3-го 10 часовъ вечера.

Какъ мнѣ больно, милая душенька, что я тебя разстроиваю своими письмами. — Это періодъ моего желчнаго состоянія: во рту горько, ноетъ печень и все мрачно и уныло. — Лучше нигдѣ мнѣ не можетъ быть, какъ здѣсь, совершенно одному въ тишинѣ и молчаньи. — Нынче и ночь не то что дурно, а мало спалъ и не принимался за работу, а читалъ. —

Писемъ я отъ тебя не получалъ еще, кромѣ шальнаго письма Александра¹ и неискренняго письма Александры² — на кот[оромъ] ты надписала нѣсколько словъ. Это письмо Александры взволновало — разсердило меня, и я написалъ ей очень жесткій отвѣтъ и самъ свезъ верхомъ въ Ясенки, гдѣ купилъ конвертовъ. Но, возвращаясь домой, вспомнилъ и о томъ, что ты бы очень не одобрила это письмо и самому непріятно стало, и я послалъ взять письмо назадъ, такъ что не послалъ. —

Утро было солнечное и теплое, и жаворонки заливаются со всѣхъ сторонъ, и проѣхаться было пріятно. А теперь вѣтрено, тепло и темно, но я ѣду на Козловку въ саняхъ; свезу это письмо и поспрошу отъ тебя. Няня³ нынче ѣздила въ Тулу, отвозила деньги Авдотьи Васильевны⁴ и была на почтѣ, но письма не привезла. Письмо отъ тебя очень развеселитъ меня. —

Былъ Костюшка;⁵ — жена его больна очень; все тоже — груди. Говорятъ, что отъ твоего лѣкарства прошло; но потомъ ребенокъ ея умеръ, и сдѣлалось тоже въ обѣихъ грудяхъ. Проситъ тотъ пластырь или мазь, какую ты давала. Пришли, если можно.

Ходитъ народъ просить, но я отказываю, — денегъ нѣтъ; да и какъ-то нынѣшній и годъ легче, и много я думалъ объ этомъ, и мнѣ не такъ больно отказывать.

Хорошо ли пріѣхалъ Илюша. Все ли у тебя хорошо? Здоровье? И дѣти хороши ли? Это главное.

Прощай, душенька. Не думай, что мнѣ не грустно безъ тебя; грустно, но я чувствую, что я отдыхаю, и несмотря на нездоровье, набираюсь силъ, и многое лучше, яснѣе и проще обдумываю. Можетъ быть, это мечты и загадыванья ослабѣвающаго, но приходятъ все въ голову мысли о поэтической работѣ.⁶

И какъ бы я отдохнулъ на такой работѣ.

Какъ задумаю объ этомъ, такъ точно задумаю объ лѣтнемъ купаньѣ.

Но, пожалуйста, и дѣтямъ этаго не говори. — Съ тобой я думаю вслухъ.

Сейчасъ получилъ твое письмо въ Козловку⁷ и очень, очень повеселѣлъ.

На конверте: Москва. Денежный переулокъ, домъ Волконскаго. Е. С. Графинѣ Софьѣ Андревнѣ Толстой.

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 154—155. Дата Толстого.

¹ Вероятно, Александра Андреевича Берса.

² А. А. Толстой. От него сохранился лишь второй листок, на котором она писала: «Как разработается маленькое семячко, унесенное мною, один бог ведает, но во всяком случае я чувствую, что ничто не могло поколебать моей дружбы к вам, ни твердого упования на будущее. Licht sucht Licht [свет стремится к свету], сказал Lavater, и сердце, проникнутое хотя одним лучем солнца правды, конечно осветится со временем вполне. Прощайте, милый друг, — постарайтесь любить меня по прежнему и никогда не говорите и не думайте, что мы служим не одному богу. Христос один, и вы и я любим его. Это главное». С. А. Толстая приписала к этому письму А. А. Толстой: «28 февраля. Эти два письма тебе интересны, я и посылаю». В ответном, неотправленном, письме Толстой писал А. А. Толстой: «Общего между мною и вами быть не может, потому что ту святодуховскую веру, которую вы исповедуете, я исповедовал от всей души и изучал всеми силами своими ума и убедился, что это не вера, а мерзкий обман, выдуманный для погибели людей». (Письмо это хранится в ГТМ.)

³ Марья Афанасьевна Арбузова.

⁴ Авдотья Васильевна Попова, «жила в доме Ясной поляны экономной много лет» (н. п. С. А.). Получала в то время 8 рублей ежемесячно.

⁵ См. о нем письмо от 4 июля 1881 г.

