Когда официант удалился, Белла удивленно воззрилась на Лефевра:

— Боже мой, Жак, зачем вы заказали так много?

Этим же можно целую армию накормить!

Он взял ее руку в свою и заглянул ей в глаза.

— Ma belle, я намерен доставить тебе как можно больше удовольствия. Хочу, чтобы ты отведала самые изысканные блюда. Пусть это будет пиршество вкуса. Поскольку ты новичок в наших краях, не все наши блюда могут тебе понравиться. — Он закончил задумчиво: — Когда я с женщиной, я обычно трепетно забочусь о том, чтобы она была удовлетворена… во всех отношениях!

Белла искоса насмешливо посмотрела на него.

— А как насчет очереди?

— Очереди? — озадаченно повторил Жак.

— Очередь девиц, готовых броситься вам на шею!

— Жак рассмеялся.

У столика возник Пьер с корзинкой разных сортов хлеба и с блюдечком картофельного суфле. Он налил в бокал Жака белого вина — на пробу. Лефевр вдохнул аромат из бокала, отведал глоток вина и одобрительно кивнул. Наполнив бокалы Жака и Беллы, официант удалился.

Тенор поднял бокал и произнес торжественно; — За нас. — За нас? — фыркнула Белла.

— Ma cherie, ведь ты же сегодня моя гостья. Будь поласковей.

Подавив желание возмущенно закатить глаза, девушка смиренно чокнулась с Жаком.

— За нас!

Отметив победный блеск в его глазах, она взяла ложечку нежнейшего суфле и положила его в рот. — Божественный вкус! — воскликнула Белла.

— Ты права. Отведай хлеба. «У Антуана» пекут особенный, бесподобный хлеб.

— Я знаю.

Он нахмурился.

— Ты уже бывала здесь? А я-то воображал, что ты впервые приехала в наш город.

Белла проворно исправила свою невольную оговорку.

— Жак, — сказала она кокетливо, — по одному запаху этих французских булок можно понять, насколько они хороши!

Он ухмыльнулся и, успокоенный, положил ей еще. — Ешь.

— А теперь расскажите о себе, Жак, — попросила Белла. — Вы из музыкальной семьи?

— Не совсем, — ответил он. — Музыкой занималась только моя бабушка.

— Да ну?

Лицо Жака гордо засияло, когда он заговорил о бабушке.

— Я обязательно покажу тебе рояль, который она мне оставила. Бесподобный инструмент!

— Я бы с удовольствием взглянула на него когда-нибудь.

— Непременно взглянешь, — проговорил он с нахальным блеском в глазах. — Маленьким я засыпал под тихие звуки колыбельных песен, которые бабушка пела мне, играя на рояле. Ее голос… — Он сделал паузу и поцеловал себе кончики пальцев. — Это был божественный голос! Я думаю, ангелы сейчас заслушиваются ее серенадами!

Белла вспомнила о своей бабушке, и в ней всколыхнулось горестное чувство разлуки.

— Я понимаю, как вам должно не хватать любимой бабушки… Ваша семья жила в Новом Орлеане?

Да, Отец владел несколькими складами для хранения хлопка и играл на бирже, А мать была очень занятой светской дамой, Родители пытались воспитать меня на традиционный креольский манер — сделать из меня джентльмена, богача. Но у меня с раннего детства была страсть к музыке. Пока другие мальчишки занимались с преподавателями фехтованием и верховой ездой, я прилежно учился петь и играть на рояле. Пятилетним мальчишкой я настоял на том, чтобы меня еженедельно водили в оперу. Оглядываясь на свое детство, я могу сказать, что большую его часть я провел в закрытой ложе своих родителей во Французской опере. Я слышал, как Аделина Патти пела дуэт с Николини. Был и на концерте прославленной Лиллиан Нордика — она первое американское сопрано, чей талант признали даже привередливые европейские критики. Я ревел в три ручья на премьере «Силы судьбы» и мечтал, что в один прекрасный день сам начну петь и стану знаменитым тенором.

Такое благородно-мечтательное и восторженное выражение лица у него было впервые. Белла была приятно поражена и удивлена.

— Вы и впрямь обожаете оперу, — сказала она. — И сколько вам было, когда вы решили покорить публику?

— Когда состоялась премьера «Силы судьбы»? Мне было пятнадцать. То есть тринадцать лет назад. Моя страсть к опере не стала меньше.

