Литмир - Электронная Библиотека

Несмотря на безрезультатность письма Толстого к Николаю II, он в 1907 г. обратился — на этот раз не к царю, а к председателю Совета министров П. А. Столыпину — с письмом, в котором опять пытался уговорить царское правительство осуществить земельную реформу. Само обращение с предложением о национализации земли к Столыпину, который в это время был занят насаждением своей реакционной «реформы», было, разумеется, наивным. Толстой очень энергично пытался оказать давление на Столыпина, в частности через брата министра, журналиста, сотрудника «Нового времени» А. А. Столыпина. Результатом было только то, что А. А. Столыпин переслал Толстому записочку своего сановного брата следующего содержания:

«Если будешь отвечать Л. Н. Толстому, напиши ему, пожалуйста, что я не невежа, что я не хотел наскоро отвечать на его письмо, которое меня, конечно, заинтересовало и взволновало, и что я напишу ему, когда мне станет физически возможно сделать это продуманно».

В сопроводительном письме А. А. Столыпин сообщал, что его брат «не удосужился еще ответить» и хотя он утверждал, что не берет на себя ответственность говорить за брата, но на самом деле изложил в своем письме именно те «идеи», которые были присущи Столыпину и которые он, вероятно, и велел передать писателю.

«Я думаю, — писал А. А. Столыпин, — что вы ошибочно приписываете людям душевный строй, подобный вашему. Подумайте, из чего только не сложился этот ваш душевный строй, и есть ли вероятие искать подобные слагаемые в толпе людей, хотя бы составленной из многих миллионов». С откровенным цинизмом он далее утверждал:

«Ближе к жизни маленькая хитрость дикаря: «Объявим, что земля — божия, а между собою мы всегда поделить ее сумеем… вообще, видно будет…» Слово «дикарь» я не говорю в осуждение: из дикаря может выйти апостол, но из свойств дикаря не следует выбирать одно отрицательное свойство (жадность), чтобы его поощрять в голом виде. Но жадность неискоренима, она живет во всех, оттого задачею совершенствования должна быть такая цель: облагородить жадность. Я думаю, что в детской России должны принести пользу простые педагогические приемы: «Раньше, чем зариться на чужое добро, приведи свое добро в порядок, — увидишь, как хорошо будет».

А затем А. А. Столыпин развивал ту, прикрытую лицемерными фразами, «философию» кулачества, которой была пронизана «реформа» его брата: «Вы знаете, как дети любят собственность, — какая радость первой своей лошади, своей собаки. Такая же трепетная радость у народа может быть только по отношению к своей собственной земле, на которой стоит свой дом, которая отгорожена своим частоколом. Единый налог земля может выдержать только при очень высокой культуре, а к этой культуре еще нужно подвести народ через длинную эпоху собственности…

Любить каждый комочек, копать, дробить, поливать, выдергивать сорную былинку, окапывать деревцо, любоваться утром на облюбованные вчера вечером всходы, ведь для этого необходимо, чтобы человек обманывался мыслью, что он — владелец этого рая, а после него — его дети и внуки».18

Впоследствии Толстой сам признал наивность своих попыток уговорить царя и Столыпина провести национализацию земли. А в 1909 г. он начал писать П. А. Столыпину оставшееся незаконченным письмо, в котором решительно осуждает его мероприятия по проведению аграрных законов и пытается разъяснить ему всю ошибочность, неразумность его поведения.

«Пишу вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю теперь в России, — так начал Толстой свое письмо. — Человека этого вы знаете и, странно сказать, любите его, но не понимаете всей степени его несчастья и не жалеете его, как того заслуживает его положение. Человек этот — вы сами». Толстой, пытаясь выдержать тон письма в духе своей морали всеобщей любви и употребляя даже такие выражения, как «брат по человечеству», переходит, однако, к прямому обличению. Толстой признает, что он давно хотел писать Столыпину. «Но я не успел окончить письма, — продолжал Толстой далее, — как деятельность ваша все более и более дурная, преступная, всё более и более мешала мне окончить с непритворной любовью начатое к вам письмо. Не могу понять того ослепления, при котором вы можете продолжать вашу ужасную деятельность — деятельность, угрожающую вашему материальному благу (потому что вас каждую минуту хотят и могут убить), губящую ваше доброе имя, потому что уже по теперешней вашей деятельности вы уже заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи. Губит же, главное, ваша деятельность, что важнее всего, вашу душу».

