Я махнула Ги, чтобы переставил фонари. Сестра Бернар не обращала внимания. Чуть погодя монахиня отошла от стены. Взгляд налево, направо, налево. Вверх, вниз. Она снова огляделась и прочертила каблуком линию на земле. Или попыталась прочертить.

– Она здесь.

Визгливый голос эхом отдался от каменных стен.

– Ты уверена?

– Она здесь.

Сестра Бернар не страдала неуверенностью. Мы все посмотрели на линию.

– Они в маленьких гробах. Не в обычных. Оставались только кости, поэтому все положили в маленькие гробы.

Сестра Бернар показала своими крошечными ручками детский размер гроба. Рука дрожала. Ги осветил место у ее ног.

Отец Менар поблагодарил древнюю монахиню и попросил двух сестер проводить ее в монастырь. Я смотрела, как они уходят. Сестра Бернар напоминала ребенка, такая маленькая, что край пальто подметал грязный пол.

Я попросила Ги перенести и другой прожектор на новое место. Потом принесла зонд, установила кончик там, где указала сестра Бернар, и налегла на Т-образную ручку. Не идет. Здесь земля не растаяла. Я взяла плиточный зонд, чтобы ничего не повредить под землей, а круглый кончик не так легко проходит сквозь промерзший верхний слой почвы. Я попыталась снова, сильнее.

"Полегче, Бреннан. Вряд ли им понравится, если ты повредишь гроб. Или проделаешь дыру в черепе несчастной сестры".

Я сняла перчатки, ухватилась за рукоятку, надавила снова. На сей раз поверхность поддалась, зонд вошел в верхний слой почвы. Подавляя нетерпение, я закрыла глаза и проверила землю в поисках мгновенных изменений в структуре. Уменьшение сопротивления означает воздушное пространство, где что-то разлагалось. Более того, оно означает присутствие под землей костей или других предметов. Ничего. Я вытащила зонд и повторила процесс.

На третий раз почувствовала сопротивление. Попробовала на пятнадцать сантиметров вправо. Снова контакт. Неглубоко под поверхностью лежит что-то твердое.

Я показала большой палец священнику и монахиням и попросила Ги принести сито. Отложив зонд, взяла лопатку с плоским краем и начала снимать тонкие пласты почвы. Я сбрасывала землю на сито сантиметр за сантиметром, смотрела то на яму, то на насыпь. Через тридцать минут я нашла то, что искала. Последние несколько пластов были черными в отличие от красно-коричневой земли в сите.

Я сменила лопату на мастерок и склонилась над ямой, осторожно поскребла пол, убирая мелкие частички и разглаживая поверхность. Почти сразу же увидела темный овал. Пятно длиной примерно в метр. Ширину определить невозможно, потому что оно наполовину уходит под землю.

– Здесь что-то есть, – сказала я, выпрямляясь.

Монахини и священник как один придвинулись ближе и заглянули в яму. Я обвела овал кончиком мастерка. Тут к толпе присоединились сестры, провожавшие сестру Бернар.

– Возможно, это могила, хотя и выглядит очень маленькой. Я копала немного слева, так что придется чуть опустить здесь. Буду копать вне самой могилы, вниз и внутрь. Тогда у нас получится вид могилы в профиль. К тому же так копать легче. Внешняя борозда позволит вытащить гроб, если понадобится.

– Что это за пятно? – спросила юная монахиня с лицом герлскаута.

– Когда разлагается что-то органическое, земля вокруг становится гораздо темнее. Например, от деревянного гроба или цветов, похороненных вместе с усопшим. – Мне не хотелось объяснять процесс разложения. – Пятна первыми сообщают о близости могилы.

Две монахини перекрестились.

– Это Элизабет или мать Аурелия? – спросила пожилая монахиня. У нее дергалось верхнее веко.

Я подняла руки: дескать, откуда мне знать? Надев перчатки, начала копать землю с правой стороны пятна, расширять яму от центра, не трогая овал и полоску в полметра справа.

И снова единственные звуки – шорох мастерка и просеиваемой земли.

– Нам это нужно? – Самая высокая из монахинь указывает на сито.

Я встала, обрадовавшись возможности выпрямиться. Монахиня показывает на маленький красно-коричневый кусочек.

