— Так ли это?

— Нет, не так, ваше величество, — смеясь отвечал Дука. — Это потому я так говорю, что не принимаю на свой счет опасений вашего величества; мои же убеждения таковы, что верность должна быть безусловна.

Говоря это, Максим Дука здоровался с Другими своими знакомыми. Подойдя к Инесе, он скороговоркой прошептал:

— Все это время я с вами не расставался.

Инеса с выражением безграничного счастья смотрела на него. Это продолжалось всего секунду, но рыцарь успел возненавидеть молодого человека.

— Посмотрите, ваше величество, — сказал герцог Тарентский, показывая на чудный Неаполитанский залив, открывавшийся с веранды, — посмотрите на этот красивый корабль, так гордо поднявший паруса и выходящий из гавани.

— Что это за корабль?

— Он снаряжен французами для осмотра тунисских берегов. Капитан корабля, блестящий генуэзец, моряк, Христофор Колумб, решительная и сведущая голова.

— Да, была бы большая польза для европейской торговли, если бы Тунисом владели не разбойники, а просвещённые люди, только не французы, — тихо добавил король, чтобы не слышал де Лоран.

— Они никак не могут забыть Неаполя, — вставил Орсини — и экспедиция в Тунис не без злого умысла в этом отношении.

Король, встав с кресла, указал Абу-Джезару, Исидору, де Лорану и Дуке время аудиенции и вышел.

После ухода короля, толки о турнире возобновились с удвоенным интересом. Многие расспрашивали рыцаря, как надо вести себя во время этого торжества, какие необходимы туалеты.

— Дамы в лучших нарядах, дворяне в доспехах, придворные в бархате, участвующие в турнире с мечами, прочие при шпагах, — объяснял рыцарь, — герцогини и графини с пажами, которые должны нести шлейфы. Весь успех турнира зависит от подвигов рыцарей и блеска дам. «Что может быть лучше хорошенькой женщины»? — говорит благородный рыцарь Ульрих фон Лихтенштейн, — вставил цитату в заключение де Лоран.

— А вот арабский поэт Гафиз иначе о женщине трактует, — заметил Абу-Джезар.

— Что же он говорит? — полюбопытствовали некоторые дамы.

— Когда был создан человек, — начал мавр, — то Дьявол стал роптать на несправедливость неба: за что столько благодеяний человеку? Чем он это заслужил? Тогда небо, сознавшись в излишней благости к человеку и в том, что осчастливило его не по заслугам, создало женщину.

— О, как это верно! — воскликнул рыцарь. — Женщина может погубить человека, сделать его несчастным навек, но за то и безмерно осчастливить!

— Я совершенно оправдываю наших мавританок, — сказала молоденькая герцогиня Орсини, — если они вас делают несчастными; так вам и надо, за ваше многоженство.

— О, бесподобная герцогиня, — засмеялся Абу-Джезар, — если бы Гафиз вас знал, то наверное сказал бы противоположное.

— Да за это одно слово книги вашего Гафиза нужно сжечь на костре.

— У нас это не в обычае, прекрасная герцогиня.

Уходивший в это время Исидор остановился около шумной толпы молодых людей.

— А знаете ли, что говорит Геродот о женщинах? — спросил митрополит.

Все почтительно замолчали.

— Он говорит, что женщина издревле была причиной раздора.

— Остроумно и справедливо сказано, — также авторитетно согласился рыцарь.

— Вы знакомы с Геродотом? — продолжал мимоходом митрополит.

— О, помилуйте, мы с ним не одно копье переломали на турнире в Безансоне.

Исидор прикусил губу, чтобы не рассмеяться, и взглянув на Максима Дуку, быстро удалился.

Некоторые, в том числе молодые подруги Инесы и герцогини Орсини, едва сдержали улыбку. Дука, хотя и старался скрыть улыбку, однако ее заметил Гихар.

— А что, синьор, — вполголоса спросил он Дуку, — вероятно француз соврал, должно быть Геродота давно в живых нет?

— Да помилуйте, почтенный дон Мартин, — тихо отвечал Дука в то время, как рыцарь продолжал шумно разговаривать, — Геродот, греческий историк, жил за четыреста с лишком лет до Рождества Христова.

Старый Гихар не удержался и расхохотался, чем обратил на себя общее внимание.

