– Еще нет.

– Придешь ко мне, покажу. Чтобы ты знала, что я – отличник-общественник ЖКХ!

– А вам давно эту грамоту выдали?

– «Тебе»! – поправила меня Горохова.

– Да, тебе… Извини.

– Ничего, бывает. Выдали – да вот недавно, до того, как сюда переехала. Я в старом доме, знаешь, какой активисткой была! О-о-о… У нас там помещение было на первом этаже, ничейное. Так я решила – что ему пропадать? И пошла в управу, как кулаком по столу ударила: у нас что, спрашиваю, – демократия или произвол? Они все сразу так затряслись, говорят: демократия. А я им: раз демократия, то комната – наша, народная! Вот так полгода к ним ходила. Они уж от меня по коридорам бегали, в кабинетах запирались. А я то утром приду, то под вечер… Потом меня и охранник перестал пускать.

– Тебя?

– Да! – засмеялась Горохова. – Попробовал то есть. Но я ему рассказала, какие у меня связи… Мигом стал честь отдавать.

Удивительным образом люди верят необыкновенным рассказам Гороховой о ее прошлом и настоящем. Действует напор, а также, по моему мнению, дворянское лицо и очень хорошие, новые, изящные наряды, которые Горохова не устает менять. Песцовая шуба в пол, серебристая норковая душегреечка, и к ней – милый норковый беретик, мягкие стильные палантины, в которые она кутается, выгодно подчеркивая свою благородную стать, внушительные драгоценности, тонкие холеные руки, неброские чистые сапожки из мягкой кожи…

Однажды Горохова все же затащила меня к себе домой под каким-то предлогом. Я прошла на огромную кухню, села на белый резной стульчик у круглого стола и поняла, что, если я сейчас срочно не уйду, то меня стошнит тем винегретом, который мы только что с Катькой съели. Хорошо, что Катьку не взяла с собой. У Гороховой пахло дома псиной так, будто она держала целую псарню.

– Ой, Маша, я, кажется, забыла замок запереть… – сказала я и попыталась ускользнуть в дверь.

– Замок? Давай сюда ключи! – Горохова, недолго думая, выхватила у меня из рук ключи и крикнула в глубину квартиры:

– Иван Филимоныч! Подойди-ка на минутку!

Из маленькой комнаты тут же показался худенький, почти на голову ниже Гороховой пожилой человек, которого я часто видела в подъезде с собакой, но не могла даже предположить, что это муж Маши.

– Иванушка, вот тебе ключи, иди проверь, заперта ли у нее дверь, – Горохова кивнула на меня.

Только неуемное мое любопытство – уже даже не воспитанность и вежливость – заставило меня проглотить и это. Машин муж, ни слова не говоря, не поздоровавшись со мной, ничего больше не спросив – то есть он хорошо знал, где я живу, в какой именно квартире, на каком этаже, – выскользнул из двери с моими ключами в руке. Я понадеялась, что Катька еще не успела вернуться из школы и не испугается, заслышав, что кто-то скребется в замке. Думать, что Иван Филимонович как-то по-другому воспользуется ключами, мне не хотелось. Пусть проверит, что дверь заперта…

– Проходи, Лебедева, садись. Пупочка! Иди сюда, голубушка, познакомься… – махнула рукой Горохова.

– Собаку зовут Пупа… – стараясь глубоко не дышать, проговорила я, чтобы поддержать разговор.

– Нет! – улыбнулась Горохова. – Пупа – это для родных. Вообще-то ее зовут Пенелопа. Я так внучку хотела назвать, да зять не разрешил. Он у меня очень хороший! Я его в Газпром устроила работать. Он там главный…

– По немцам… – подсказала я.

Горохова с подозрением взглянула на меня:

– Ну и по немцам тоже… Ну что, пошли подвал брать?

– В смысле?

– В том самом! Пойдешь сейчас к консьержке, возьмешь у нее все ключи, вызовешь полицию, а я пока спущусь, буду тебя внизу ждать, позвоню, если что…

– Да нет, Маш… Как-то мне это не с руки… А зачем нам это?

– Как – зачем? – удивилась Горохова. – Так надо же это общежитие когда-то разгонять! Там, знаешь, сколько народу живет? Все окрестные дворники! И все комендантше нашей отстегивают! По тыще в день!

