Несколькими часами позже, утомленный и раздраженный, Алекс брел по темным улицам Бостона к дому Веллингтонов. Холодный северный ветер, продувавший одежду насквозь и бросавший под ноги опавшие листья, будто напоминал, что настало время поднимать якорь, пока льды не загородили выход из бухты. Его воля — перебросил бы жену через плечо, и прямо сейчас на корабль. Упрямые янки достали его до самых печенок.

Граф остался греть ноги у губернаторского камина, но Алекс сейчас, когда марки оказались в надежном месте, откуда их можно изъять без опасности войны, стремился к своему брачному ложу и ждал достойного вознаграждения. Но что-то упрямое и вредное внутри постоянно твердило, что не дождется.

Дом стоял неосвещенный, внутри было холодно. Кухонная плита давно остыла. Впрочем, Алекс не хотел есть. Сейчас все его желания подавило одно — желание выспаться. Единственное, чего он хотел, — залезть в постель и ощутить свернувшуюся теплым клубком жену. У него никогда не было недостатка в подружках, но он всегда хотел проснуться утром и ощутить рядом кого-то, кто не исчезнет, как ночной кошмар, а останется и завтра, и послезавтра.

Все же, как человек достаточно трезвый, он толкнул дверь ее комнаты, почти не надеясь. Оказалось не заперто — по совести говоря, он не представлял, что стал бы делать, если бы нашел дверь запертой.

Глаза немного привыкли к темноте, и он стал вглядываться, лежит ли кто-нибудь на широкой, ручной работы кровати. Но не успел уяснить. В дальнем углу постели что-то шевельнулось, вспыхнул свет. Слишком яркий. Лишь несколько секунд спустя он разглядел бледное лицо Эвелин, державшей в руке свечу.

Волосы ее были собраны в тугой узел. Когда она потянулась за халатом, Алекс увидел, что на Эвелин теплая ночная сорочка из плотной фланели со стоячим воротником. Это ему не очень понравилось. Он остановил ее руку, которая уже взяла со стула халат.

— Не надо, не одевайся. Залезай под одеяло, я сейчас к тебе присоединюсь.

И он начал стаскивать с себя сюртук, проклиная портного, который так точно снял мерку, что одежда липла к телу, словно вторая кожа.

— Нет. Прежде поговорим.

Эвелин опять потянулась за халатом.

— Не надо, Эвелин. Я слишком устал, чтобы спорить.

Алекс почувствовал, как на него тяжелым грузом наваливается усталость. Все мелочи семейного существования для него были в новинку. Конечно, не интимные, а скорее эмоциональные. Он и так открылся этой женщине больше, чем кому бы то ни было в жизни. И сейчас был не готов раскрыться еще шире, сделать себя еще более уязвимым. Сейчас он, наоборот, корил себя за чрезмерную откровенность. Хотелось, чтобы их отношения строились на какой-то более рациональной основе, но в то же время Алекс понимал, что это невозможно.

— Прекрасно, не будем говорить. — Эвелин завернулась в халат и стала искать тапочки. — Когда будешь готов, скажешь. Я буду внизу, на софе.

В комнате было холодно, а внизу наверняка еще холоднее, но Эвелин была готова скорее замерзнуть, чем позволить Алексу прикоснуться к себе. Вот так, без извинений, без ничего… Да он и вины за собой не чувствовал!

— Черт подери, Эвелин! Я отсутствовал дома три дня и две ночи. Я едва соображаю, а разговаривать вообще не могу. Я хочу спать. Ты можешь это понять?

— Я прекрасно понимаю. Спи, ради бога! Просто я не желаю спать в одной постели с человеком, который отсутствовал три дня и две ночи после того, как он женился на мне! Ты не послал даже записки, даже не подумал о том, как я себя чувствую! Я думала, ты хотя бы подождешь, пока я тебе надоем, прежде чем возвращаться к старому. Но, оказывается, теперь, когда вопросы приличий улажены, наша женитьба для тебя просто незначительный эпизод. Спокойной ночи, Алекс!

Едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от обиды, копившейся все эти дни, она хотела обойти его и выскользнуть из комнаты.

Он не сделал ни единого движения, но и дороги ей не уступил. Стоял, сложив руки на груди, и смотрел на нее тяжелым от ярости взглядом.

— К старому?!.. Да если бы ты сама не убежала куда-то сломя голову сразу после моего ухода, ты получила бы и записку, и встретилась бы со мной вчера, когда я заходил объяснить мою задержку. Кстати, не хочешь рассказать мне, где ты была в разгар нашей брачной ночи? Какие дурацкие причуды исполняла?

