– Неплохо! – выдал я с сарказмом. – Ты забыл, что в числе депеш, которые мы везем, рескрипт императора о конфискации принадлежащих графу Воронцову имений?!

Феклистов вскинул брови и хмыкнул, выдав удивление о том, что и впрямь забыл о той неприятной новости, которую предстояло сообщить графу Воронцову. Он отвернулся и некоторое время молчал. Мимо проплывали дома из красного кирпича, местами почерневшего от въевшейся сажи. По напрягшимся скулам Артемия было видно, что лондонская архитектура его не занимала, он мучился какими-то тревожными сомнениями.

– Год назад государь отправил Воронцова в отставку с поста чрезвычайного и полномочного посла. А теперь еще и конфискация, – наконец с досадой произнес Феклистов.

– Переживаешь за него? – спросил я.

– А ты – нет? – вопросом на вопрос ответил Артемий.

– Я не знаком с ним, – обронил я.

– Это большой удар – потерять все на пятьдесят седьмом году жизни, – с сочувствием покачал головой Феклистов. – Он уже не молод. Шанса наверстать упущенное, скорее всего, уже не получит. Это обидно. Обидно и горько на склоне лет оказаться забытым. Еще страшнее нищета.

Я взглянул на собеседника. Похоже, он испытывал искреннее сострадание к графу Воронцову. Я и сам был не в восторге от предстоящей встречи. Но меня больше огорчала роль печального вестника, чем судьба впавшего в немилость сановника.

– Ты еще молод. Тебе не понять, – помолчав, сказал Феклистов.

– А ты будто стар! – буркнул я.

– Нет, еще нет, – с готовностью согласился Артемий. – Но я уже в том возрасте, когда понимаешь, что времени впереди не так уж и много.

– Я слышал, что Лондон на многих навевает тоску и скуку. Что-то тебя потянуло на философию. Может, заразился английским сплином, – сказал я.

– Просто я думаю, насколько это разумно со стороны государя нашего Павла Петровича поручать столь важное дело человеку, которого год назад он прогнал со службы, а теперь еще имения отобрал.

– Ты что? Ты это серьезно? – хмыкнул я.

Артемий молчал, провожая взглядом угловатые эркеры с большими окнами, в которых мелькали англичашки. Многие топили камины, из чего я заключил, что ночи в Лондоне пока холодные. Над трубами взвивался дым. И казалось, что мы вдыхаем угольную пыль.

– Кто его знает, – задумчиво промолвил мой спутник. – Поставь себя на его место. Ты получил от жизни все, о чем мог только мечтать. Ты генерал от инфантерии, служил послом, был обласкан многими почестями и царской милостью. И вдруг – все идет прахом! Но одновременно предоставляется случай единым разом восстановить богатство…

– Но как? Каким образом?! – воскликнул я.

– Сударь, ты помнишь, что ты должен получить из рук графа? – ответил Артемий с некоторым раздражением, словно сердился на мою непонятливость.

– Что за фантазия?! – фыркнул я. – По-твоему, граф Воронцов не выдаст нам ящики?! И что же он скажет?! «Передайте императору: покамест не вернет мне имения и не восстановит в должности, я не отдам…»

– Напрасно иронизируешь, – перебил меня Феклистов. – Он конечно же все отдаст. Но где гарантия, что по пути из Лондона мы не попадем в засаду?

– Да что ты такое говоришь?! – Я хлопнул себя по коленям. – Он же не разбойник!

– Но может нанять разбойников, – стоял на своем Артемий. – Говорят, в Англии есть клуб воров. Решительно, члены этого клуба готовы сами заплатить за наши головы. После сегодняшнего происшествия-то…

– Сожалеешь? Может, возвратиться и отдать им золотые монеты? – хохотнул я.

– Воронцову не составит труда найти нужных людей. – Феклистов не обратил внимания на мои ерничанья.

– Не имею удовольствия знать графа Воронцова лично, – сказал я, – но поверить в такое не могу. Потерять должность, потерять имения – это не значит потерять честь. Граф Воронцов не допустит позора…

– Не забывай, что граф Воронцов окажется вне подозрений.

– Хочешь сказать, втайне он пойдет на бесчестье?

