Земельный вопрос был связан в сознании Толстого с отрицанием всей существовавшей политической системы. В самом подходе Толстого к этой проблеме сказались сильные и слабые стороны его мировоззрения. Слабые стороны эти выразились, в частности, в том, что Толстой на протяжении ряда лет пытался оказать давление на правительство, с тем чтобы земельный и другие острейшие политические вопросы были решены мирным путем. Одна из таких попыток была предпринята Толстым в 1902 г., когда он написал Николаю II письмо, переданное ему через великого князя Николая Михайловича Романова. В своем письме Толстой убеждал царя в том, что главное требование народа заключается в том, что народ желает «избавиться от тех исключительных законов, которые ставят его в положение пария, не пользующегося правами всех остальных граждан», «что он хочет свободы передвижения, свободы обучения и свободы исповедания веры, свойственной его духовным потребностям; и, главное, весь стомиллионный народ в один голос скажет, что он желает свободы пользования землей, т. е. уничтожения права земельной собственности».
«И вот это-то уничтожение права земельной собственности и есть, по моему мнению, — утверждал Толстой, — та ближайшая цель, достижение которой должно сделать в наше время своей задачей русское правительство».14
Разумеется, никакого результата письмо Толстого к Николаю II не дало.
Основным методом решения земельного вопроса Толстой считал метод, предложенный американским публицистом и мелкобуржуазным экономистом Генри Джорджем. В своих работах «Прогресс и бедность», «Великая общественная реформа», «Налог с ценностей земель», «Что такое единый налог и почему мы его добиваемся» Генри Джордж утверждал, что единственной причиной разделения людей на богатых и бедных является экспроприация земли у народа. Отсюда Генри Джордж делал абсолютно неправильный вывод о том, что не пролетарская революция и национализация всех средств производства, а национализация земли буржуазным государством или высокий государственный налог на частную земельную собственность могут положить конец обнищанию масс в буржуазном обществе.
Толстой был горячим пропагандистом теории Г. Джорджа на русской почве.
На деле же теория Г. Джорджа и проекты Толстого являются абсолютно утопическими. Еще Маркс, характеризуя Г. Джорджа и ему подобных «социалистов», писал, что утверждения их о том, будто бы с превращением земельной ренты в государственный налог все беды капиталистического производства должны исчезнуть, есть «не что иное, как скрытая под маской социализма попытка спасти господство капиталистов и фактически заново укрепить его на более широком, чем теперь основании».15 Ленин указывал, что типичной ошибкой Джорджа и других буржуазных национализаторов земли является «смешение частной собственности на землю с господством капитала в земледелии».16 Но следует заметить, что самая идея национализации земли в буржуазном обществе, хотя и не могущая избавить трудящихся от нищеты и разорения, является прогрессивной. Характерно, что пропаганда Толстым решения земельного вопроса по Генри Джорджу отражала иллюзии мелкого крестьянства и находила сторонников в народе. Так, например, крестьянин Кропотов, выступая в III Государственной думе по аграрному вопросу, сказал: «Чтобы быть справедливым, нужно обложить единственным (то есть единым. — Б. М.) налогом землю, и тогда она окажется у трудящихся масс, и тогда будет не завидно: кто не хочет работать, тот не будет платить».
Комментируя это выступление в статье «Аграрные прения в III Думе» (1908), Ленин писал:
«Сколько неиспытанных еще в борьбе сил, сколько стремления к борьбе в этой наивной речи! Желая избегнуть «принудительного отчуждения», Кропотов на деле предлагает меру, которая равняется конфискации помещичьих земель и национализации всей земли! Что «единственный налог» этого сторонника учений Джорджа равносилен национализации всей земли, этого Кропотов не понимает, но что он передает действительные стремления миллионов, — в этом не может быть и тени сомнения».17
Несмотря на безрезультатность письма Толстого к Николаю II, он в 1907 г. обратился — на этот раз не к царю, а к председателю Совета министров П. А. Столыпину — с письмом, в котором опять пытался уговорить царское правительство осуществить земельную реформу. Само обращение с предложением о национализации земли к Столыпину, который в это время был занят насаждением своей реакционной «реформы», было, разумеется, наивным. Толстой очень энергично пытался оказать давление на Столыпина, в частности через брата министра, журналиста, сотрудника «Нового времени» А. А. Столыпина. Результатом было только то, что А. А. Столыпин переслал Толстому записочку своего сановного брата следующего содержания:
«Если будешь отвечать Л. Н. Толстому, напиши ему, пожалуйста, что я не невежа, что я не хотел наскоро отвечать на его письмо, которое меня, конечно, заинтересовало и взволновало, и что я напишу ему, когда мне станет физически возможно сделать это продуманно».