– Провалиться мне на... Да, нужно, сестра. Похоже на щепку от гроба.

Я взяла бумажные пакеты из своих принадлежностей, написала на одном дату, место и другую важную информацию, положила его на сито, а остальные на землю. Пальцы на руках уже утратили чувствительность.

– Принимаемся за работу, дамы. Сестра Жюльена, записывайте все, что мы найдем. Пишите на пакете и заносите в журнал, как договаривались. Мы, – я заглянула в яму, – примерно на расстоянии полуметра от поверхности. Сестра Маргарита, вы собирались сделать несколько фотографий?

Сестра Маргарита кивнула и вытащила фотоаппарат.

После долгих часов наблюдений все с радостью принялись за дело. Я копала, Веко и Герлскаут просеивали. Появлялось все больше фрагментов гроба, и вскоре мы увидели очертания на месте пятна. Дерево. В ужасном состоянии. Нехорошо.

Мастерком и голыми руками я продолжала откапывать то, что должно было быть гробом. Хотя температура упала ниже нуля и я уже не чувствовала ни пальцев рук, ни пальцев ног, меня прошиб пот. "Пожалуйста, пусть это будет она", – думала я. Ну и кто же теперь молится?

Я медленно продвигалась на север, открывая все больше и больше досок, предмет увеличивался в ширину. Вот обозначился контур – шестиугольник. По форме – гроб. Я едва сдержалась, чтобы не закричать "Аллилуйя!". "Набожно, но непрофессионально", – предупредила я себя.

Я убирала землю горсть за горстью, пока не показалась вся верхняя часть. Маленький гроб, я двигаюсь от ног к голове. Отложив мастерок, потянулась за кистью. Встретилась взглядом с одной из склонившихся над ситом монахинь. Улыбнулась. Та улыбнулась в ответ. Ее правое веко отплясывало буги-вуги.

Я снова и снова смахивала с деревянной поверхности кусочки земляной корки. Все стояли вокруг и смотрели. Постепенно на крышке гроба появился выступающий предмет. Чуть повыше самой широкой части. Как раз там, где должна быть именная дощечка. Сердце запрыгало в быстром танце.

Я смахивала грязь, пока она не проявилась. Овальная, металлическая, с филигранным краем. Я осторожно очистила поверхность кистью. Проступили буквы.

– Сестра, передайте мне, пожалуйста, фонарь. Из сумки.

Все снова склонились как один. Пингвины у воды. Я направила луч на дощечку. "Элизабет Николе. 1846 – 1888. Femme Contemplative[8]".

– Нашли, – объявила я всем сразу.

– Аллилуйя! – закричала сестра Герлскаут.

Вот и весь церковный этикет.

Следующие два часа мы эксгумировали останки Элизабет. Монахини и даже отец Менар отдавались делу с энтузиазмом школьников на первых раскопках. Покровы и сутаны кружились вокруг меня, землю просеяли, пакеты наполнили, подписали и сложили, все действо записали на пленку. Ги помогал, но с неохотой. Руководить такой странной командой мне еще не приходилось.

Вытащить гроб оказалось нелегко, несмотря на небольшие размеры. Дерево сильно пострадало, и внутрь проникла земля, что изрядно увеличило вес. Хорошо, что я позаботилась о боковой борозде, правда, недооценила необходимое пространство. Пришлось расширить канаву на полметра, чтобы просунуть под гроб фанеру. В конце концов конструкцию удалось поднять при помощи плетеной полипропиленовой веревки.

В пять тридцать мы, измученные, уже пили кофе в монастырской кухне, чувствуя, как оттаивают лица, пальцы рук и ног. Останки Элизабет Николе и ее гроб уже закрыли в фургоне епархии архиепископа вместе с моим оборудованием. Завтра Ги отвезет их в лабораторию de Medecine Legale[9], где я работаю судебным антропологом провинции Квебек. Так как исторические мертвецы не относятся к криминальным делам, мы взяли в полицейском управлении специальное разрешение на проведение анализа. У меня две недели.

Я поставила чашку и попрощалась. Еще раз. Сестры снова поблагодарили меня, сохраняя улыбки на напряженных лицах: их уже беспокоили мои находки. Монахини оказались на редкость улыбчивы.