— Сейчас вам двадцать восемь. Всего лишь двадцать восемь… — пробормотала она.-»Боже, каким молодым ему суждено умереть!» — подумала Белла.

— Вы неплохо учили арифметику в школе, юная леди.

Белла скорчила гримаску и продолжала свой допрос:

— Ваши родители по-прежнему живут в Новом Орлеане?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, здешний чрезмерно влажный климат вредно сказывался на здоровье отца. Поэтому несколько месяцев назад они с матерью переехали в Нью-Мексико, где еще раньше поселилась на ранчо мужа моя сестра. — Жак вздохнул. — Я скучаю по родителям. Временами друзья и подруги мамы приглашают меня то на именины, то на официальный бал. Но это уже не то. Впрочем, я здесь посещаю достаточно светских сборищ. С другой стороны, отсутствие родителей дает мне больше… ну, скажем, больше свободы.

Белла удивилась:

— Взрослый мужчина вроде вас боится, что мамочка отчитает его за шумные приключения с хористками?

Жак расхохотался.

— Ну, думаю, мне лучше не комментировать твое замечание.

— Я тоже так думаю.

Оба замолчали — появился Пьер с черепаховым супом. Когда официант отошел, Жак спросил:

— А как тебе сегодняшняя репетиция? Понравилось?.

Отведав первую ложку черепахового супа, сдобренного чесноком, лавровым листом, тимьяном и гвоздикой, Белла небрежно произнесла:

— Репетиция как репетиция.

Ее слова заметно огорчили Лефевра. Он слегка нахмурился.

— Ты намерена остаться в труппе?

— Зачем вам знать? — дразнящим тоном сказала она. — Боитесь, что я улизну прежде, чем вы запишете меня в список своих побед?

Ложка Жака застыла на полпути ко рту. Однако слова девушки нисколько не уязвили его.

— Я взял за принцип знакомиться с каждой новенькой, которая поступает в хор. Что-то вроде эксперимента.

— Эксперимента?

Он кивнул, отправил ложку супа в рот и внимательно посмотрел Белле в глаза.

— Видишь ли, ma cherie, я ищу идеальную женщину, с которой я мог бы связать свою судьбу… в том числе и свою оперную судьбу. Она должна любить театр и работать в нем. И этой женщиной можешь оказаться ты.

Девушка поперхнулась вином.

— О, Жак, только не надо дурить мне голову этой мурой!

Он растерянно заморгал.

— My… мурой? Что такое мура?

— Я не желаю, мистер Лефевр, участвовать в ваших экспериментах, — отрезала Белла.

Нисколько не смущенный, Жак отпил вина из своего бокала и произнес с придыханием:

— Стало быть, к тебе надобно искать другой подход.

— — И вот еще что. Я имела несчастье видеть вас во время ваших поисков. — Тут ее голос задрожал от негодования. — Ясно, что ваши намерения далеки от чистых. Вы заняты банальным делом — пытаетесь совратить каждую встречную.

— Это не так! — запротестовал он. — Обычно мне достаточно одного поцелуя, чтобы понять — она это или не она.

— Только не говорите, что все ограничивается поцелуем!

— Да, поцелуем все не ограничивается, — простодушно кивнул Жак. Он наклонился в ее сторону и многозначительно сказал: — И уж точно, с тобой, Белла, одного поцелуя будет мало. Ты такая восхитительная, что у меня никогда не возникнет желания остановиться — никогда.

Щеки Беллы горели, сердце забилось сильнее. Она пыталась строго взглянуть на Жака, но его горящие глаза растапливали всю ее решимость.

— Опять я тебя немного пугаю, не так ли? — спросил он, глядя на нее почти сочувственно. — Я такой. Ничего с собой поделать не могу.

— Вам нравится пугать меня? — тихо вздохнула она.

— Нет. Однако я рад, что ты такая неприступная. В наш распущенный век у большинства девушек ни стыда, ни совести. Курят, пьют висни, как мужчины, а порой донимают меня нудными лекциями о необходимости предоставить женщинам избирательные права — полнейший бред! Белла от удивления приоткрыла рот.

— Да вы, оказывается, исповедуете мужской шовинизм!

— Что значит шовинизм? — спросил Жак, в отчаянии от очередного незнакомого слова.