Благодаря географическому положению столицы Калифорнии она отличается от всех других своим явно космополитическим характером. Под ее роскошными портиками из красного гранита рослый белокурый саксонец сталкивается с бледным тонким темноволосым кельтом, негр - с финном и бронзовым индусом; полинезиец с удивлением взирает на гренландца; китаец с искусно заплетенной косой старается перехитрить своего многовекового врага - японца. Все языки, все наречия смешиваются в единый жаргон в этом современном Вавилонском столпотворении.

День 19 октября на этом единственном в своем роде рынке мира начался как обычно и не предвещал ничего особенного. Как всегда, к одиннадцати часам дня начали сходиться главные маклеры и агенты. Они пожимали друг другу руки, весело или сдержанно, в зависимости от темперамента каждого, после чего направлялись к буфету, чтоб совершить перед своими операциями умилостивительные возлияния. Затем они один за другим направлялись в вестибюль, где рядами вдоль стен стояли шкафы с нумерованными ящиками для почты. Каждый доставал из своего ящика адресованные на его имя объемистые пакеты и на ходу бегло просматривал их содержимое. Вслед за этим вскоре устанавливались курсы дня; толпа дельцов постепенно росла, вместе с ней нарастали оживление и сутолока.

К полудню со всех концов земного шара начали в изобилии поступать телеграммы. Среди общего гама и сумятицы ежеминутно раздавался зычный голос, выкрикивающий текст только что доставленной депеши, после чего ее тут же наклеивали на стену, где уже красовалась целая коллекция. Сутолока с минуты на минуту росла. Блокноты, записные книжки мелькали в руках. Маклеры сновали взад и вперед, опрометью бросались к телеграфному бюро, посылали запросы, возвращались с ответами. Казалось, повальное безумие овладевает толпой, и вдруг словно какой-то магнетический ток пробежал по всему залу.

Один из акционеров Дальневосточного банка принес неслыханное, потрясающее, невероятное известие, и оно с быстротой молнии облетело всех.

- Какой вздор! - говорили одни. - Это наверняка чьи-то фокусы! Кто поверит такой утке!

- Нет, не говорите, - возражали другие, - дыма без огня не бывает.

- Да разве такое предприятие может лопнуть?

- Всякое предприятие может лопнуть.

- Подумайте, какой капитал! Одно оборудование оценивается свыше восьмидесяти миллионов!

- Не считая литья, стали, запасов и готовой продукции!

- Кой черт! Я вам говорю, Шульце стоит не меньше девяноста миллионов. И я берусь реализовать их в любое время.

- Но чем же вы объясняете, что они прекратили платежи?

- А зачем мне объяснять? Не верю я этой чепухе!

- А что, разве на наших глазах такие вещи не случаются чуть ли не каждый день, да еще с самыми солидными фирмами.

- Штальштадт - не фирма, это целый город.

- Во всяком случае, до краха тут дело дойти не может. Сейчас же объявится какая-нибудь компания и заберет это дело в свои руки.

- Но почему же сам Шульце не позаботился организовать такую компанию, а допустил, чтобы опротестовали его векселя?

- Вот потому-то я и говорю, что это абсурд. Ну, сами-то разве вы не видите, что это противоречит всякому здравому смыслу? Ясно и очевидно, что это утка, и пустил ее не кто иной, как Нэш. Ему до зарезу нужно поднять курс своих стальных акций.

- Вовсе это не утка. Шульце действительно обанкротился. Хуже того: он скрылся.

- Да перестаньте!

- А я вам говорю, скрылся. Да вон там, посмотрите, только что телеграмму наклеили.

Громадная толпа хлынула к стене, где висела доска с депешами. Свеженаклеенная голубая бумажка гласила:

«Нью-Йорк, 12.10. Центральный банк. Завод Штальштадт. Платежи прекращены. Пассив: 47 миллионов долларов. Шульце исчез».

Теперь, как это ни казалось невероятно, сомневаться не приходилось, и пошли всякие догадки и предположения.