Рыцарь, видя веселую улыбку Максима Дуки, вспылил.

— Дамы и кавалеры! Позволительно ли шептаться в обществе! Я могу принять на свой счет, — громко сказал де Лоран, дерзко посматривая на Максима Дуку и хватаясь за меч.

— Извините меня, — сдержанно сказал Дука, обращаясь ко всем, — я тихо говорил, чтобы не мешать общему разговору.

— Позвольте, — остановил его Гихар, — не извиняйтесь, синьор; виноват я, потому что обратился к вам шепотом.

— О, достопочтенный синьор, — поклонился Гихару рыцарь, — я беру свое слово назад, ваш возраст и положение позволяют вам среди молодых людей вести себя свободно. Да, синьоры, — продолжал рыцарь начатую речь, — изобретение огнестрельного оружия погубило рыцарскую доблесть. Всякий трус издали может убить одним выстрелом храброго рыцаря, стяжавшего себе бессмертный венец мечом.

— Все равно физическая сила, ружье, пушка или меч, — заметил Максим Дука; — надо, чтобы благородное одерживало победу над постыдным, умное над глупым, просвещение над невежеством…

— О, молодой синьор, а как защищать свою честь, свои интересы?..

— Законом, благородный кабалеро.

— Позвольте, а сердце красавицы чем завоевать, тоже законом? — захохотал рыцарь.

— В ваших возражениях, кабалеро, нет логической последовательности, но я вам все-таки возражу: предоставьте даме самой выбирать себе защитника также точно, как вы выбираете себе даму сердца.

— Позвольте, — прервал их старый Гихар, желая прекратить спор, — а что скажет синьор Массимо о женщинах вообще, подобно тому, как сказал митрополит, почтенный эмир и благородный рыцарь.

— Да, скажите, синьор Массимо, — прибавила синьорина Орсини.

Максим Дука на секунду задумался, потом сказал:

— Иоанн Златоуст, сопоставляя мужчину с женщиной, говорит: «устыдимся того, что в мирских делах мы нигде женщине не уступаем, ни в войне, ни в боях, а в духовных подвигах они успевают больше нас, первые похищают награду и воспарят на большую высоту, подобно орлам, а мы, подобно галкам, находимся около дыма и чадных паров».

— Неужели и такие вопросы затронуты у святых отцов? — с любопытством спросила синьорина Орсини. — Я думала, что там говорится только о посте, об опресноках и других чисто церковных предметах.

— О, нет, синьорина, — ответил Дука, — только узкие взгляды наших богословов сделали из трудов отцов церкви предмет схоластических споров. На самом же деле там бездна премудрости.

Стало темнеть, и веранда мало-помалу опустела.

На другой день утром Дука отправился на аудиенцию к королю. Альфонс принял его в своем кабинете, как всегда, ласково.

— Деньги готовы, дорогой кредитор, приношу вам благодарность и возвращаю долг. Вы можете его получить сейчас же или когда будете уезжать. Если хотите, можно отправить во Флоренцию к банкирам Медичи — мне все равно.

— Пока, ваше величество, пусть они остаются у вас, так как их небезопасно держать при себе, а потом я решу, как мне с ними поступить.

— Прекрасно. Теперь у меня есть к вам еще дело. Вести из Пелопонеса печальны; победы Гуниада и Искандер-бека при Крое капля в море. Уже многие греки, в особенности образованные, переселились в Италию и заняли в некоторых местах почетные посты послов и кардиналов. Я предлагаю и вам, мой дорогой; во мне вы не найдете ни тирана, ни варвара, я вас полюбил сердечно и вот причина, почему я предлагаю вам службу у меня. Я могу вам дать занятие библиотекаря и переводчика на итальянский язык Геродота, Платона, Демосфена и других классиков. Если вы предпочтете политическую карьеру, тем лучше! Ваше аристократическое происхождение, благородная наружность, богатство — все это весьма полезные вещи для посла.

Дука преклонил колено и припал к руке короля.

— Ваше величество, какое у вас благородное сердце! Приму ли я ваше предложение или нет, во всяком случае оно ободряет меня, утешает в сиротстве. У меня старик отец, который хочет умереть на земле отцов, но может быть он не выдержит постоянного опасения и решится уйти, а пока он будет жить в Морей, я буду при нем.