Бѣдственныя послѣдствія эти производятъ всевозможныя политическія теоріи, всякаго рода государственныя переустройства, республиканизма, и парламентаризмъ и международныя отношенія и едва ли не болѣе всего всякія комунистическiя и соціалистическія ученія.

Но вѣдь для того чтобы власть была властью, необходимо чтобы она поддерживала себя тѣми же самыми средствами, которыми поддерживаетъ себя теперешняя власть — насиліемъ.

Суевѣріе это есть то суевѣріе, во имя котораго совершались и совершаются войны, государственныя насилія, суды, казни, тюрьмы, обязательныя поборы, революціи и вся праздная парламентская болтовня и соціалистическіе (рѣчи), конгрессы, брошюры, книги, отвлекающія людей отъ пониманія главнаго свойственная людямъ и дающаго имъ истинныя блага, религіозно нравственнаго закона жизни. Суевѣріе это есть суевѣріе устроительства, т.-е. ложной вѣры въ то, что одни люди могутъ знать самое лучшее для всѣхъ людей общественное устройство и могутъ ради достиженія этого устройства или удержанія его отступать не только отъ закона религіозно-нравственнаго, допускать насилія и участвовать въ нихъ.

Само собою разумѣется, что очень радъ бы былъ сдѣлать все, что могу, для противодѣйствія тому злу, которое такъ сильно и болѣзненно чувствуется (всѣми) лучшими людьми нашего времени.

Но думаю, что въ наше время для дѣйствительной борьбы съ смертной казнью нужно не проламываніе раскрытыхъ дверей; не выраженія негодованія противъ безнравственности, жестокости и безсмысленности смертной казни (всякій искренній и мыслящій человѣкъ и кромѣ того еще и знаюіцій съ дѣтства шестую заповѣдь не нуждается въ разъясненіяхъ безсмысленности и безнравственности смертной казни), не нужны также и описанія ужасовъ самаго совершенія казней; такія описанія могутъ только успѣшно подѣйствовать на самихъ палачей, такъ что люди будутъ менѣе охотно поступать на эти должности и исполнять ихъ, и правительству придется дороже оплачивать ихъ услуги.

И потому думаю, что главнымъ образомъ нужно не выраженіе негодованія противъ убійства себѣ подобныхъ, не внушеніе ужаса совершаемыхъ казней, a нѣчто совсѣмъ другое.

Какъ прекрасно говоритъ Кантъ, «есть такія заблужденія, которыя нельзя опровергнуть. Нужно сообщить заблуждающемуся уму такія знанія, которыя его просвѣтятъ, тогда заблужденіе исчезнетъ само собою».

Какія же знанія нужно сообщить заблуждающемуся уму человѣческому о необходимости, полезности, справедливости смертной казни, для того чтобы заблужденіе это уничтожилось само собой?

Такое знаніе, по моему мнѣнію, есть только одно: знаніе того, что такое человѣкъ, каково его отношеніе къ окружающему его міру или, что одно и то же, въ чемъ его назначеніе и потому что, можетъ и долженъ дѣлать каждый человѣкъ, а главное, чего не можетъ и не долженъ дѣлать.

И потому, если ужъ бороться съ смертной казнью, то бороться только тѣмъ, чтобы внушать всѣмъ людямъ, въ особенности же распорядителямъ палачей и одобритолямъ ихъ, ошибочно думающимъ, что они только благодаря смертной казни удерживаютъ свое положеніе, внушать этимъ людямъ то знаніе, которое одно можетъ освободить ихъ отъ ихъ заблужденія.

Знаю, что дѣло это не легкое. Наемщики и одобрители палачей инстинктомъ самосохраненія чувствуютъ, что знанія эти сдѣлаютъ для нихъ невозможнымъ удержаніе того положенія, которымъ они дорожатъ, и потому не только сами не усваиваютъ этого знанія, но всѣми средствами власти, насилія, обмана, коварства, лжи, жестокости стараются скрыть отъ людей эти знанія, извращая ихъ и подвергая распространителей ихъ всякаго рода лишеніямъ и страданіямъ.

И потому, если мы точно хотимъ уничтожить заблужденіе смертной казни и, главное, если имѣемъ то знаніе, которое уничтожаетъ это заблужденіе, то давайте же будемъ, несмотря ни на какія угрозы, лишенія и страданія, сообщать людямъ это знаніе, потому что это единственно дѣйствительное средство борьбы.