⁶ В ответном письме, которое можно датировать 5 или 6 марта 1882 г., С. А. Толстая писала: «Каким радостным чувством меня вдруг охватило, когда прочла, что ты хочешь писать опять в поэтическом роде. Ты почувствовал то, чего я давно жду и желаю. Вот в чем спасенье, радость; вот на чем мы с тобой опять соединимся, что утешит тебя и осветит нашу жизнь. Эта работа настоящая, для нее ты создан, и вне этой сферы нет мира твоей душе. Я знаю, что насиловать ты себя не можешь; но дай бог тебе этот проблеск удержать, чтоб разрослась в тебе опять эта искра божья. Меня в восторг эта мысль приводит» (ПСТ, стр. 188).

⁷ От 1 марта 1882 г.

1882 г. Марта 4. Я. П.

Четвергъ 9 часовъ вечера.

У меня и во мнѣ ничего новаго. Сплю мало и отъ того не могу работать. Нынче лучше тѣмъ, что ѣлъ лучше, съ большимъ апетитомъ. Сижу все одинъ одинешенекъ, — читаю и дѣлаю пасьянсы. Погода нехороша. Таетъ и вѣтрено, гудитъ день и ночь. Чтеніе у меня превосходное. Я хочу собрать всѣ статьи изъ Revue, касающіяся философіи и религіи, и это будетъ удивительный сборникъ религіознаго и философскаго движенія мысли за 20 лѣтъ.¹ Когда устану отъ этаго чтенія, беру Revue Etrangère 1834 года и тамъ читаю повѣсти, — тоже очень интересно.² Письма твоего въ Тулѣ вчера не получили, — вѣроятно, не умѣли спросить. Но за то я получилъ твое³ на Козловкѣ. И очень оно мнѣ было радостно. — Не тревожься обо мнѣ и, главное, себя не вини. Остави намъ долги наши, якоже и мы⁴... Какъ только другимъ простилъ, то и самъ правъ. А ты по письму простила и ни на кого не сердишься. — А я давно уже пересталъ тебя упрекать. Это было только въ началѣ. Отчего я такъ опустился, я не знаю. Можетъ быть, года, можетъ быть, нездоровье, геморой; но жаловаться мнѣ не на что. Московская жизнь мнѣ очень много дала, уяснила мнѣ мою дѣятельность, если еще она предстоитъ мнѣ; и сблизила насъ съ тобою больше; чѣмъ прежде. — Что-то ты напишешь нынче? Ты объ себѣ не пишешь, — какъ здоровье. Пожалуйста, не сдерживайся въ письмахъ, а валяй, какъ Богъ на сердце положитъ. —

Я нынче ходилъ на шоссе къ большому мосту передъ обѣдомъ; и все злился на Толстую.⁵ Въ Тулу ѣздятъ на колесахъ, и на Козловку уже едва ли проѣдешь на саняхъ. Въ низахъ вода; но и воды, и снѣга мало, вездѣ проѣхать можно. —

Что-то дѣти большія? Не грубятъ ли? Они именно грубятъ, а ты огорчаешься. Грубить весело, даже никому, просто сдѣлать, что нельзя. Ангелы, тѣ не огорчаютъ. Здоровье Миши какъ?⁶

Я нынче думалъ о большихъ дѣтяхъ. Вѣдь они вѣрно думаютъ, что такіе родители, какъ мы, это не совсѣмъ хорошо, а надо бы много получше, и что когда они будутъ большіе, то будутъ много лучше. Также, какъ имъ кажется, что блинчики съ вареньемъ — это уже самое скромное и не можетъ быть хуже, а не знаютъ, что блинчики съ вареньемъ это все равно, что 200 т[ысячъ] выиграть. — И по тому совершенно невѣрно разсужденье, что хорошей матери должны бы меньше грубить, чѣмъ дурной. Грубить — желанье одинаковое — хорошей и дурной; а хорошей грубить безопаснѣе, чѣмъ дурной, поэтому ей чаще и грубятъ.

Что Сережа братъ,⁷ долго ли пробудетъ? Хотѣлось бы его увидать. —

Прощай, душенька. — Будемъ живы, скоро увидимся, и будемъ также, какъ и теперь, любить. — Опять возвращаюсь съ твердымъ намѣреніемъ какъ можно меньше говорить. Да и нельзя. Я не буду лгать, если буду говорить, что боленъ нервами. Я затягиваюсь этимъ задоромъ.

Что о приговоренныхъ?⁸ Не выходятъ у меня изъ головы и сердца. — И мучаетъ, и негодованье поднимается, самое мучительное чувство.

На конверте: Москва. Денежной переулокъ, домъ Волконской. Е. С. Графинѣ Софьѣ Андревнѣ Толстой.