В сопроводительном письме А. А. Столыпин сообщал, что его брат «не удосужился еще ответить» и хотя он утверждал, что не берет на себя ответственность говорить за брата, но на самом деле изложил в своем письме именно те «идеи», которые были присущи Столыпину и которые он, вероятно, и велел передать писателю.
«Я думаю, — писал А. А. Столыпин, — что вы ошибочно приписываете людям душевный строй, подобный вашему. Подумайте, из чего только не сложился этот ваш душевный строй, и есть ли вероятие искать подобные слагаемые в толпе людей, хотя бы составленной из многих миллионов». С откровенным цинизмом он далее утверждал:
«Ближе к жизни маленькая хитрость дикаря: «Объявим, что земля — божия, а между собою мы всегда поделить ее сумеем… вообще, видно будет…» Слово «дикарь» я не говорю в осуждение: из дикаря может выйти апостол, но из свойств дикаря не следует выбирать одно отрицательное свойство (жадность), чтобы его поощрять в голом виде. Но жадность неискоренима, она живет во всех, оттого задачею совершенствования должна быть такая цель: облагородить жадность. Я думаю, что в детской России должны принести пользу простые педагогические приемы: «Раньше, чем зариться на чужое добро, приведи свое добро в порядок, — увидишь, как хорошо будет».
А затем А. А. Столыпин развивал ту, прикрытую лицемерными фразами, «философию» кулачества, которой была пронизана «реформа» его брата: «Вы знаете, как дети любят собственность, — какая радость первой своей лошади, своей собаки. Такая же трепетная радость у народа может быть только по отношению к своей собственной земле, на которой стоит свой дом, которая отгорожена своим частоколом. Единый налог земля может выдержать только при очень высокой культуре, а к этой культуре еще нужно подвести народ через длинную эпоху собственности…
Любить каждый комочек, копать, дробить, поливать, выдергивать сорную былинку, окапывать деревцо, любоваться утром на облюбованные вчера вечером всходы, ведь для этого необходимо, чтобы человек обманывался мыслью, что он — владелец этого рая, а после него — его дети и внуки».18
Впоследствии Толстой сам признал наивность своих попыток уговорить царя и Столыпина провести национализацию земли. А в 1909 г. он начал писать П. А. Столыпину оставшееся незаконченным письмо, в котором решительно осуждает его мероприятия по проведению аграрных законов и пытается разъяснить ему всю ошибочность, неразумность его поведения.
«Пишу вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю теперь в России, — так начал Толстой свое письмо. — Человека этого вы знаете и, странно сказать, любите его, но не понимаете всей степени его несчастья и не жалеете его, как того заслуживает его положение. Человек этот — вы сами». Толстой, пытаясь выдержать тон письма в духе своей морали всеобщей любви и употребляя даже такие выражения, как «брат по человечеству», переходит, однако, к прямому обличению. Толстой признает, что он давно хотел писать Столыпину. «Но я не успел окончить письма, — продолжал Толстой далее, — как деятельность ваша все более и более дурная, преступная, всё более и более мешала мне окончить с непритворной любовью начатое к вам письмо. Не могу понять того ослепления, при котором вы можете продолжать вашу ужасную деятельность — деятельность, угрожающую вашему материальному благу (потому что вас каждую минуту хотят и могут убить), губящую ваше доброе имя, потому что уже по теперешней вашей деятельности вы уже заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи. Губит же, главное, ваша деятельность, что важнее всего, вашу душу».