При этом Толстой не отвергает мысли о возможном изменении столыпинской политики. «Ведь еще можно бы было, — говорит он, — употреблять насилие, как это и делается всегда, во имя какой-нибудь цели, дающей благо большому количеству людей, умиротворяя их или изменяя к лучшему устройство их жизни, вы же не делаете ни того, ни другого, а прямо обратное. Вместо умиротворения вы до последней степени напряжения доводите раздражение и озлобление людей всеми этими ужасами произвола, казней, тюрем, ссылок и всякого рода запрещений и не только не вводите какое-либо такое новое устройство, которое могло бы улучшить общее состояние людей, но вводите в одном, в самом важном вопросе жизни людей — в отношении их к земле — самое грубое, нелепое утверждение того, зло чего уже чувствуется всем миром и которое неизбежно должно быть разрушено — земельная собственность». В этом же письме Толстой высказывает свое резко отрицательное отношение к столыпинской аграрной политике, смысл которой был им проницательно разгадан: «Ведь то, что делается теперь с этим нелепым законом 9-го ноября, имеющим целью оправдание земельной собственности и не имеющим за себя никакого разумного довода, как только это самое существует в Европе (пора бы нам уж думать своим умом) — ведь то, что делается теперь с законом 9-го ноября, подобно мерам, которые бы принимались правительством в 50-х годах не для уничтожения крепостного права, а для утверждения его».

Характерно, что в тот же день, когда Толстой начал писать это письмо, он в разговоре с собеседником у себя дома заметил, что «ему непонятно, как можно серьезно обращаться к царю или Столыпину».

Защита права крестьян на землю, пропаганда идеи национализации земли, обличение столыпинской аграрной политики является содержанием ряда писем Толстого, включенных в 77—82 томы. В письме к Т. Л. Сухотиной от 6—7 ноября 1909 г. Толстой признавался, что земельный вопрос мучает его даже во сне. А по адресу руководителей правительства он утверждал, что эти люди стоят «на самой низкой и нравственной и умственной ступени» и что «теперь, после победы над революцией, ставшие особенно самоуверенными и дерзкими», хотят «привести русский народ в ужасное, безнравственное и губительное состояние».19 Страстность пропагандиста, защитника чаяний крестьянства, сквозит и в следующих строках этого письма: «Если бы наше правительство было бы не совсем чуждое народу, жестокое и грубое и глупое учреждение, оно бы поняло не только ту великую роль, которую предстоит ему осуществить, оформив их великие, передовые идеалы народа, но поняло бы и то, что то успокоение, умиротворение народа, которого оно добивается теперь неслыханными со времен Иоанна Грозного казнями и всякого рода ужасами, могло бы быть наверное достигнуто только одним: осуществлением общего, народного идеала: освобождения земли от права собственности». Но, как и в других письмах и статьях, Толстой глубоко ошибался, считая возможным исправление «векового греха» земельной собственности путем мирной реформы. «Только объяви манифест, — пишет он далее, — как тогда, при освобождении крепостных, о том, что правительство занято освобождением от земельного рабства, и народ лучше всех стражей охранит правительство, которое он тогда признает своим».

Толстой всячески поддерживал протест против правительства и крепостников, исходивший из самых различных кругов. Так, большой интерес представляет письмо Толстого бывшему народному учителю П. И. Кореневскому. Кореневский напечатал в «Русском богатстве» за 1909 г. статью «Крестьянский Генрих Блок». В статье доказывалось, что крестьянский банк, подобно известной банкирской конторе «Генрих Блок» (продававшей в рассрочку выигрышные билеты), выдавая крестьянам ссуды на покупку земли, безжалостно их грабит, отбирая за недоимки имущество и затем саму землю. Толстой читал эту статью различным слушателям и откликнулся на нее письмом, в котором писал автору: «На всех слушателей она (статья. — Б. М.) одинаково подействовала своим обстоятельным и смелым изложением возмутительных гадостей, совершаемых крестьянским банком под видом помощи несчастным крестьянам. Поразительно, как эти «несчастные» крестьяне, служащие дойной коровой для всех дармоедов, служат для них тоже и оправданием совершаемых над ними гадостей под видом служения им».

3
{"b":"228533","o":1}