отца, представляется ему неким знаком. Знаком чего? Он не знает. Недобрым знаком в любом случае.
Вскоре они выходят, на М темная юбка, очень узкая, чуть ниже колен, и белая блузка с расстегнутыми верхними пуговицами, так что можно видеть начало ложбинки между грудями, еще на ней туфли на высоком каблуке – теперь она минимум на пару сантиметров выше Б. Пока они едут в музей, М рассказывает про свою мать и указывает на здание, мимо которого они проезжают не останавливаясь. Только когда их уже отделяет от него улиц пять, Б соображает, что вдова чилийского эмигранта живет именно там, в своей квартире. Но вместо того чтобы расспросить М про ее мать, как ему того хочется, Б говорит, что у него нет ни малейшей охоты идти в музей и что вообще эта тема – естественные науки – вызывает у него скуку смертную. Но он не слишком сопротивляется и позволяет М затащить себя в музей, тем более что она действует весьма напористо, хотя и не теряет при этом ореола невозмутимости.
