Во вторник Сергей Иванович уже сидел на челночном поезде, отправляющемся в Болгарию. Оттуда группа автобусами должна была быть доставленной в Стамбул. Сергей Иванович был доволен. Алефтина, как старшая группы, разместила всех по купе, но почему-то Бодряков оказался не вместе с ней.

«Ну ничего в гостинице номера для двоих» – успокаивал себя оперативник – «пускай по играется – «вкуснее будет».

С ним в купе ехали три парня, чей средний возраст составлял не больше тридцатника. Как только поезд тронулся, самый толстый, с длинными, волнистыми волосами, похожий на Дениса Руссоса, вытащил из-под столика свой огромный баул. Баул зазвенел посудой. Словно по незримой команде или по традиции остальные пассажиры стали залезать в свои торбы и доставать спиртное. Вскоре на столе появилось три бутылки водки и нехитрая закусь. Бодряков, почувствовав на себе три пары изучающих глаз, раскрыл молнию на своей спортивной сумке и достал припасенную для интимного вечера с Алевтиной бутылку коньяка.

«Традиции нужно уважать».

– Ну, давайте, за хороший катон без брака – прозвучал первый тост от рыжего худощавого «хлыста» по имени Миша.

Все выпили за джинсу, закусили. Потом выпили за таможню и опять закусили. Потом… Потом Бодряков вяло попытался отказаться от очередной дозы, так как Толстый кастрат «насыпал» в граненный стакан по «Марусин поясок», но не смог, так как тост был за прибыль.

– Ты чего повезешь? – поинтересовался у залезающего на верхнюю полку опера интеллигентного вида третий сосед по купе.

– Впечатления – искренне ответил Сергей Иванович, и почувствовал, что его новые знакомые в один миг протрезвели.

– Я на разведку – поправился он, и глаза успокоившихся челноков вернулись в исходное – пьяное положение.

– Красиво жить не запретишь – восхищенно пролепетал Хлыст, и стал выговаривать Толстому, что тот ему не доливает.

Сергей Иванович периодически просыпался, и сквозь дрему слышал повторяющиеся тосты про текстиль.

«Да, легкой эту работу не назовешь» – вполне серьезно подумал засыпающий опер.

Проснулся он от ужасной духоты. Внизу на столике стояла батарея из восьми пустых бутылок водки и непочатой бутылки коньяка.

«Не в почете у пролетариата напиток буржуазии» – отметил эту странность Бодряков.

– Румыния, таможня – раздался предупреждающий голос проводника.

Рыжий хлыст, лежащий напротив Бодрякова на верхней полке, что-то простонал и стал снимать с себя тренировочные штаны. Наверное, ему снился приятный сон о пьяном разврате, поскольку штаны он снимал вместе с трусами. Бодряков попытался его разбудить и предупредить о проверке, но тот огрызнулся так и не проснувшись, и упорно продолжал сучить ножками, сбивая исподнее к стопам ног. Бодряков разбудил Толстого, который весил раза в два больше Хлыста, и поэтому проснулся практически в здравом уме. Дверца в их купе была открыта, и Сергей Иванович с ужасом для себя представил картину их купе из коридора – Смрад, вонь и, раскляченный без трусов на верхней полке пассажир. Его доводы остальная компания выслушала, но обсуждать не стала, пока не выпила по сто пятьдесят.

– А хрен с ним пускай лежит – устав расталкивать Хлыста, сел на свое место Толстый, и выпив еще стал заполнять декларацию.

– Да пускай подтвердил Интеллигент. Нам же лучше, может, увидят такой пассаж и, вообще, досматривать не будут.

Проверяя свою группу, прошла Алефтина, и встала как вкопанная.

– Вы что творите, сейчас погранцы и таможня пойдет, разбудите этот срам – она пыталась не смотреть пристально на расклячевшего ноги товарища по группе.

– Мы уже пробовали, не получается – вставил свое слово Бодряков.

Алефтина увидев в начале вагона румынского пограничника, выдернула из-под головы Хлыста подушку, и словно Александром Матросовым закрыла его «амбразуру».

