⁴ Главы XVIII—XX о деньгах в статье «Так что же нам делать».

1885 г. Августа 12. Я. П.

Большою радостью жду обоихъ.

Толстой.

Печатается впервые. На подлиннике — бланке телеграммы, посланной из Козловки-Засеки, ближайшей станции к Ясной поляне, — имеются служебные отметки, из которых видно, что телеграмма отправлена 12 августа 1885 г.

Повидимому, телеграмма эта является ответом на телеграфный же, не дошедший до нас, запрос возвратившегося в Петербург Черткова о том, удобно ли Толстому принять у себя в Ясной поляне его и Бирюкова. Из писем Толстого к Софье Андреевне в Москву от 17—20 августа и из письма его к Л. Д. Урусову от 20 августа видно, что Чертков и Бирюков пробыли в Ясной поляне с 16 до ночи 19 августа. В письме к Урусову Толстой пишет: «Вчера уехал только Чертков с Бирюковым. Они приезжали на 3 дня... Он мне очень помог в семье. Он имел влияние на наш женский персонал. И может быть влияние это оставит следы. Меня же он раззадорил писать для народа — тем бездна, не знаю, чтò выбрать». В письмах к Софье Андреевне о пребывании Черткова и Бирюкова говорится еще подробнее, день за днем. Так 17 августа Толстой пишет: «После тебя [т. е. после отъезда Софьи Андреевны] я пошел с моими гостями за грибами. Потом читал им статью.... Утром, оглядев весь народ,... пошел зa грибами с Чертковым и Бирюковым... Обедали все наши. После обеда переливали из пустого в порожнее. Чертков смешил молодежь мнимым спиритизмом». 18 августа Толстой говорит о том вечере в кабинете его, о котором вспоминает в Биографии Толстого и Бирюков: «Вечером сошлись в кабинете: Андрюша, Миша Кузминский, Файнерман (см. прим. 5 к п. № 77 от 29—30 августа 1885), Бирюков, Чертков и я; и я предложил каждому рассказать историю, начиная с младших. И все, начиная с Андрюши и до меня, рассказали. Все в темноте — очень хорошо было. Вечером читал вслух Катакомбы». Бирюков говорит об этом вечере подробнее: «... Мы сидели кучей на диване в полутемной комнате со Львом Николаевичем. Он был весел и общителен. Он предложил каждому из нас рассказать что-нибудь замечательное из своей жизни. Мне помнится, что я рассказал эпизод из своей службы во флоте. Когда дошла очередь до Льва Николаевича, то он рассказал нам о том, как на Кавказе во время сражения с горцами у егo ног разорвалась граната и разбила в щепки колесо пушки, которую он наводил». (См. Б, III, Госизд., М., 1922, стр. 40.) На следующий день, 19 августа, Толстой пишет Софье Андреевне: «Чертков и Бирюков остались нынче утром до ночи... Я его просил поговорить с тобой о подписке и помочь через Сытина, всё это знающего. Они очень милы и, кажется, для всех не тяжелы, просты». Наконец, в письме от 20 августа он пишет: «Гости уехали. Чертков имел успех и влияние на девочек. Турнюры опять сняты, и разные хорошие планы».

1885 г. Августа 29—30. Я. П.

Стихи изъ Іоанна, кот[орые] вы выписали, очень хорошо бы было помѣстить, но какъ бы цензура не помѣшала.¹ Въ Фабіолѣ² лучше бы помѣстить «Ученіе 12 Ап[остоловъ]» не въ моемъ переводѣ, а по Кіевскому переводу первыя 5 главъ.³ Нагорная пр[оповѣдь] будетъ въ картинѣ.⁴ Да и вообще хорошо распространять это божественное писаніе. Вашу рукопись возвращу вамъ; также и англ[ійскія] дѣтскія книжки перешлю въ Москву. Сытину скажите, что онъ может печатать мои разсказы, но только какъ можно дешевле продавать ихъ. — Бумаги давать — подписывать никакой не нужно. Препятствій и недоразумѣній никакихъ быть не можетъ и не будетъ. —

Спасибо вамъ, что вы пишете мнѣ, мнѣ всегда радость увидать вашъ почеркъ. Спасибо и за то, что вы, будучи у меня, хорошо поговорили съ моей семьей. Мнѣ кажется, что вы помогли мнѣ. Вы и милый Бирюковъ. Вообще отъ вашего пребыванія у насъ осталась самая хорошая «отрыжка». Вы пожалуй подумаете: надо вмѣстѣ держаться всѣмъ единовѣрующимъ и помогать другъ другу. Я боюсь такихъ мыслей: надо каждому человѣку стараться жить по Божьи, дѣлать дѣло Божье всегда и вездѣ, и тогда всѣмъ хорошо будетъ точно такъ, какъ хочетъ того Богъ.

Файнермана⁵ переходъ въ православіе я не сужу. Мнѣ кажется, что я бы не могъ сдѣлать этаго, п[отому] ч[то] не могу себѣ представить такого положенія, въ к[оторомъ] бы было лучше не говорить и не дѣлать правду; но знаю, что было время, когда я могъ. И потому думаю, что и онъ въ переходномъ состоянiи. — До слѣдующаго письма, милый другъ, пожалуйста, исполните ваше намѣреніе заѣхать въ Ясную. — Я началъ писать продолженіе «Что дѣлать» и нѣсколько дней не работалъ. И нынче пошелъ рубить лѣсъ и такъ усталъ, что насилу двигаюсь. Но очень хорошо.

Полностью печатается впервые. Отрывок напечатан в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 26—27. На подлиннике отметка рукой Черткова: «Пол. 1 сент». На то, что письмо это относится к 1885 г., указывает не только архивный № его, но и то обстоятельство, что оно несомненно является ответом на датированное письмо Черткова от 25/26 августа 1885 г. Время написания письма устанавливаем, исходя из того соображения, что письма из Ясной поляны в Лизиновку, где находился теперь Чертков, и обратно приходили обыкновенно на третьи сутки.

