- Польза целого должна иметь приоритет перед пользой частей.

- Вы убиваете их? – спросил я.

- Нет!

- Мы не можем убить!

- Это противоречит Учению.

- Но Вы выгоняете их, предполагая, что они погибнут в Прериях, -

Напомнил я.

- Но ведь это - Прерии, будут тем, что убьёт их, а не мы.

- Мы, таким образом, невиновны.

- Такое изгнание является приемлемым для Учения? – спросил я.

- Конечно. Как ещё загон может избавиться от них?

- Вы должны понять, что нам не нравится поступать так.

- Так поступают только после того, как любая иная альтернатива была исчерпана.

- Различность нападает на корень Одинаковости. Одинаковость важна для самой цивилизации. Таким образом, Различность угрожает обществу и цивилизации непосредственно.

- Различность должна быть уничтожена.

- И что же, получается что, есть только одна ценность, одно достоинство? – не выдержал я.

- Да.

- Один это один, - глубокомысленно изрёк кто-то из них, -самоидентичный и одинаковый.

- А шестнадцать, это шестнадцать, - заметил я.

- Но шестнадцать, это, же шестнадцать раз по одному, и таким образом всё опять уменьшается до одного, который один.

- А что тогда относительно половины и половины? – спросил я.

- В целом они составляют один.

- Что относительно одной трети и одной трети, тогда? – уже издевался я.

- Каждый из тех есть всего лишь одно число, и, таким образом, каждый это один, и один это один.

- А что Вы думаете о разнообразии вокруг Вас, - спросил я, - скажите, как относиться к кайиле и слину?

- Одна кайила и один слин, оба один, который есть один.

- Что Вы можете сказать относительно ноля и одного?

- Ноль - одно число, и каждый - одно число, и таким образом каждый есть один, и один есть один.

- А относительно ничто и один?

- Один это один, и ничто это ничто, как если один был покинут одним, который и являлся одним.

- Но у Вас было бы по крайней мере одно ничто, не так ли?

- Ничто или ничто или один. Если это ничто, тогда это ничто. Если это один, то это один, и на одном.

- Таким образом, все - то же самое, - заключили Ваниямпи.

- По-моему, то, что Вы несёте это полный бред, - не выдержал я. - Вы знаете об этом?

- Для неосведомленного глубина часто кажется бредом.

- Действительно, для некоторых, кому не хватает просвещённости, это может также показаться бредом.

- Чем более абсурдным что-то кажется, тем более вероятно что, это должно быть верно.

- Это кажется абсурдным, - согласился я с первой частью последнего довода.

- И это, само по себе, есть то самое доказательство, которое показывает, что Учение наиболее вероятно правильно.

- И это, как предполагается, самоочевидно? – спросил я, уже ничему не удивляясь.

- Да.

- Но это не самоочевидно для меня, - заметил я.

- Это не изъян его самоочевидности.

- Вы не можете обвинить самоочевидность Учения в этом.

- Что-то, что самоочевидно одному человеку, может быть не самоочевидно другому.

- Как это может быть самоочевидно одному, и не быть таковым другому? – продолжал я издеваться.

- Кто-то может быть более талантливым в обнаружении самоочевидности, чем другой.

- А как Вы различаете то, что только кажется самоочевидным, и то, что действительно самоочевидно?

- Царствующие Жрецы не обманули бы нас.

- Они-то тут причём? – удивился я.

- Это самоочевидно.

- Вы когда-либо ошибались о том, что самоочевидно?

- Да, часто, - признался Тыква.

- Как Вы объясняете это? - Я спросил.

- Мы слабы и немощны.

- Мы - только Ваниямпи.

Я посмотрел на Тыкву.

- Безусловно, - сказал он, - Есть место для веры во все это.

- Довольно большое место, насколько я догадываюсь, - предположил я.

- Достаточно большое, - подтвердил Тыква.

- Насколько же большое? – допытывался я.

- Достаточно большое, чтобы защитить Учение, - сказал он.

- Я так и думал, - усмехнулся я.

- Нужно же верить хоть чему-то, - объяснил Тыква.

- Почему бы не поэкспериментировать с правдой? – предложил я.

