Глен Эриксон спал в эту ночь очень спокойно. Русские комары, видимо, решили на время оставить его в покое. Но скорее всего, комары всё-таки были, просто он так набегался за предыдущий день, что даже душераздирающее комариное жужжание не смогло пробиться в его глубокий сон. Поначалу канадца очень удивляло, что русские так много ходят пешком, но постепенно, год за годом приезжая в Россию, он тоже стал привыкать к пешей ходьбе.

Хорошо выспавшись, Глен позавтракал, взял с собой конспекты уроков и отправился в классное помещение, где ему предстояло провести три пары.

Его лекции были посвящены экологии. Тему эту Глен знал блестяще, а главное, умел донести свою мысль до студентов, которыми, как мы уже говорили, в настоящее время были русские учителя. О протестантской религии, которой вся канадская команда придерживалась, преподаватели во время занятий не упоминали: такое у них было правило.

Сегодня Глен Эриксон провёл уроки, как обычно; немного почитав и отдохнув, он начал неспешно собираться на встречу с русским профессором: надел футболку в синюю полосочку и лёгкие фланелевые штаны, сдвинул на лысую макушку очки от солнца. Стекла в них были до того тёмными, что Глен старался надевать очки только при немилосердно ярком солнце. Как всегда Эриксон взял с собой небольшую удобную коричневую сумочку с длинным ремешком через плечо. Захватил Глен и зелёную кепку, которую вчера перед уходом ему предложил коллега, но взял он её только для того, чтобы по дороге занести приятелю.

 Проходя по коридору маленького отеля, в котором разместилась вся команда, Эриксон постучал в дверь владельца кепки. Тот открыл не сразу: как раз в это время он принимал душ. Приятель выскочил в коридор взъерошенный, мокрый, наскоро обернувшись в длинное, широкое полотенце. Стараясь скрыть недовольство бесцеремонным визитом, приятель нетерпеливым жестом пригласил Глена войти. Эриксон отрицательно замотал головой и молча протянул коллеге кепку.

— Спасибо! Хорошая кепка. Я куплю такую же! — он широко улыбнулся. — Даже отдавать жалко!

— Так возьми себе! — оживленно замахал руками приятель. — Мне всё равно этот цвет не подходит.

— Правда? — Глен обрадовался. — А что ж, с удовольствием возьму!

Наш герой, недолго думая, напялил зелёную кепку прямо на очки, торчащие на макушке и, тихонько насвистывая, пошёл к выходу.

Он вышел из метро «Гостиный двор». День по-прежнему был ясный, солнце светило ярко. Кепка, натянутая поверх очков, сидела неуютно. Глен решил снять очки с макушки, чтобы надеть их, как и положено, на глаза.

Подойдя к подземному переходу, ведущему на другую сторону Невского проспекта, канадец о чём-то задумался, и, не заметив ступеньку, упал, растянувшись прямо на лестнице. К счастью, упал он довольно удачно, — кажется, ничего серьёзно не повредил. Только правое колено ушиб, да злополучные очки отлетели в сторону и разбились. «Не очки и были!» — встав на ноги, с досадой подумал Глен. Он отряхнул кепку и, чуть прихрамывая, побрёл к Дому книги.

Иван Осипович уже ждал его, сидя за облюбованным им столиком. Завидев друга, он помахал ему рукой.

— Никак, ты хромаешь? — удивился Иван Осипович.

— Есть немного. Упал.

— Когда?

— Да, только что, в подземном переходе. Из-за очков: стекла тёмные, ничего не видно.

— Вот оно что! — удивился Иван Осипович. — Так выброси ты эти очки!

— Уже выбросил! — досадливо махнул рукой Глен.

— Что будем заказывать?

— Мне хотелось бы такой же куриный салат, как вчера, — недолго думая, признался Глен. — Курицу люблю! Да и вообще салат вкусный и порция большая!

— Ну, давай по салату! — согласился Иван Осипович. — А что вино будем брать?

— А может, чего-нибудь покрепче?

— Ну, давай меню посмотрим. Так, что тут у нас… виски, водка, коньяк. Вроде всё у них есть, весь набор. Ты что будешь?

— Водку, пожалуй, грамм сто.

— Да! Ну, давай, я тоже водку возьму, мы не за рулем, — да и раз уж это мой последний день в Петербурге!..

Друзья сделали заказ.