— Дурацкие причуды? Так вот, значит, чем я, по-твоему, занимаюсь все время? Вот чем ты считаешь всю нашу борьбу?.. Хорошо же ты ко мне относишься! Удивительно, как это ты вообще не догадался притащить меня сюда за волосы, получить от меня все, что хотелось, и опять отправиться к собутыльникам в ближайшую таверну? Это, конечно, тебе больше по вкусу!

— Да уж, сам удивляюсь, почему до сих пор не перегнул такую покладистую женушку через колено и не всыпал как следует, чтобы поучить уму-разуму. Ты думала, что останешься здесь и будешь и после женитьбы изображать из себя великого общественного деятеля, разгуливая в штанах, а я буду платить за тебя штрафы? Позвольте вас разочаровать, дорогая супруга. Ничего я платить не собираюсь! Ты либо уедешь со мной, либо отправишься в тюрьму.

— Подлец! Я с самого начала знала, что ты хочешь именно этого!.. Но еще не поздно, можно все исправить… Зачем мне это нужно? Просто удивительно, как другие так долго могли терпеть твое присутствие!.. Будь ты проклят, Алекс Хэмптон! Я тебя не боюсь!.. Сама найду контрабандистов и приведу их в суд! А ты можешь убираться к черту!

Она рванулась к двери, но Алекс схватил ее за руку и притянул к себе. Ее жестокие слова укололи больнее, чем он ожидал, больнее, чем он мог себе представить. Потому что были слишком похожи на правду. Он привык пользоваться своей силой, чтобы подчинять людей или держать их на расстоянии. А женщины просто боялись его. Он привык обходиться с ними сурово и не собирался превращаться в сюсюкающего слюнтяя. Он не доверял женщинам, и чем сильнее в них нуждался, тем хуже к ним относился. Эвелин оказалась первой женщиной, которая поняла это. Согласилась быть рядом с ним, потому что думала, что так же нужна Алексу, как и он ей. А теперь разглядела, кем он был на самом деле — обыкновенным негодяем!

Он толкнул ее на кровать, но Эвелин не упала. Она перескочила через угол кровати и отпрянула в дальний угол комнаты. Алекс понимал, что лучше отпустить ее, но не смог. Что-то властное и могучее заставило его опять схватить ее и швырнуть на кровать. Собственное бессилие твердило, что нужно взять ее, сломить, заставить подчиниться. До сих пор он мог подчинить себе любую женщину… Но тут он остановился. Из него словно выпустили дух… Да, подчинить он мог любую. Но в этом не было силы. Сила была в том, чтобы заставить такую женщину, как Эвелин, почувствовать, что он нужен ей, что она не может без него… Он думал, что так оно и есть. А теперь доказал только собственную слабость.

— Ладно. Не буду тревожить ваш сон. Я ухожу…

Эвелин, лежа на кровати, приподнялась на локтях и сжала кулаки, готовая к схватке. Алекс стоял над ней, глядя на обрисовавшуюся под сорочкой грудь, все еще чувствуя в ладонях ее гибкую талию. Он мог сокрушить ее, разорвать пополам. Но что-то в лице Эвелин остановило его, и он понял, что никогда так не сможет сделать. Алекс поднял руки и стиснул кулаки.

— Но пойми одно. — Кулаки разжались, и руки бессильно опустились. — Ты все равно уедешь со мной. Твоя мать заслуживает большего, чем дочь-преступница, сидящая в тюрьме. И зять ее никогда не сбежит, бросив жену на произвол судьбы. Она так ждет этой поездки и отправится в нее, хочешь ты или нет…

Такого Эвелин не ожидала. Должно быть, он на самом деле плохо соображал. Слишком устал, чтобы придумать что-нибудь поумнее. Алекс возвышался над ней настоящей горой, и она прекрасно понимала, что он мог бы с ней сделать. Ей очень хотелось увидеть сейчас его лицо, но свеча освещала только руки и грудь. И все же Эвелин не чувствовала страха. Наоборот, она чувствовала, что Алекс бессилен и беспомощен. Захотелось протянуть к нему руку, погладить, усадить рядом с собой. Но этого делать не следовало. Взгляд Эвелин скользнул по его бедрам. То, что четко обрисовалось там, под тканью бриджей, лучше всяких слов сказало ей, какую власть она имеет над ним. Она подняла глаза, но не успела сказать ни слова. Алекс повернулся и вышел из комнаты. И тогда Эвелин ощутила, насколько она продрогла, и стала натягивать на себя одеяло. Сердце сжалось от тоски. Вскочив с кровати, кинулась к окну, чтобы посмотреть, как он прошествует в таверну, утолить свои неуемные желания… Но из дома никто не выходил. Эвелин нахмурилась. Она была уверена, что Алекс отбудет прямиком в гостиницу, где услужливая горничная облегчит его страдания и утешит. Но когда и через несколько минут он не показался из дома, в сердце ее закрался страх. Неужели он вернется? И что делать — запирать дверь или готовить повинные слова?