Письма Черткова от 25 и 26 августа, на которые отвечает здесь Толстой, написаны частью под впечатлением недавнего пребывания его в Ясной поляне, частью под впечатлением всех тех вопросов, касающихся «Посредника», которые перед отъездом в Воронежскую губернию задержали его на несколько дней в Москве. В первом из этих писем Чертков пишет (цитируем с значительными сокращениями): «В Москве мы с П. И. Бирюковым застали у себя Иванцова-Платонова, (см. прим. 5 к п. № 65 от 17 мая 1885 г.). Он был очень любезен и высказал сочувствие нашему делу. Сказал, что будет охотно помогать нам чем может; но что, во всяком случае, для этого необходимо, чтобы он получал рукописи раньше их представления в цензуру. В таком случае он охотно возьмется лично их передать цензору, которого он немного знает. С нашими же рукописями, уже бывшими в цензуре и запрещенными, он не может помочь, так как не имеет достаточно влияния на цензоров, чтобы с успехом повлиять на них в смысле отмены состоявшегося постановления. — К описанию смерти Франциска [см. ниже, прим. 1] я подобрал стихи из 13, 14 и 15 глав Иоанна и послал Бирюкову, а при сем прилагаю копию для вас. В «Фабиоле» [см. ниже прим. 2], мне кажется, не благоразумно помещать Учение 12 апостолов в виду скандала, возбужденного напечатанием его в Детской помощи. Да и вообще лучше, мне кажется, поместить при описании богослужения в Катакомбах — чтения из Евангелия, а именно отрывки из Нагорной проповеди. Пожалуйста, укажите мне, какие стихи следовало бы поместить... Это будет очень хорошо, если в одной книжке таким образом будет подлинно изложено самое существенное из заповедей Христа, а в другой книжке (о Франциске) будет большая часть прощальной беседы Христа, в которой он ставит непременным условием исполнение его заповедей и сам дает пример служения ближнему. — Я позабыл у вас книжки с картинками. Пожалуйста, Лев Николаевич, если будет случай, пошлите их в ваш дом в Москву до востребования мною...» Затем, возвращаясь мысленно к последнему свиданию с Толстым, Чертков продолжает: «С удовольствием вспоминаю о своем пребывании у вас в Ясной. Там мне было очень хорошо, и я был так рад вас видеть таким бодрым, веселым, молодым. Во всем мы всегда желаем большего, и теперь я желаю еще когда-нибудь пожить с вами не праздно, а занимаясь каким-нибудь делом. Не знаю, осуществится ли это когда-нибудь. Одно только тяжелое впечатление я вынес — от крещения этого несчастного еврея [см. ниже прим. 5]. Это был ужасный обман и жалкая комедия, и ничего хорошего, божеского такими средствами не может достигаться. Такие приемы, предпринимаемые ради последующих результатов, могут только вредить, а не помогать делу Христа, насколько я понимаю и чувствую. И если этот молодой еврей останется при убеждении, что он поступил правильно и что... обман и комедия, хладнокровно и преднамеренно предпринятые, составляют мелочь, пред которой не следует останавливаться для достижения известного положения, для деятельности, то кроме дурного и ужасного я ничего не могу себе представить для его будущих учеников. По этой системе священник будет в школе прививать обрядную церковность, а этот учитель — лицемерное отношение к этим обрядам. Что из двух должно хуже отразиться на детях? Когда Бирюков сказал вам, что он не имеет на этот счет никакого мнения, то вы посмотрели на меня и сказали, что действительно судить чужой поступок не следует. Я хотел потом, при случае, вам высказаться. Крепко, крепко обнимаю вас, Лев Николаевич, я вас так люблю. Теплый привет всем вашим домашним. Какие они милые люди». — Письмо от 26 августа является как бы продолжением предыдущего: «Вчера я забыл спросить вас про одну вещь, — пишет Чертков. — Сытин спрашивал меня, может ли он выпустить ваши рассказы, изданные им (в том числе и «Чем люди живы» и «Бог правду видит» и «Кавказский пленник») в издании с более крупной печатью и большим числом рисунков? В таких изданиях есть большая потребность. Я ему сказал, что, насколько я вас понял, издание этих книжек теперь вполне предоставлено нам для лубочной литературы и что поэтому он, вероятно, может издавать их во всех тех формах, на какие имеется спрос у покупателей. Но я обещал, во всяком случае, спросить у вас о том, как вы на это смотрите и чего вы желаете. Пожалуйста, не откладывайте дать мне ответ на этот вопрос. Еще он хотел дать мне 400 р. для передачи вашей жене. Он говорит, что тогда, когда шла речь о рассказах, изданных одновременно им и ею, он обещал выплатить 900 р., но дал только 500. С тех пор он узнал, что графиня жаловалась Маракуеву, что он, Сытин, не платит ей своего долга, и это вредит Сытину даже в глазах его компанионов... Позвольте мне это сделать и в таком случае укажите мне пожалуйста, куда доставить эти 400 р. Мне неприятно писать вам о денежных расчетах, но уверен, что лучше такие недоразумения выяснять и прекращать. Сытин меня спрашивал, может ли повториться какое-нибудь недоразумение относительно этих изданий. Ему, разумеется, крайне важно это знать, так как, если он обеспечен от всяких уплат за содержание, то в состоянии выпускать издания по возможно низшей цене и в возможно лучшей форме. Если вы подпишете и вернете мне прилагаемую бумагу, то этим окончательно упростите всё дело и отвратите всякую возможность недомолвок и недоразумений со всех сторон».