– Ой, что-то я сомневаюсь, что у дворников есть такие деньги…

– А ты не сомневайся! – заверила меня Горохова. – Вот облаву устроим на них, увидишь, сколько у них там денег… И наркотиков… И взрывчатки… Эта чернота больше тебя получает! Ты думаешь, они на самом деле дворники?

– Думаю, да…

Горохова негромко засмеялась:

– Ну от, потому у нас и страна такая, что журналисты ничего не видят перед своими глазами. Что им на уши навесят, то они и пишут. Какие они дворники? Это все наркомафия и террористические эти… Ну ты поняла.

– Группировки, – подсказала я, как обычно, не зная – как же свернуть разговор, чтобы Машу не обидеть! Чтобы она ночью не стала звонить и кричать, обиженная, в трубку, что она ко мне со всей душой, а я двух слов с ней не скажу! Что я про страну забыла, ближе своего носа не вижу! Что страна пропадает, а журналисты про хрень всякую пишут! Что если не мы, то кто страну вытащит из болота! Что дом наш сегодня ночью взорвется, а никому – дела – нет!!! Что лично я, которой Горохова доверила революционное дело, хотела сделать своей правой рукой, только ращу Катьку и стала слепой и глухой домохозяйкой, которая раз в месяц подходит к компьютеру, чтобы записать два новых Катькиных слова! А она уже выросла!!! Выросла!!! Ходит и смеется над зрелыми женщинами, у которых связи – там! Которым министр МВД в прошлое воскресенье коньяк в кофе наливал – собственноручно! На даче, в Барвихе! А я, слепоглухонемая мать, ничего не замечаю, из дочери гражданина не воспитываю, только бегаю с кастрюльками, а у меня под ногами, в подвале, террористы готовят новую контрреволюцию!!!

И бесполезно спрашивать, когда была «старая контрреволюция»…

– Ты видела, кстати, этот ужас на первом этаже? – бойко продолжила Горохова, чувствуя, что я замялась.

– Какой?

– Аквариум! Поставила тетка эта, знаешь, нерусская, с третьего этажа. Дома он ей, видишь ли, не вписался! Иван Филимонович пришел! Ну, Ванечка, как там дела?

Иван Филимонович снял ботинки, надел домашние тапки в виде больших мохнатых мышей, прошаркал к нам, положил передо мной ключи и, не слова ни говоря, ушел к себе в комнату.

– Ну от… – удовлетворенно кивнула Горохова. – Ванечка у меня физик. Компьютерный гений… Все ночи в Интернете просиживает… Что хочешь взломать может, там, всякие… сети… Тебе что-нибудь нужно взломать?

– Н-нет… – в некоторой оторопи сказала я, пряча подальше свои ключи. – Вроде нет…

– Если надо будет – обращайся! У него хобби! Ну от… – Горохова отхлебнула вина из высокого бокала. – Да! Аквариум!

– Хороший аквариум, по-моему… – осторожно сказала я. – Красивые рыбки. Чистый такой…

Горохова скривилась.

– Чистый? Да это потому что она его на свои деньги чистит! Мужик приходит раз в неделю и чистит!

– Так и хорошо, – удивилась я. – Красиво. Что плохого?

Горохова удивленно взглянула на меня.

– Она мне даже не позвонила! Не спросила! Я же – старшая по подъезду!

– Да? – переспросила я. – А что, я пропустила какое-то собрание?

– Какое собрание! – горько ухмыльнулась Горохова. – С этими людьми какое собрание можно провести? Сычи! Сидят все в своих конурах, запершись, двери не открывают! Пришлось самовыдвижением! Так что теперь все вопросы в подъезде – только через меня. Я вот цветы эти все внизу выкинула.

– Почему?

– А ты видела, какие у них плебейские горшки? Горшки должны быть только черные. И точка. Я свои цветы поставлю. У меня слишком много… – она показала рукой на дальнюю комнату. – Хочешь посмотреть?

– Да нет, я пойду, наверно.

– А вина? Что ж ты вино не пила?

– Я днем вино не пью…

– Вот молодежь! – засмеялась Горохова. – А я и утром, и днем – и не пьянею. Вообще! Ни в одном глазу! Ну иди, раз ты такая. Ты поняла, да? И соседям скажи – все через меня, через меня…

– Скажу… – пообещала я, кляня себя за мягкотелость и неосмотрительность. Ну как я сразу не увидела, что Горохова не просто оригиналка и пожилая московская дворянка. Что у нее не все в порядке с некими важными функциями головы, как минимум…