Такъ Аксаковъ напомнилъ мнѣ, пріѣхалъ за свѣдѣніями объ Австріи,5 сказалъ мнѣ, что лучше всего обратиться къ Нилу Попову, который только оттуда пріѣхалъ. Я непремѣнно постараюсь увидать его.
Два дня сряду получаю письма отъ тебя6 и потому спокоенъ и веселъ. Какая ты умница, что ходишь гулять, и съ милымъ Зефиротомъ Лизой,7 вѣдь какъ, кажется, теперь я былъ бы счастливъ съ тобою; a пріѣдешь, пожалуй будемъ ссориться изъ-за какого-нибудь горошку. Но теперь вѣрно не будемъ.
Объ рукѣ долженъ тебѣ сообщить не радостныя извѣстія. Поповъ и Гакъ вчера нарочно съѣхались вмѣстѣ, сняли перевязку, и хотя и увѣряютъ, что кость подвинулась немного, кажется, что отъ операціи собственно пользы очень мало. Они предлагали еще разъ попробовать, опять повторяя, что изъ 100 шансовъ есть одинъ. И я, было, находился въ нерѣшительности, но вздумалъ посовѣтоваться съ Иноземцовымъ и Нечаевымъ,8 сыномъ знаменитого костоправа, про котораго мнѣ говорили. Нынче утромъ былъ у Иноземцева. Онъ сначала мнѣ сказалъ, что вывиха нѣтъ никакого, а что у меня внутренняя болѣзнь, которую онъ открылъ, посмотрѣвъ въ увеличительное стекло на мой языкъ; потомъ сказалъ, чтобъ я носилъ хирургическую повязку, а потомъ сказалъ, чтобъ еще разъ попробовать править. Онъ совсѣмъ сумашедшій. Вернувшись домой, засталъ Вендриха; этотъ сказалъ, чтобъ отнюдь не носить повязки. Вотъ и разсуждай. Въ 2 часа пріѣхалъ Нечаевъ и сказалъ, что править рѣшительно невозможно, a посовѣтовалъ распариванье въ банѣ, мази и легкая повязка подъ мышку, увѣряя, что этимъ способомъ можетъ почти исправиться; вообще обѣщалъ, что буду почти владѣть рукой; такъ какъ его средства всѣ безвредныя, то я на нихъ остановился и сейчасъ иду въ ванну. Я самъ надѣюсь, что буду еще въ силахъ тебя носить на правой рукѣ и дать тукманку правой рукой тому, кто тебя обидитъ.
Теперь есть еще отеки и слабость отъ ломанія. Рука совсѣмъ не поднимается, и больно при толчкахъ; кромѣ того, отъ Каткова еще не получилъ назадъ рукописей или денегъ и потому думаю пробыть до конца будущей недѣли. Писать ничего не писалъ все это время или не пишется, или некогда, но многое себѣ приготовилъ и еще приготовлю. Прощай, милая моя другъ. Какъ я тебя люблю и какъ цѣлую. — Все будетъ хорошо, и нѣтъ для насъ несчастья, коли ты меня будешь любить, какъ я тебя люблю.
Бѣдная и милая Таня все груститъ и плачетъ. Ты совсѣмъ права: она съ Л[юбовь] А[лександровной] лучше всѣхъ, а я ихъ обѣихъ очень люблю. —
Печатается по подлиннику, хранящемуся в АТБ. Первоначально опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 30—32. Датируется четвертым декабря на основании упоминаемой в письме встречи А. К. Зенгер в театре «вчера»: в предшествующем письме Т. А. Берс, описывает эту встречу, указывая, что это было на представлении «Шутники», которых Толстой смотрел вторично третьего декабря. Писано под диктовку Толстого рукой Т. А. Берс, конец письма — со слов:. «Прощай, милая моя» — собственноручно.
1 Иван Сергеевич Аксаков (1823—1886). О близости с 1863 г. Толстого к славянофилам и Аксакову см. Б. Эйхенбаум, «Лев Толстой». Книга вторая. 60-е годы. М. 1931, стр. 201.
2 «В предыдущую нашу с Львом Николаевичем поездку в Москву он пошел вечером к Ив. Сер. Аксакову и обещал заехать за мной в Кремль, чтоб вместе возвратиться домой. Заговорившись у Аксакова, Л. Н. до 4-х часов ночи не приезжал, и я сильно забеспокоилась, плакала и представляла себе всякие несчастные случаи с Л. Н.» (п. С. А.).
3 Нил Александрович Попов (1833—1891), профессор русской истории в Московском университете.
4 В письме от 8 декабря С. А. Толстая писала: «Так-то ты с Анеточкой свиделся. Мне было смешно, но приятно. Она такая добрая и счастливая, что всегда невольно заражаешься ее добротой и счастьем. А за что она меня так полюбила, уж и не знаю, я получила от нее самое нежное письмо, и еще не отвечала» (не опубликовано).
5 Место действия «Войны и мира» (1 том). С. А. Толстая писала 28 ноября: «Не встретил ли ты где Австрийца? Думаешь ли о поездке в Австрию?»
6 Вероятно от 30 ноября и от 1 декабря.
7 30 ноября С. А. Толстая писала: «После обеда собрались мы с Лизой (Варе и Машеньке нельзя) гулять. Пошли на скотный двор сначала….. Ну, а потом вдруг мы с ней расхрабрились и отправились в мелкий Заказ, оттуда низом к броду, кругом; потом на гору, и мимо Чепыжа домой. Шли так скоро, как будто нас ветер нес, и всё болтали. Уже совсем смеркалось, немного жутко и хорошо было….. Лиза всё понимала, в ней поэзия есть; так хорошо она говорила и любовалась Засекой и природой, и тоже ей было немного жутко. Домой пришли, уже было совсем темно». (ПСТ, стр. 35—36.)
