Дольше всего я стояла перед самым последним портретом в ряду, за которым шли уже только свитки и драпировки. Статный юноша примерно моего возраста властно сжимал в одной руке узду, а гнедой скакун под ним выгибал шею и бил копытами. Что-то зловещее чудилось в его броской красоте, но откуда берется это ощущение, я не понимала. Слишком судорожно сжаты поводья в руке, слишком ярко блестят глаза — будто сама душа пылает сквозь них огнем. Он будто следил за мной с портрета пристальным жгучим взглядом. Остальные дамы и господа, как и подобает нарисованным персонажам, глядели рассеянно и безразлично. Я испугалась в первый миг, но потом упрямо вскинула подбородок и встретила этот неистовый взгляд. К замку с его невиданными чудесами и диковинами я относилась с опаской, но доверяла Чудищу, зная, что гостеприимный хозяин не даст меня в обиду.

Стоя перед портретом, я все больше проникалась красотой юноши. Высокий лоб в обрамлении каштановых кудрей, прямой нос, изящные, но мужественные подбородок и шея, широкие плечи, несомненная стать, благородная форма руки, сжимающей поводья… Одет он был в бархатный костюм чистейшего сапфирового оттенка, а белоснежное кружево манжет и жабо подчеркивало золотистую кожу. Даже среди этих дам и господ он выделялся своей необыкновенной красотой, взирая на меня сверху вниз горделивым взглядом полубога. Не выдержав, я опустила глаза — не в страхе, а потому что устыдилась, представив себя со стороны, щуплую, невзрачную курносую недотепу, застывшую перед портретом красавца.

— Что ты о нем думаешь? — поинтересовалось Чудище.

Я взглянула мельком на портрет. Художник был не иначе как гением, если ему удалось запечатлеть этот пылающий взгляд. Представляю, сколько сил вытянула из него работа над шедевром, если даже я, постояв несколько минут перед законченным портретом, чувствую себя изможденной.

— Мне кажется, он погиб молодым, — наконец решилась я. Любопытная тишина подхватила мои слова, потрясла, побренчала ими, словно надеясь услышать серебряный или медный звон, а потом, не дождавшись, презрительно швырнула прочь.

Словно сквозь тяжелый сон, до меня донесся голос Чудища:

— Пойдем, я покажу тебе библиотеку.

Мы спустились по короткой лестнице, и Чудище открыло передо мной дверь, утопленную в арке с колоннами. Я оглянулась — портретная галерея за его плечом слилась в сплошное серое пятно, однако юноша по-прежнему стоял у меня перед глазами, внушая тревогу. Я уже готова была обратиться за разъяснениями, но побоялась, как тогда, застыв перед его портретом. Теперь я строго внушила себе, что меня волнует в нем лишь небывалая красота, и прогнала его образ прочь.

Я подняла глаза и встретила взгляд Чудища, взявшегося за дверную ручку. Интересно, откуда же ты здесь появился? Что случилось с древним родом, владевшим этими землями испокон веков? Кто ты? Привратник, молчаливый Цербер? Какие сокровища, помимо тех, что я уже видела, ты здесь охраняешь? И тут храбрость покинула меня в третий раз, потому что, опомнившись, я снова увидела себя со стороны — простую и невзрачную смертную, оказавшуюся вдали от дома и родных в полном одиночестве, если не считать огромного Чудища, заманившего меня сюда с неизвестными целями. Я посмотрела на моего спутника с тем же ужасом, что тогда, в первую встречу, но тотчас взгляд мой словно прояснился. Передо мной стоял не грозный страж, а друг и такой же пленник заколдованного замка, как и я. Ему тоже пришлось разбираться в хитроумном сплетении коридоров и покоев и учиться повелевать чарами, отдавая приказы на тарабарском языке. В его глазах я прочитала доброту и легкое беспокойство, хотя выражение заросшего шерстью лица по-прежнему оставалось для меня непроницаемым. Улыбнувшись и окончательно позабыв думать о прекрасном и благородном роде, я вошла в открытую передо мной дверь.

Один этот зал библиотеки оказался огромным, как весь наш городской дом, а из него открывались еще залы, уставленные от пола до потолка книжными стеллажами, и даже галерея над нашими головами тоже представляла собой часть библиотеки.

