В комнате было темно. Она постояла у порога, загораживая свечу, припоминая. Огромная кровать находилась напротив двери, у стены. Но там смутно белело что-то вовсе не такое массивное, как ей запомнилось. Эвелин направилась прямо туда. Наверняка он спал. Не мог же он работать в темноте!

И вдруг испугалась. Может, он вовсе и не приходил сюда, а сидит сейчас в библиотеке, или еще хуже — в комнате у какой-нибудь горничной… Да где угодно! С чего она решила, что он именно здесь?

Нет. Он должен был прийти сюда. Любой зверь приходит зализывать раны в логово. Тем более — человек. Эвелин, двигаясь крохотными шагами, приподняла свечу. Неверный, дрожащий свет облил ее фигуру, заструился по волосам. Со стороны постели послышался шумный прерывистый вздох.

— Вы пришли задушить меня? Предупреждаю сразу, я не сплю. Так что лучше взять яду.

Теперь она разглядела его на кровати, среди сваленных в кучу подушек. Когда он приподнялся, рядом звякнуло стекло. Алекс был одет, снял только сюртук.

— Тогда лучше вам отравиться самому, сэр. От меня вы такой услуги не дождетесь. — Чувствуя себя так, словно кто-то дергал ее за нитки, заставляя двигаться, Эвелин поставила свечу на столик и присела на край постели.

Если бы он не потянулся к ней, она бы не знала, что делать. Но его пальцы коснулись волос, скользя по ним, спустились вниз, замерли на плече. Потом нашли шею и принялись, лаская, поглаживать нежную кожу.

— Ты пришла сюда как искупительная жертва?.. Остальные послали тебя, как раньше жители городов высылали девственниц, чтобы умилостивить злых богов?

— Да, очень похоже. Только я пришла сюда по своей воле.

Эвелин забралась на кровать и прилегла рядом с ним. У нее замерзли ноги, но прикосновения пальцев Алекса, который продолжал гладить ее шею, обжигали. Осмелев, она протянула руку, нашла вырез его рубашки. Ладонь скользнула туда и затрепетала от могучего тепла его груди. Он замер от прикосновения, и Эвелин стала расстегивать ему рубашку.

— Значит, ты сама решила принести себя в жертву? Почему?.. — Алекс выговаривал слова почти угрожающе.

Рука ее замерла, но лишь на мгновение. Пути назад уже не было. Ее быстрые пальцы скользнули к его затылку, и она притянула его голову к себе.

— Потому что я люблю тебя, — успела прошептать она, пока его губы не закрыли ей рот.

Алекс обнял ее судорожно, с неистовой силой притиснул к себе, ища губами ее губы. Она чувствовала, как содрогается все его тело, и уже ни о чем не думала. Обвив руками его плечи, она приникла к нему и лишилась всякой воли.

Когда он, развернув ее, повалил спиной на подушки, в голосе его звучали почти рыдания:

— Скажи мне, что хочешь меня, Эвелин… Это единственное, что я могу понять. Обмани меня, но скажи, что не бросишь меня!

Он все еще не мог поверить, не мог принять ее любви, но теперь хоть не отталкивал.

— Я не собираюсь тебе лгать, — ответила Эвелин очень спокойно. — Я никогда не брошу тебя, потому что люблю… А ты сможешь полюбить меня, хоть чуть-чуть?

Со сдавленным стоном Алекс навалился на нее всем телом, она утонула в подушках, погружаясь куда-то все ниже. Пальцы ее, гладившие Алекса по щеке, вдруг ощутили влагу, и Эвелин, уже не понимая, что с ней творится, разрыдалась сама. Она изо всех сил обняла его, прильнула к нему, нашла его губы, чтобы поцелуем выразить то, чего никогда не скажут слова.

Они оба сошли с ума. Вся боль и тревога последних дней нашли выход в порывистых, неистовых движениях. Алекс, уже не владея собой, не в силах справиться с желанием, словно хотел единым движением обнять ее всю, ощутить разом все ее тело. Руки Эвелин все настойчивее скользили по его плечам, груди, сама она все громче стонала. Когда Алекс, оторвавшись от ее губ, двинулся вниз, к груди, потом еще ниже, к тому месту, которое все жарче разгоралось в ней. Она выгнулась дугой, мучительно и радостно. Впервые она победила и теперь отдавала ему себя как драгоценный дар любви.

