Знаменитый одесский педагог Петр Соломонович Столярский говорил маленькому Ойстраху: «Давид, ты должен играть вкусно. Как щи». Давиду Бронштейну не нужно было это говорить: обладая врожденным талантом, работоспособностью, неимоверным честолюбием, волей, он был шахматистом, еще не сыграв ни одной партии.
Однажды в разговоре с Доннером я обронил – «большой талант». Голландец поморщился: «Что это? Талант, талант… Что ты имеешь в виду? Талант – это решимость, колоссальное желание чего-нибудь добиться. Чему посвящаешь душу, сердце, жизнь. Вот что такое талант».
Не вдаваясь в определение таланта, данное голландским гроссмейстером, можно сказать, что все эти качества присутствовали у Давида Бронштейна.
В конце жизни Давид Ионович вспоминал, что и он, и его приятели по шахматному кружку киевского Дома пионеров просто играли в шахматы, не задумываясь ни о чемпионском звании, ни о каких-либо других. Не знаю, что думали о разрядах и званиях приятели Дэвика, но что касается его самого…
Перед поездкой на межзональный турнир в Швецию в 1948 году Бронштейн писал: «Сыграть матч на звание чемпиона мира – заветная мечта каждого шахматиста. Что касается меня, то мечтаю об этом с того самого дня, как впервые пришел в Киевский Дом пионеров и доказал строгому экзаменатору Александру Марковичу Константинопольскому, что умею провести пешку в ферзи.
Вот так же, думал я, окончится моя партия с Ласкером – его я считал главным своим конкурентом. Я поставлю короля в оппозицию впереди своей пешки, а затем косым маневром проложу ей дорогу до восьмой горизонтали. А будь у меня лишний ферзь, Ласкеру лучше со мной не связываться».
Забегая вперед, скажем, что детские грезы Дэвика сбылись: ему удалось сыграть матч на мировое первенство, хотя соперником его стал не Эмануил Ласкер, а Михаил Ботвинник.
В шестой партии случился и «косой маневр короля». Только осуществил его чемпион мира: в совершенно ничейном эндшпиле Дэвик, витая мыслями в облаках, просмотрел очевидный ответ Ботвинника и вынужден был немедленно сдаться.
Но до этого были еще долгие годы, наполненные встречами с друзьями, шутками и смехом, волейболом, футболом, шашками, первыми детскими влюбленностями. Но на первом месте были, конечно, шахматы.
Он быстро продвигался по классификационной лестнице: второй разряд, первый, кандидат в мастера. Ему не надо было объяснять очевидную истину – учиться играть в шахматы надо быстро: если долго учиться играть, когда научишься играть хорошо, уже не сможешь играть хорошо.
Дэвик бывал в Доме пионеров едва ли не каждый день, а по воскресеньям часами гонял трехминутки в окружении таких же фанатов, каким был сам. Он легко возбуждался, был переполнен самыми разнообразными идеями, порой блестящими и необычными, порой абстрактными и нелепыми.
Друзья могли прервать его в любой момент: «Хватит тебе, Малец, чепуху молоть…» И Дэвик весело смеялся вместе со всеми. Прошло несколько лет. Бронштейн стал гроссмейстером и кандидатом на мировое первенство, и никто не решался уже повторить Дэвику этих слов.
Витя Хенкин играл в 1939 году с Дэвиком Бронштейном в матче московского и киевского Домов пионеров. Партии протекали на удивление одинаково: в обеих была французская защита, в обеих у Дэвика был перевес, и в обеих он зевнул по ладье.
Семьдесят лет спустя Виктор Львович Хенкин вспоминал: «Дэвик был очень расстроен, едва не плакал. А когда вернулся в Киев, начал мне письма писать, с вырезками из газет, с анализами длиннющими, с рассуждениями, дружбой. Я отвечал, но лениво.
Он писал только о шахматах, а у меня больше девочки были на уме… А потом началась война, и переписка прекратилась. О бланках этих московских партий он у меня потом постоянно спрашивал, уж и не знаю, для чего они ему понадобиться могли.