К двум часам отовсюду посыпались телеграммы о потерях, понесенных различными предприятиями, связанными с Шульце. Больше всех потерял нью-йоркский Майнинг-банк; затем шла чикагская фирма «Уэстерли и сыновья», потерявшая семь миллионов долларов, банк Милуоки-Буффало - пять миллионов, промышленный банк в Сан-Франциско - полтора миллиона и, наконец, всякая мелюзга, целая серия мелких коммерческих предприятий.

Тем временем и другие неизбежные последствия этого грандиозного события развертывались с лихорадочной быстротой.

Затишье на бирже, отмеченное экспертами, рано утром сменилось лихорадочным оживлением. Какие взлеты, скачки! Какой неистовый разгул спекуляции!

Подскочили стальные акции, повысились угольные! Пошли вверх акции всех литейных предприятий Соединенных Штатов Америки. Мгновенно выросли цены на фабричные изделия любой отрасли всех видов железной промышленности. Поднялись в цене земельные участки Франсевилля. Последнее время в связи с надвигающимися военными событиями на них пропал всякий спрос, они перестали котироваться на рынке; сейчас они подскочили сразу до ста восьмидесяти долларов за акр.

Вечером у газетных киосков стояли толпы народу. Но ни «Геральд», ни «Трибюн», ни «Альта», ни «Гардиан», ни «Эко», ни «Глоб», как ни старались возместить жирным шрифтом и грандиозными буквами скудность своей информации, не могли сообщить ничего, кроме того, что уже было известно.

А известно было следующее: 25 сентября банкирам стального короля - «Шпринг, Штраус и К^о» в Нью-Йорке - был предъявлен фирмой «Джексон Элдер и К^о» вексель на восемь миллионов долларов за подписью Шульце. Обнаружив, что банковское сальдо их клиента не позволяет покрыть этой громадной суммы, они тотчас же послали Шульце запрос по телеграфу, но не получили ответа.

Тогда они бросились проверять свои книги и с удивлением обнаружили, что на протяжении тридцати дней не получили из Штальштадта ни одного ценного письма, ни одного перевода. С этого момента все чеки и векселя, выданные за подписью Шульце на их банк и скоплявшиеся день за днем, стали возвращаться обратно предъявителям с пометкой: «На текущем счету денег нет».

В течение четырех дней банкирский дом «Шпринг, Штраус и К^о», осаждаемый телеграммами, запросами и бесчисленными возмущенными требованиями, осаждал в свою очередь Штальштадт десятками депеш и запросов, с недоумением ожидая ответа.

Наконец, ответ пришел: герр Шульце 17 сентября бесследно исчез. Никто не имеет ни малейшего представления, что это значит. Он не оставил никаких распоряжений. В кассах Штальштадта денег нет.

Теперь уже невозможно было скрывать истинное положение дел. Наиболее крупные кредиторы испугались и передали свои векселя в коммерческий суд. В течение каких-нибудь двух-трех часов обнаружился полный крах, который с молниеносной быстротой повлек за собой целую серию крупных и мелких банкротств. В двенадцать часов дня 13 октября общая сумма пассива Шульце определялась в сорок семь миллионов долларов. Можно было предполагать, что она дойдет до шестидесяти миллионов, так как опротестованные векселя все еще продолжали поступать.

Вот все, что было известно и что с более или менее живописными подробностями повторяли все газеты. Само собой разумеется, что все они обещали сообщить на следующий день самые достоверные сведения.

И в самом деле, не было ни одной газеты, которая не позаботилась бы с первой же минуты послать своего корреспондента в Штальштадт.

Четырнадцатого октября вечером целая армия репортеров, вооруженных блокнотами и карандашами, подступила к Стальному городу. Но эта армия тотчас же отхлынула, ударившись, как волна, о крепостную стену Штальштадта. Стража, как и прежде, охраняла ворота, и тщетно репортеры пускались на всевозможные уловки, пробовали все средства соблазна - она оставалась неумолимой.

Единственно, что удалось узнать, - это что рабочие пребывали в полном неведении и что в их повседневной рутине пока ничего не изменилось. Только накануне мастера получили распоряжение объявить рабочим, что в цеховых кассах нет денег и в связи с отсутствием каких бы то ни было инструкций из центрального сектора работы будут прекращены в следующую субботу, если до тех пор не будет получено какого-нибудь нового приказа.