— Ты во сколько завтра уезжаешь? — спросил Глен.

— В пять утра.

— Собрался уже?

— Да. А мне и собирать-то особенно нечего: я ведь ненадолго приехал. Кстати, посмотри вот, чашку только что жене купил.

Профессор достал из пакета купленный сувенир. Глен повертел чашку в руках, — она была белая, с крупным ярким рисунком.

— Спас-на-Крови! — узнал Глен. — Я там бывал! Значит, твоей жене чашки нравятся?

— Ещё как! Знаешь сколько у нас дома этих чашек!

— А какая она — твоя жена? — неожиданно спросил Глен.

— Да вроде ничего, симпатичная, — подумав, сказал Иван Осипович. — А характер?.. Ну и характер, в целом, ничего, терпимый… Мы с ней в Университете познакомились, а на четвертом курсе и поженились.

— Чуть не забыл! — легонько хлопнул себя по лбу Иван Осипович. Я ведь несколько фотографий захватил, тебе показать. Ты как, не против?

— Ну что ты! — даже обиделся Глен.

Иван Осипович вытащил из компактной сумки тонкий альбом, открыл. На первой фотографии была изображена белокурая девочка лет пяти, сидящая на качелях.

— Внучка, — догадался Глен.

— Точно! — обрадовался Иван Осипович. — Только сейчас ей уже пятнадцать. — Он мельком взглянул на фотографию. — Совсем не изменилась! Ну, разве только волосы потемнели.

На следующей фотографии был изображен небольшой чёрный терьер, играющий с мячиком на полу.

— Твоя собака? — спросил Глен.

— А, да, моя! Тузик. Эта фотография недавно сделана. Любит с мячом играть.

— А это он в вашей квартире играет?

— Да, у нас сейчас две комнаты… В общем, ничего, довольно просторные, светлые, — уточнил Иван Осипович. — Дом, правда, очень старый. Всё боимся, как бы не рассыпался.

— Правда, может рассыпаться? — приняв слова приятеля за чистую монету, изумился канадец.

— Да нет, это я так шучу! Мы сначала с женой, в коммуналке жили. — Понимая, что Глену, понятие коммуналка вряд ли знакомо, Иван Осипович пояснил: — Коммуналка, это такая квартира с несколькими комнатами, в каждой комнате разные семьи живут, а кухня у всех одна.

— Одна? — поразился Глен. — А как же они все там помещаются, когда готовят?

— По очереди. Договариваются.

— Да-а-а! — присвистнул Глен. — Но, по-моему, Иван, это не очень удобно?

— Да, ты прав, это совсем неудобно. Но, сейчас-то, слава Богу, в отдельной квартире живем, причём, давно уже.

Глен почувствовал, что профессору неприятно вспоминать о жизни в тесной коммуналке. Он понимающе кивнул.

— А эта — рядом с тобой — жена?

— Да, Люда. Это нас дочка снимала.

С фотографии на Глена смотрела уже немолодая, полноватая женщина, с мягкой и, кажется, доброй улыбкой. Взгляд женщины был тёплым, располагающим. Тёмно-зелёный костюм, — а может это платье такое, на фотографии не разобрать, — ей определённо шёл.

Глен, ни с того ни с сего, спросил:

— А вот как ты, Иван, в Бога поверил?

— О… Ну, это долгая история… — задумчиво проговорил Иван Осипович. — Тут ведь в двух словах и не расскажешь.

— Ничего, я не тороплюсь! — простодушно подбодрил приятеля Глен.

— Да я и сам толком не знаю. Правда, есть у меня одно подозрение…

— Подозрение? — изумился Глен.

— Да. Понимаешь, у нас в Советское время царил атеизм… Грубо говоря, верить в Бога было запрещено.

— О, да. Я много слышал об этой тяжёлой для вас эпохе.

— Прости, Глен, но во всём остальном, — кроме, конечно, атеизма, — Советское время было гораздо более добрым и радостным, чем нынешнее.

Канадец вопросительно уставился на профессора.

— Но ваша молодежь считает… — начал было он.

— Наша молодежь, Глен, родилась уже после социализма, а я жил в нём! Чувствуешь разницу?

— Чувствую, — вежливо ответил Глен, но на самом деле он ничего подобного не чувствовал. Он отпил из рюмки немного водки и непроизвольно поморщился. «Не такие уж они и простые, эти русские», — подумал канадец с удивлением, но без неприязни.