Все приготовили паспорта. Пограничник проверил три паспорта, а попытка сверить фотографию на последнем, заставила его уткнуться взглядом на подушку между ног русского туриста. Лицо пограничника исказила гримаса аналогичная, наверное, той, которая возникает когда наступают на собачее испражнения. Пограничник вышел. Вслед за ним вылетела подушка, посланная спящим алкоголиком, нуждающемся в воздушной вентиляции. В этот момент вошла румынка в форменной одежде таможенной службы. Все присутствующие протянули ей декларации, пытаясь отвлечь ее от национального позора, но женщина, не смотря на свой маленький рост, Это увидела прежде всего.

– Маниакаль! – она как ошпаренная выскочила от протянутых деклараций, и пробежала весь «русский» вагон не решаясь больше подвергнуть риску свои христианские ценности.

Границу прошли хорошо. Всю ночь и начало утра на экскурсию к их купе ходило все женское поголовье вагона, а может быть и поезда. При этом, до плохо засыпающего Бодряков, доносился женский шепот. Что-то насчет того, что от алкоголизма до педеразма один шаг. А кто-то сказала еще, что ни когда бы не подумала, что эти на верхних полках голубые. Одним словом спалось плохо. Утром проснулся стыд нации, и стал приставать – кто его опозорил, или что-то там еще.

– Тебя погранцы в Румынии отодрали – сострил интеллигент.

Надо было видеть лицо Хлыста.

– За что?

– За бесплатно – хохмил Толстый – паспорт твой не нашли, тебя хотели высаживать. Ты говоришь «выйдите все, я попробую договориться». Мы вышли. Оставили тебя с двумя румынами. Слышим хрипы. Потом они выходят, улыбаясь, а ты лежишь без штанов.

После этого Хлыста не было видно до самого приезда в Болгарию. Казалось, он слился с полкой, расплющился и не дышит. Алефтина то же подозрительно косилась на Бодрякова.

«Дура»!

В Болгарии пересели на автобус и снова стали пить. Хлыста успокоили, рассказав, что на самом деле произошло, и для него, после первого варианта второй показался даже каким-то мужественным и почетным, и он опять погнался за Толстым, обвиняя его в недоливе. Сергей Иванович опять вытащил все ту же бутылку коньяка, но ее опять проигнорировали. Все, и даже женщины. Запасы водки были неиссякаемы. Как пояснили Бодрякову, у этой группы правило: не зависимо от пола, брать столько бутылок водки, сколько дней находишься в поездке. Наверное, что бы не быть пьющим товарищам в тягость. Последнее. Что запомнил опер – это жалобы челноков на каторжную работу и всеобщее желание как-нибудь съездить просто так и отдохнуть. Хотя бы в Албену. Как приехал в гостиницу Бодряков не помнил. Проснулся он один в двухместном номере. Вечерело. Зайдя в ванную, и видя, сушившееся на батарее женское нижнее белье, он успокоился. Алефтина поселилась вместе с ним. Отдых начинается… Не успел он об этом подумать, как в номер ввалилась практически вся группа, довольные тем, что определились с товаром, и собравшиеся в номере у старшей отметить это событие. Бодряков традиционно поставил на столик непочатую бутылку коньяка… Утром в номере и в кровати, кроме Алевтины и Бодрякова оказалась еще часть их группы, которые уже были не в состоянии доползти до номера. Как только они вышли, Сергей Иванович взмолился.

– Аля, давай прекратим эти пьянки, а то я боюсь, не сдержусь и поколочу кого-нибудь из твоей группы. К тому же мы с тобой ни как не можем из-за этого пьяного угара остаться наедине.

– А тебе хотелось бы? – приложилась к горлышку теплой пивной бутылки женщина – Ну так все завязали. Тем более мне сегодня товар завозить в номер. Поможешь?

К вечеру стали съезжаться челноки со своим товаром. Гостиница стала похожа на Ноев Ковчег. Три часа Бодряков таскал тюки своей женщины, и под конец в номере из свободного места остался один лишь унитаз. Даже на кровати, штабелями были уложены мешки с прессованными джинсовыми куртками. От скрипа скотча, которым челноки перематывали мешки с товарами, по телу жителей ближайших домов поползли мурашки.

– Ну вот мы наедине – лукаво улыбаясь в номер вошла Алефтина, и подойдя к лежащему на тюках Бодрякову, призывно облизала губы.

– Тайм аут до вечера, пойду выпью с кем-нибудь пива и отдохну, а то опозорюсь – извинился герой любовник, ретируясь, что бы вернуться и победить.