– Мы же не знаем состояния его дел, – ответил Артемий. – Что, если он стеснен в средствах и своим указом государь обрекает его на нищету? Это не позор? Да, не позор. Но унижение, страшное унижение. А тут предоставляется возможность избежать унижения. Да, поступить позорно, но об этом никто не узнает. А вспомни его отца! Тот воровал и позора не слишком-то боялся! Недаром получил прозвище «Роман – большой карман».

– Ты всерьез допускаешь подобное?

– Некоторые вещи представляются невероятными из этических соображений, однако происходят сплошь и рядом. Возможно ли, чтобы брат восстал против брата, сын против отца? Невозможно, но ведь восстают!

Я потянул воздух носом, почувствовал во рту привкус угольной пыли и произнес:

– Лондон для тебя вреден.

– Возьми того же Воронцова, – продолжил Феклистов. – Двадцать восьмого июня тысяча семьсот шестьдесят второго года он со шпагой в руках защищал императора Петра Третьего. А его родная сестра княгиня Дашкова руководила переворотом!

– К слову сказать, вторая сестра, Елизавета Романовна, являлась фавориткой императора, – добавил я. – Дашкова вообще выступила против всей семьи.

– Вот-вот, – воодушевился Артемий, решивший, что я согласился с его доводами, но вдруг разом уставшим голосом добавил: – Я не говорю, что он учинит разбой. Но нельзя исключать подобного. И кстати, в свете охлаждения отношений между Англией и Россией ему и разбойников искать не понадобится. Не удивлюсь, если английские власти снарядят на такую миссию военный отряд.

– Из этого совершенно не следует, что граф Воронцов на старости лет вдруг превратится в разбойника, – возразил я.

– Сент-Джеймс Вуд, – послышался голос возницы.

– Роща Святого Джеймса, – пробормотал Артемий.

– Мэнсфилд! Мэнсфилд! Нам нужна улица Мэнсфилд! – Я выкрикнул по-русски, но название кучер понял.

Он щелкнул кнутом, и мы покатили дальше. Городской пейзаж вокруг значительно изменился. Мы оказались в богатых кварталах. Попрошайки, оборванцы и просто всякие подозрительные субъекты исчезли. Вдоль проезжей части тянулись ограды, большей частью сложенные из кирпича вполовину человеческого роста. За ними в зелени садов утопали двух– и трехэтажные особняки.

Вдруг Феклистов закричал:

– Стой! Стой!

Необычайное возбуждение охватило его. Приподнявшись, он следил за кем-то в толпе, очевидно, боясь потерять этого кого-то из виду. От неожиданности Артемий забыл, что мы в Лондоне, и кричал по-русски:

– Стой! Стой!

– Стоп! – рявкнул я, вспомнив, как разбойники остановили нас в лесу.

– Дружище! – Феклистов схватил меня за руку. – Поезжай к графу Воронцову пока без меня. Я заметил старого знакомого! То-то будет встреча!

– Но к чему такая спешка? – изумился я. – Мы можем вместе…

– Нет-нет! – перебил меня Артемий, спрыгивая на землю. – Я буду скоро. Дом графа Воронцова на Мэнсфилд-стрит я запомнил, найду. Это же где-то здесь рядом!

Он растворился в толпе. Некоторое время я сидел, вытянув шею, но так и не смог высмотреть, за кем бросился Артемий. Он поравнялся с кабачком на углу улицы, на мгновение возвысился над прохожими, поднявшись по ступенькам, и исчез за дверью.

Из напиравших следом экипажей послышались возмущенные окрики. Я подал знак вознице, и мы двинулись дальше. Через несколько минут экипаж остановился. Подоспел Жан Каню, откинул подножку, и я спустился.

Граф Воронцов вышел встречать меня в холл. Высокий и статный, он держался вальяжно, улыбался радушно. Я в ответ выдал улыбку короткую, призванную предупредить, что радоваться моему прибытию не стоит.

– Я граф Андрей Васильевич Воленский, служу в секретной экспедиции Коллегии иностранных дел, – отрекомендовался я и добавил: – Служил под началом графа Федора Васильевича Ростопчина.

– Служили? – переспросил с удивлением граф Воронцов. – И что же – больше не служите?

У меня запершило в горле, я слегка кашлянул, мысленно ругая себя, что стушевался как недоросль.

– Служу, но уже без его сиятельства Федора Васильевича, – вымолвил я и пояснил: – Его величество изволили отправить графа в отставку.