8 «Николай Васильевич Нечаев (1818—1877), доктор-хирург ординатор Голицынской больницы в Москве.
32.
1864 г. Декабря 6. Москва.
Ныньче получилъ твое, въ дурномъ духѣ написанное, письмо, но и оно для меня радость и успокоеніе. Издалека я тебя даже и такою люблю, да и вблизи тоже, другою я тебя не могу представить, какъ съ твоими измѣненіями живости и нѣжности и изрѣдка того состойнія, въ которомъ ты писала письмо, которое изрѣдка находитъ на тебя и которое я отношу всегда къ физическимъ причинамъ, за что ты на меня всегда сердишься. Такое же бываетъ твое расположеніе духа, когда ты вдругъ вздумаешь ревновать, какъ, помнишь, незадолго передъ моимъ отъѣздомъ. Сейчасъ уѣхалъ Василій Исленьевъ;1 онъ имѣетъ видъ добраго малаго и простъ; но что то есть въ немъ, какъ будто у него на душѣ много стыднаго и гадкаго; такое онъ мнѣ дѣлаетъ впечатлѣніе и раздражаетъ меня. Кромѣ того, тутъ Алекс[андръ] Мих[айловичъ], который просто противенъ; и съ тѣхъ поръ, какъ онъ тутъ, мнѣ еще тяжеілѣе становится здѣсь.
Боюсь тебя обмануть, но черезъ недѣлю вѣрно буду ужъ съ тобой вмѣстѣ переноситься изъ дѣтской на верхъ.2 Вчера и ныньче былъ въ ваннѣ, и ванны, натиранья и повязка Нечаева производятъ на руку пріятное впечатлѣніе, будто она здорова. Въ ваннѣ, сидя въ водѣ, я поднимаю и верчу ею, почти какъ здоровой рукой… Каждое утро я заставляю Алексѣя подымать ее, и она безъ боли поднимается совсѣмъ кверху. Стало быть, если мускулы получатъ силу, чтò всѣ мнѣ обѣщаютъ, то нѣтъ причины, чтобы я не владѣлъ ею; только съ тою разницею, что при движеніяхъ по верху правое плечо будетъ подыматься выше лѣваго. Сейчасъ говорилъ это Танѣ, и тебѣ долженъ сказать, хоть и совѣстно. Я ужасно нравственно опустился эти послѣдніе три дня; ничего не дѣлаю, даже не съѣздилъ въ библіотеки,3 куда мнѣ нужно, ни къ Каткову переговорить о романѣ, а съ утра до вечера шляюсь по комнатамъ, и уныло слушаю невеселыя, 50-ія шуточки Александра Мих[айловича]. Все это, можетъ быть, хорошо, но мнѣ здѣсь одному, т.-е. безъ тебя, не вынести еще столько же. Съ завтрашняго дня намѣренъ твердо ходить въ струнѣ, хоть не писать, a передѣлать здѣсь всѣ нужныя дѣла. Въ понедѣльникъ, вторникъ и среду взять по ваннѣ, призвать Нечаева, спросить его, что онъ можетъ теперь сдѣлать и наставленіе на будущее. Въ четвергъ и пятницу остаться и въ субботу ѣхать, чтобъ въ воскресенье обнять тебя, милую, хоть лѣвой рукой, но обнять и цѣловать, цѣловать. Нѣтъ, неловко мнѣ писать черезъ Таню, я все пишу отъ души, но все какъ-то не то. У меня еще горе — я начинаю охладѣвать къ моему [писанью], и, можешь себѣ представить, ты, глупая, съ своими неумственными интересами,4 мнѣ сказала истинную правду. — Все историческое не клеится и идетъ вяло. Я утѣшаюсь, что отъ этаго нейдетъ впередъ. Я расклеился. Оправдываю себя тѣмъ, что это отъ положенія руки, к[отор]ое опять стало неопредѣленно. И досадно.
Мнѣ такъ было хорошо послѣ попытки вправленія, когда я ходилъ съ забинтованной рукой, ожидая отъ нея сюрприза; но сюрпризъ не пришелъ, и я все еще не привыкъ къ терпѣнію, съ которымъ надо ожидать медленнаго улучшенія. Ежели я тебѣ мало пишу о дѣтяхъ, Сережѣ и Танѣ,5 то ты изъ этаго не заключай, чтобъ ихъ положеніе мнѣ было мало интересно; напротивъ, все, до малѣйшихъ подробностей хотѣлось знать о нихъ, а въ нынѣшнемъ письмѣ ты пишешь, что у Сережи поносъ опять, а не описываешь подробно, въ какой степени. Нынче, поутру, около часу диктовалъ Танѣ, но не хорошо спокойно и безъ волненія, а безъ волненія наше писательское дѣло не идетъ. Потомъ поѣхали на коньки, и съ дѣдушкой, сидя на лавочкѣ, любовался на успѣхи Тани и Пети. Послѣ обѣда — доказательство упадка духа часа два игралъ въ ералашъ и выигралъ 8 р. у несчастнаго Ал[ександра] Мих[айловича]. Потомъ баня, неловкій Вас[илій] Влад[иміровичъ], прот[ивный] дѣдушка, дѣятельная Лиза и плаксивая Таня, и спящій Петя, и никуда негодный твой мужъ, когда онъ безъ тебя и безъ дѣтей, я теперь это чувствую. Благодарю и цѣлую Машеньку за ея письмо; я ей напишу завтра, и Зефиротамъ тоже. Надѣюсь быть въ струнѣ.