29 октября, 1910 г.

Оптина пустынь.

Первоначальный, заключительный вариант статьи «Действительное средство».

Давайте же, если мы <точно> <имѣемъ это знаніе> точно хотимъ уничтожить заблуждение смерт[ной] казни <Сообщ> и, главное, имѣемъ то знаніе, к[отор]ое уничтожаетъ это заблужденіе, давайте несмотря ни на какія угрозы, лишенія и страда[нія] сообщать людямъ это знаніе, п[отому] ч[то] нѣтъ по моему мнѣнію другого <дѣйствительна> средства борьбы съ <смерт> этимъ заблужденіемъ.

«Три дни в деревне» состоит из четырех статей: 1) «Первый день. Бродячие люди», 2) «Второй день. Живущие и умирающие», 3) «Третий день. Подати» и 4) «Заключение. Сон». Именно такой вид текста был утвержден Толстым в письме к В. Г. Черткову от 14 января 1910 года, где Толстой писал: «Работы свои, кажется, очень неудачные я кончил, рад, что развязался с ними. Вы виновны в том, что они в более или менее художественной форме. Все это вместе должно составить одно целое. И как это ни плохо каждое отдельно, вместе это может быть полезно. Вместе это так: 1-й день в деревне — бродячие люди. 2-й день в деревне. Живущие и умирающие. 3-й день в деревне. Подати, и 4-й Сон. Две из них переписаны, две будут переписаны на днях и высланы вам» (т. 89).

Процесс писания показывает, что в «Трех днях в деревне» соединились три разновременно возникших замысла и, следовательно, три различных произведения. Об этом ясно говорят дневниковые записи. Раньше других был начат«Сон» (23 октября 1909 г.). Параллельно со «Сном» возникло произведение «Бродячие люди» (начато 14 ноября). Наконец, 1-го лишь декабря возникает замысел написать «Три дня в деревне», т. е. мысль дополнить «Бродячие люди» еще двумя этюдами. И только когда «Три дня» были готовы (около 14 января), Толстой присоединяет к ним и «Сон»

Первым по времени произведением, из вошедших в «Три дня в деревне», был, как указано, Сон (в Дневнике заглавия: «Записки лакея», «Сон», «Разговор за обедом», «Орлов», «Разговор»; в рукописях: без заглавия, «Из воспоминаний врача», «Сон», «Разговор»).

Еще в средине 1880-х гг. Толстой познакомился с сочинениями американского экономиста Генри Джорджа. В 1885 г. он писал В. Г. Черткову: «Я был нездоров с неделю и был поглощен George’oм и последней и первой его книгой: «Progress and Poverty», которая произвела на меня очень сильное и радостное впечатление. Прочтите, когда будет время. Оболенскому необходимо прочесть. Книга эта замечена, но не оценена, потому что она разрушает всю эту паутину научную, спенсеро-миллевскую — всё это толчение воды и прямо призывает людей к нравственному сознанию и к делу и определяет даже дело. Есть в ней слабости, как и во всем человеческом, но ото настоящая человеческая мысль и сердце, а не научная дребедень. Я здесь поручил узнать его адрес и хочу написать ему письмо. Я вижу в нем брата, одного из тех, которых, по учению апостолов, любишь больше, чем свою душу» (см. т. 85, стр. 144). В списке сочинений, оказавших влияние на Толстого в 1880-х гг., он сам отводит книге Джорджа «Прогресс и бедность» «очень большое влияние» (Б, III, стр. 141). Упоминает Толстой Джорджа в те же годы в разговоре с Г. П. Данилевским (там же, стр. 31). В 1890-х гг. Толстой говорит о Джордже с американцем Эрнестом Кросби, в 1894 г. пишет письма о Джордже Т. М. Бондареву и Эжену Шмиту. По поводу смерти Г. Джорджа 24 октября 1897 г. Толстой пишет жене: «Как ни странно это сказать, смерть эта поразила меня, как смерть очень близкого друга... Чувствуешь потерю настоящего товарища и друга» («Письма гр. Л. Н. Толстого к жене». М. 1913, стр. 532).