- Мы уже верим правде, - сказал один из Ваниямпи.

- Что же заставило вас?

- Учение говорит нам.

- Вы должны понять, что нам не нравится изгонять людей на смерть. Нам очень жалко поступать так. В случаях изгнания мы часто едим в тишине, и льём горькие слезы в нашу кашу.

- Я уверен, что это выглядит очень трогательно, - усмехнулся я, представив себе эту картину.

Тыква посмотрел вниз, в сторону девушки. Непосредственно на неё он не смотрел, но она знала, что стала объектом его внимания, пусть и косвенного.

- Научите меня своему Учению, - попросила она. - Я хочу стать Одинаковой.

- Замечательно, - обрадовался Тыква. Он даже было протянул руку, чтобы тронуть её, столь доволен он был, но внезапно, в ужасе отдёрнул руку назад. Он покраснел, на его лбу выступил пот.

- Превосходно, - загудели Ваниямпи все сразу, - Вы не пожалеете об этом.

- Вы полюбите быть Одинаковой. - Это - единственная цель бытия.

- Когда мы доберёмся до загона, Вы будете развязаны и должным образом одеты, - пообещал Тыква. - В одежде подходящей Ваниямпи, Вы оцените нас по своим прежним критериям, из предшествующей жизни, и поймёте какую честь, и уважение вам будут оказывать среди нас.

- Я буду нетерпеливо ожидать моего приема в загон, - пообещала девушка.

- Также, и мы будем приветствовать нового гражданина, - торжественно произнёс Тыква.

Он повернулся к остальным.

- Нам пора возвратиться к нашей работе. Ещё есть мусор, который надо собрать и обломки, которые надо сжечь.

Как только Ваниямпи удалились, я вернулся, к рассматриванию девушки.

- Они сумасшедшие! - Закричала она, извиваясь в ярме.- Безумцы!

- Возможно, - сказал я. - Я полагаю, что это - вопрос точки зрения.

- Точки зрения? – не поняла она.

- Если нормы вменяемости - общественные нормы, - объяснил я, - а по определению, норма нормальна.

- Даже если общество полностью оторвано от реальности? – спросила она.

- Да.

- Даже если они думают, что они все урты, или ящеры или облака?

- Я полагаю, что так, и в таком обществе тот, кто не думает, что он -урт, или, скажем, ящерица или облако, считался бы сумасшедшим.

- И были бы сумасшедшими?

- С той точки зрения.

- Это - нелепая точка зрения.

- Согласен.

- И я не принимаю этого, - решила девушка.

- Как и я, - согласился я с ней.

- Тот безумен, - сказала она, - кто верит ложным ценностям.

- Но все мы, несомненно, верим многим ложным ценностям, - заметил я, -Теоретически общество могло бы верить многочисленным ложным суждениям и тем не менее, в обычном смысле этого слова, рассматриваться как нормальное, даже если, во многих отношениях, это общество ошибочно.

- Что, если общество ошибается, и старается изо всех сил избегать исправлять свои ошибки, что, если оно отказывается исправить свои ошибки, даже в свете неопровержимых доказательств его ошибочности? – спросила девушка.

- Доказательства могут отрицаться, или им может даваться иное толкование, чтобы согласовать с существующей теорией. Я думаю, что это обычно - вопрос качества. Возможно, когда теория просто становится слишком архаичной, устаревшей и громоздкой, чтобы защититься, когда она становится просто нелепой и очевидно иррациональной, чтобы серьезно продолжить защищать её, вот тогда, если находится кто-то, кто всё ещё навязчиво отстаивает эту теорию, вот тогда можно было бы говорить о его здравомыслии. Но даже тогда, другие теории могли бы быть плодотворнее, чем такие радикальное упрямство или возведённая в закон иррациональность.

- Почему? – не поняла она.

- Из-за неопределенности понятия безумия, - попытался объяснить я, - и его часто неявная ссылка на статистические нормы. Например, человек, который верит, скажем, в магию, при условии, что его вера основана на том, что он живёт в обществе, которое верит в магию, он не будет считаться безумным. Точно так же такое общество, не будет, по всей вероятности, рассматриваться как безумное, хотя могло бы быть расценено как вводимое в заблуждение