Пишу, зная впередъ, что письма мои всѣ будутъ доходить до тебя въ разбивку, а не послѣдовательно. Теперь вечеръ, 15, пятницы; я только что перешелъ въ домъ къ Мальцову.¹ Онъ, оказывается, ожидалъ меня, сдѣлалъ приготовленія и даже ѣздилъ къ намъ на встрѣчу въ Севастополь, но разъѣхался съ нами. Онъ замѣчательно бодрый, живой старикъ, не антипатичный и не глупый, но очень испорченный властью. —

Вчера послѣ Байдаръ (станція), откуда я послалъ тебѣ письмо, я пошелъ пѣшкомъ въ гору до знаменитыхъ Байдарскихъ воротъ, а Урусовъ поѣхалъ. Со мной былъ проводникъ, мальчикъ Русской, живущій въ Татарской деревнѣ. Мать его вдова, и онъ кормится кое какой работой; но удивителенъ своей заброшенностью. Никогда не былъ въ церкви, знаетъ Отче и все навыворотъ. Ему 17 лѣтъ.

Мѣстность долины, по кот[орой] я шелъ, прелестная и пустынная, птицы поютъ, фіалки пахнутъ, и солнце жжетъ. Князь доѣхалъ до воротъ прежде меня. Въ воротахъ велѣно всѣмъ восхищаться, и затѣмъ построены ворота. Но случилось, что поднялся туманъ, и мы ничего не видали. Холодно, сыро, темно; завалившіяся и торчащія скалы и шоссе извилинами подъ гору. Урусовъ сталъ задыхаться отъ тумана и пришелъ въ безпокойство безтолковое и объясненія съ ямщикомъ. Доѣхали благополучно въ темнотѣ. Я помѣстился въ гостинницѣ — прекрасно. Ночь лунная, кипарисы черными столбами по полугорѣ, — фонтаны журчатъ вездѣ и внизу сине море, «безъ умолку». Нехорошо было, что за стѣной дѣти: 3 лѣтъ и 1¹/₂ изъ к[оторыхъ] одному давали хининъ, и онъ отчаянно плакалъ, говоря: «горько», а потомъ вдругъ сталъ счастливъ, а подъ домомъ кошки затѣявшія романъ. Кошекъ здѣсь бездна. Проснулся въ 5, напился кофе и пошелъ въ Алупку 4 версты. Очень хорошо шоссе въ камняхъ, — оливки, виноградники, миндальныя и море синее, синее. Послалъ тебѣ телеграму, напился чаю у Турка въ хаткѣ и пришелъ домой. Пошелъ съ Урусовымъ ходить по его любимыми мѣстамъ въ скалахъ и по самому берегу. Жарко, что насилу удержался, чтобъ не выкупаться. До прогулки завтракъ table d’hôte:² учитель, два доктора, купець богачъ съ умирающей женой. Это ихъ дѣти. Потомъ хотѣлъ заснуть, но кошки продолжали романъ. Пришелъ Ур[усовъ], и я съ нимъ пошелъ къ Мальцову, пообѣдали въ table d’hôte,² потомъ я напился чаю, и вотъ ложусь. Очень я усталъ, загорѣлъ и разбросался мыслями, т. е. вышелъ изъ колеи работы. Англицкаго Милорда, однако, все обдумываю. Попробую завтра писать. Писемъ отъ тебя еще нѣтъ, — жутко.

Здѣсь хорошо тѣмъ, что кромѣ теплоты и красоты, — богато, нѣтъ нищихъ. Заработокъ большой. Вотъ гдѣ или вообще на югѣ надо начинать жить тѣмъ, к[оторые] захотятъ жить хорошо. Мы долго сидѣли съ Урусовымъ на берегу подъ скалой. Уединенно, прекрасно, величественно и ничего нѣтъ сдѣланнаго людьми; и я вспомнилъ Москву, и твои хлопоты, и всѣ занятія и увеселенія Москвы. Не вѣрится, чтобъ могли люди такъ губить свою жизнь. До завтра. Обнимаю тебя и цѣлую дѣтей. —

На конверте: Москва. Хамовники, д. Гр. Толстаго. Графинѣ Софьѣ Андревнѣ Толстой.

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 261—262. Датируется на основании слов письма: «теперь вечер, 15 пятницы». Почтовые штемпели: «Мисхорская п. с. 16 марта 1885; Москва. 19 марта 1885».

¹ Сергей Иванович Мальцов (1809—1893). Кавалергард. Генерал. Владел шестнадцатью тысячами душ крестьян. Крупный заводчик. Первый в России начал выделывать рельсы, паровые машины, пароходы и вагоны. В Крыму Мальцеву принадлежало двадцать тысяч десятин. На южном берегу была выстроена вилла, облицованная хрустальными плитами. См. прим. 3 к письму № 309 от 10 марта 1885 г.

² Общий стол в пансионе или в ресторане.

1885 г. Марта 16—17. Симеиз.