Был он, конечно, с приветом, не без того. И обидчивый очень. Сказал ему однажды в шутку, когда уже взрослыми были: неужели я, Дэвик, выгляжу так же как ты? Обиделся насмерть. Даже разговаривать прекратил. Так и не говорили несколько лет…»
Хорошо помнит Бронштейна по довоенному юношескому матчу Киев – Москва и Михаил Бейлин: «Был Дэвик очень миленьким мальчиком с черной кудрявой шевелюрой. Во время игры крутил всё время прядку волос, мы еще шутили потом: крутил, крутил, так все волосы и выкрутил. К двадцати пяти годам от пышной шевелюры Бронштейна остались только воспоминания. Все видели: способный невероятно, но уже тогда известно было: хочешь выиграть у Бронштейна – меняй ферзей и в эндшпиль…»
В матче пионеров Ленинграда и Киева в 1940 году Марк Тайманов играл на первой доске. Он тоже вспоминает подростка с черными вьющимися волосами и пристальным изучающим взором. Партию Бронштейн быстро выиграл, а за анализом стал сыпать длинными вариантами.
На столике рядом с ним лежали тетрадки, на одной из них была надпись – защита Нимцовича 4.♕c2, на другой – защита Нимцовича 4.e3. Очевидно, это были анализы вариантов модного дебюта.
Но когда Тайманов попросил разрешения заглянуть в записи, его ждало разочарование: страницы тетрадок были девственно чисты. Соперник тут же объяснил: «Тетрадки нужны, чтобы напомнить о дебюте, а всё остальное я и так знаю наизусть». Характерный ответ; Бронштейну было тогда шестнадцать лет.
Большой шумной компании Дэвик предпочитал беседы вдвоем. Эту привычку Давид Ионович сохранил до конца жизни. Корчной объясняет склонность именно к диалогу неважной дикцией Бронштейна.
Мне кажется, что в разговоре один на один ему просто-напросто лучше удавалось завладеть вниманием собеседника и более прицельно вести обстрел оригинальными идеями. Общение было для него своего рода полигоном, на котором он испытывал поток обуревавших его мыслей.
В 1940 году он стал мастером, самым молодым мастером в стране. Утверждал его в этом тогда почетном звании Смыслов.
Василий Васильевич вспоминает: «Был я председателем квалификационной комиссии и прислали мне партии Болеславского и Бронштейна: оба выполнили мастерские нормы. Болеславский имел репутацию уже опытного шахматиста, а вот имя киевского школьника было менее известно. Посмотрел я партии и сказал: “Достоин звания мастера Давид Бронштейн!”»
Нелишне заметить, что председателю квалификационной комиссии самому было тогда девятнадцать лет.
Тренером новых мастеров был Александр Маркович Константинопольский. Разница в возрасте между тренером и подопечными была не такая большая, и Константинопольский нередко принимал участие в любимой игре Изи и Дэвика: один расставляет на доске какую-нибудь позицию, а двое других должны угадать – в чьей партии встретилось это положение. Угадывали почти всегда: мало было в шахматах того, что было им неизвестно. Знали не только партии, но и результаты турниров, биографии великих и менее великих шахматистов, их характеры, пристрастия.
Сорок лет спустя Давид Ионович рассказывал молодым московским мастерам об участниках Лондонского турнира 1883 года. Он не только давал им шахматные характеристики, но и увязывал дебютные вкусы с гастрономическими предпочтениями маэстро, не забывая упомянуть о привычках и распорядке дня каждого.
Весной 1941 года Дэвик, окончив школу, подал документы на физико-математический факультет Киевского университета. Началась война. В армию его не взяли по зрению, и летом 1941 года Дэвик пешком ушел из Киева, к которому стремительно приближался фронт. После многих мытарств в 1942 году попал в Тбилиси. Постоянной работы не было, продуктовых карточек он не получал. Зарабатывал на жизнь сеансами одновременной игры в госпиталях.
«Порой мой дневной рацион состоял из хлеба и горсти-другой инжира», – вспоминал Бронштейн. Правда, местные шахматисты старались ему помогать как могли. Одно время Дэвик даже заведовал библиотекой (на грузинском языке!).
Осенью 1943 года его отправили в Сталинград: начались работы по восстановлению завода «Красный Октябрь». Выглядел Дэвик как привидение, был истощен, однажды потерял продуктовые карточки, в те годы это означало постоянное, хроническое недоедание.