Это был первый раз, когда они не тратили драгоценных минут на ритуал раздевания, оба слишком спешили. Эвелин ощущала ночную рубашку где-то у себя на плечах. Алекс судорожными движениями стаскивал с себя бриджи, спеша взять то, что ему предлагали. И вошел сразу, мощно, глубоко, победно. И Эвелин, без всякого усилия, устремилась ему навстречу, принимая в себя. Это лишило его последнего рассудка, Алекс чувствовал сейчас только податливую мягкость, обволакивающую теплоту. Эвелин, прильнув к нему, стала двигаться так, словно стремилась сама проникнуть в него, с той же ненасытной жаждой, что двигала им.

Потом все было как единый крик. И Алекс понял, что для нее не существовало других. Так же, как теперь для него не было никого, кроме нее. В последние недели Алекса не раз посещали мысли, что он уже наполовину умер, когда, вспоминая, не чувствовал никакого желания разыскать тех женщин, с которыми ему было хорошо до поездки в Бостон. Теперь он знал, что ожить может только в ее объятиях. Это открытие не особенно радовало. Пока он чувствовал только облегчение, откинувшись на спину. Но Эвелин хотела чего-то большего и, не отрываясь, перевалилась вместе с ним.

— Ты сумасшедшая, как Элисон, — прошептал он ей в волосы.

— Если бы каждый был таким сумасшедшим, — отозвалась Эвелин.

Рука Алекса нашла ее грудь и нежно гладила. Чувствовалось, как напряжение покидает его, и Эвелин улыбнулась.

— А ты уже жалеешь, что связался с сумасшедшей? — внезапно спросила она. В голове все опять сложилось в неумолимую цепочку. Между ними стояло ощущение окончательности, непоправимости того, что они сделали.

Алекс какое-то время молчал, целуя ее в лоб, но руки все настойчивее скользили по телу Эвелин. А когда заговорил, то ей показалось, что он обращается к какому-то совсем чужому, незнакомому человеку:

— Я жалею только о том, что не оставил тебе выбора. Но не жалею, что ты решила остаться.

Слова были холодны, словно камни, но они не оттолкнули. Эвелин, упершись руками в грудь Алекса, повалила его на подушки. Склонившись над ним так, что волосы, рассыпавшись, образовали шалашик вокруг их голов, Эвелин принялась целовать каждый дюйм его тела, до которого только могла дотянуться. Слезы у него на лице уже высохли, но она ощущала их соленые следы.

— Вы непроходимый тупица, Алекс Хэмптон, и самонадеянный гусак, — вдруг изрекла она безапелляционно между поцелуями. — Как я не догадалась об этом еще в Бостоне?

В ответ руки Алекса задрали рубашку у нее на спине, потом потянули еще выше и, стащив ее через голову, отшвырнули прочь. Эвелин на миг представила, как выглядит сейчас, и попыталась откатиться в сторону. Но Алекс держал ее крепко.

— Сейчас я попробую доказать, что не совсем, — проговорил он серьезно. — А потом еще раз. И еще… И так — много дней и ночей. Пока ты не поймешь, что не права и что находишься в руках опытного мастера.

Сладкая дрожь пробежала по телу Эвелин при этих словах. Уже пережитые ощущения смешались с предвкушением новых. Все те часы, бесконечные ночи, которые они еще проведут вместе! Бесконечные ночи, когда они будут учить другу друга искусству любви… Алекс, конечно, смыслил кое-что в этом. Но и Эвелин могла его многому научить, она чувствовала это. Знала наверняка.

Острое чувство, что рядом с ней находится мужчина, вдруг вновь всколыхнуло все внутри. Эвелин, вспыхнув, запустила руку в его бриджи. Сначала сама испугалась, но, чувствуя под пальцами упругость его бедер, покрытых шелковистыми на ощупь волосками, вдруг испытала такое, чего и представить раньше не могла. Пальцы ее стали требовательными, буквально впились в его бедра. Кое-как справившись с бриджами, Алекс поднял ее и посадил на себя.

— Вот так… Если вы хотите испытать что-то по-настоящему острое, то приготовьтесь. На чем мы остановились? Девятьсот девяносто семь?..

Это уже был Алекс, которого она знала. Эвелин склонилась и стала целовать его. Она ощущала запах бренди, небритая щека царапала ладонь, но она продолжала гладить жесткие, словно выточенные из дерева скулы. Она целовала его веки, чувствуя, как мышечные бугры на животе Алекса перекатываются под ней. Он приподнялся и стал целовать ее грудь.