У меня вырвался изумленный вздох.

— Как же добираться до верхних полок?

К нам тотчас подкатилась небольшая лесенка, увенчанная площадкой с перилами. Если бы она умела говорить, то, наверное, дала бы о себе знать робким покашливанием.

— Вы точь-в-точь как дворецкий из нашего городского дома. Он вот так же всегда вытягивался во фрунт, ожидая приказаний. Вы и серебро, наверное, не хуже его чистите?

Лестница растерянно откатилась на полшага и, кажется, посмотрела озадаченным взглядом.

— Не мучай ее, — мягко попросило Чудище. — Теперь она решит в угоду тебе почистить серебро, будучи для этого совершенно неприспособленной.

Я рассмеялась.

— Простите меня, мэм, — извинилась я перед старательной лестницей. — Чистить серебро ни в коем случае не надо. — Она с едва заметным вздохом облегчения осела на задние колеса. — Тебе тоже доводилось попадать впросак с необдуманными желаниями? — полюбопытствовала я у Чудища.

— Нет. Они повинуются не желаниям моим, а приказам.

Я сочувственно опустила глаза, но книги — ряды книг — безо всякого зазрения совести требовали моего внимания. Я завороженно двинулась к ближайшему стеллажу.

— Даже не представляла, что на свете может быть столько книг, — мечтательно протянула я.

— Их на самом деле и нет. — Ответ Чудища прошел мимо моего сознания.

Я вытащила наугад какой-то том и открыла титульный лист. «Полное собрание стихотворений Роберта Браунинга».

— Даже не слышала о таком, — пробормотала я озадаченно. Вот тебе и раз. Грош цена моей начитанности. Чудище молчало, глядя на меня изучающе. Поставив Браунинга на место, я вытащила другую книгу — «Приключения Шерлока Холмса». Потом еще одну — «Письма Баламута». Потом «Ким». — Редьярд Киплинг, — растерянно прочитала я. — Это автор? Слыхом не слыхивала ни про одну из этих книг. И бумага такая необычная, и буквы. Странно как…

— Ничего странного, — откликнулся хозяин. Мне не понравились довольные нотки в его голосе — потешается над моей растерянностью? — Эта библиотека… — он помедлил, — в общем, многие книги здесь еще не написаны. — Я непонимающе посмотрела на него, сжимая «Кима» в руке. — Когда-нибудь их обязательно напишут, не волнуйся. Попробуй почитать Браунинга, — посоветовал он после секундного раздумья. — Он довольно понятный. Я и сам люблю его стихи.

Я думала, что пора уже перестать изумляться бесчисленным чудесам этого замка, но оказалось, не тут-то было. Потрясенный ум ухватился за наиболее подвластное пониманию.

— Ты читаешь книги? Переворачиваешь страницы? — вырвалось у меня.

От рокота камнепада, означавшего у Чудища добродушный смех, по спине побежали мурашки.

— Да, в некотором роде. Мои самые любимые книги ты легко отличишь по обтрепанным корешкам и обложкам.

Я в недоумении медленно подняла на него глаза. Он вытянул руку, откинул с запястья кружевную манжету и растопырил пальцы. Кончики слегка поблескивали.

— Они втягиваются. Не до конца, как у кошки, но все же. — Задрожав, пальцы выбросили пять длинных, шестидюймовых, изогнутых клинков. На указательном и большом они смыкались. — Очень велик соблазн изорвать книгу в клочья, когда собственная неуклюжесть мешает перевернуть страницу, — прищелкнув когтями, продолжал он с легкой усмешкой. Он так редко рассказывал о себе. Внезапно голос его снова погрустнел и посуровел.

— Прости, — сказала я, ничуть не испугавшись, но устыдившись за свои необдуманные слова.

— Не извиняйся. — Когти втянулись, и рука повисла вдоль тела. — Я не против с тобой поделиться. Но может быть, тебе неприятно?

— Нет-нет, — по привычке ответила я и тотчас же, хоть и с некоторым запозданием, осознала, что действительно не испытываю неприязни и страха. — Совсем нет.

Наши взгляды встретились. Солнце заглянуло в окно, а потом неслышными шажками подобралось по мозаичному полу к нам и зажгло сапфировым огнем плечи синего бархатного камзола.