Нынче 16-го получилъ твои три письма.¹ — Я думалъ, что приносятъ каждый день, оказалось, что нѣтъ. Теперь буду ѣздить — ходить каждый день въ Мисхоръ, — это станція, — 7 верстъ отъ Симеиза. Письма твои произвели тяжелое впечатлѣніе: Сережа принимаетъ очень бурной складъ жуира тихаго и самодовольнаго.² (Не говори ему.) Илья вовсе грубѣетъ, но не установился,³ Миша⁴ боленъ, и ты тяготишься своей жизнью и не видишь исхода. Это грустно. Я пишу тебѣ всякій день. И вчера писалъ о впечатлѣніи этаго края. Не могу я любоваться природой. Человѣкъ стоитъ на первомъ планѣ. Здѣсь, какъ я говорилъ, радостно, что не видать бѣдныхъ и пьяныхъ, но дурно то, что много безумныхъ богачей, и народъ, Татары ошалѣли и смотрятъ на всѣхъ, — какъ бы ихъ эксплуатировать. —

Нынче я всталъ опять рано и, напившись кофе, пошелъ съ Ур[усовымъ] въ Татарскую деревню. Тамъ встрѣтилъ старика 65 л[ѣтъ]; онъ идетъ на работу за 2 версты въ гору. Я предложилъ ему наняться работать.⁵ Онъ согласился за рубль. Но это оказалось шутка. Онъ призналъ во мнѣ богатаго. И сталъ предлагать землю купить у него. И показывалъ землю и восхвалялъ ее. За 6 дес[ятинъ] проситъ 6000. Тутъ и виноградники, и табакъ и каштаны, инжирь, и грѣцк[іе] орѣхи. — Я дошелъ съ нимъ. до его плантаціи. Лазили по скаламъ, а въ глуши нашли въ лощинкѣ его 4 сына въ бѣлыхъ рубахахъ капаютъ заступами виноградникъ, а онъ обрѣзаетъ. Я поработалъ съ ними и пошелъ домой. Поспѣлъ въ 12 часовъ къ обѣду. Старикъ Мальцовъ очень самодоволенъ и безтолковъ. Типъ стараго генерала и стараго помѣщика. И поддакивать ему совѣстно, и противорѣчить невозможно, п[отому] ч[то] онъ не въ силахъ понимать. Мнѣ. тяжело у него. Съ одной стороны больной, слабый Ур[усовъ], съ к[оторымъ] всегда на сторожѣ, съ другой стороны онъ. Я думаю уѣхать 20-го. Работать не принимался, слишкомъ жалко потерять возможность увидать. И до сихъ поръ все новое. Въ гости никуда не хожу и не пойду. Хожу я очень много и здоровъ. И домой хочу пойти цѣлую станцію черезъ горы съ проводником Татариномъ въ Бахчисарай.⁶

Всѣ твои предписанія о себѣ до сихъ поръ блюду и стараюсь блюсти именно съ тѣмъ, чтобы отъ поѣздки моей осталось хорошее воспоминаніе. — Въ этомъ все. — Ур[усовъ] въ духѣ слабомъ, и мнѣ не нравится то, что онъ не видитъ своего положенія и какъ. будто боится узнать о немъ.

Пожалуйста не показывай Сережѣ письмо. Я боюсь, что я несправедливъ. Я въ его года былъ хуже. Нѣтъ, не былъ. Но у каждаго свой характеръ. И соблазны всякіе сильны, а особенно тѣ, к[оторые] по немногу вкрадываются въ жизнь. Прощай, душенька, обнимаю тебя и цѣлую дѣтей. Л.

Я сказалъ, что письма твои произвели на меня тяжелое впечатлѣніе. Это справедливо только объ образѣ жизни, но не о тебѣ лично. Твое общеніе, напротивъ, производитъ самое радостное впечатлѣніе.

Это приписываю я нынче утромъ, 17-го. Почта идетъ завтра. Всталъ рано, здоровъ, но усталъ, съ курбатюрами⁷ въ ногахъ и солнечнымъ ударомъ на лицѣ.

На конверте: Москва. Хамовники, домъ Гр. Толстаго. Графинѣ С. А. Толстой.

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 262—264 с опущением двух мест, касающихся C. Л. Толстого. Датируется на основании слов письма: «нынче, 16-го» и «это приписываю я нынче утром 17-го». Почтовые штемпели: «Мисхорская п. с. Таврической губ. 17 марта 1885; Симферополь. 19 марта. 1885; Москва. 21 марта. 1885».

¹ От 9, 10 и 11 марта 1885 г.

² С. А. Толстая писала 9 марта: «Третьего дня вечером мальчики были у дяди Сережи. Видно, они все там очень подпили и развеселились, потому что поехали ночью к цыганам: Леонид [Оболенский], Сережа дядя и наш, Лопатин, Олсуфьев Миша и еще кто-то. Грустно смотреть на безобразие стариков! На другой день Сережа сконфуженно, но решительно попросил 100 рублей, — 25 в университет и 75 — долги заплатить». В письме от 10 марта: «А Сережа вдруг нынче говорит: «а мы над вами посмеялись с дядей Сережей и Леонидом, как вы дела делаете». Каковы? Все сами запутанные, легкомысленно ездящие к цыганам и делающие долги, — смеются надо мной!» (ПСТ, стр. 301, 303).